И такого человека чекисты схватили только за то, что он носил при себе револьвер. И совершенно случайно перед этим выпалил из него все пули с целью личной самообороны. Но чекисты, как назло, зачем-то запрещали людям иметь всякую частную собственность, и револьверы вошли в это понятие. Они просто не хотели конкуренции и поэтому разрешили носить оружие только самим себе. А Вол на их требования почему-то не реагировал, и его увезли в тюрьму. Но через два часа этот памятник архитектуры окружили тачанки, подводы, пролетки и автомобили, в которых сидели солидные люди в канотье, бабочках и даже не со «Смит и Вессонами», а с пулеметами, не говоря уже о бомбах.
Для большей солидности две пары биндюгов волокли орудия, из которых в мирное дореволюционное время производил салюты портовый боцман Джиджи-Мокки. Чекистам и начальнику тюрьмы был выставлен ультиматум: или через десять минут ребята увидят рядом с собой Вола, или начальник тюрьмы останется безработным. Потому что, если Молдаванка перенервничает, от самого нужного чекистам здания останутся только устные мемуары. И Вола тут же выпустили на волю, признав, что взяли его исключительно по ошибке.
Но то же был тихий Вол, а не старый ювелир Вайсман; и хотя их носы имели одну форму, чекисты почему-то предпочитали ходить в гости с обысками к Хаиму, а не к Сеньке.
Бывший ювелир продолжал хранить перепуганное молчание как свое последнее достояние. Тогда человек с кинжалом открыл рот во второй раз и задал убийственный вопрос:
- Игде ваши дрова?
Хаим почувствовал, что его спина начинает потеть, как будто в комнате с весны продолжала работать «буржуйка». «Чтоб вы сгорели! - мысленно пожелал своим гостям ювелир, любивший чекистов еще больше, чем дореволюционных городовых. - Узнали...»
Переживать было от чего. Несколько дней назад в дом Вайсмана заглянули неизвестные. Старик привычно поднял руки вверх, и только потом вопросительно посмотрел на вошедших.
- Мосье Вайсман, - обратился к нему один из них, и ювелир мгновенно успокоился, хотя продолжал напрягать руки в стоячем положении. Так могли обращаться к нему исключительно деловые люди. Дальнейшие слова незнакомца подтвердили это предположение.
- Скоро начинается мучение с теплом, а Фонтан уже остался без заборов. Мы имеем предложить до вас небольшую партию отличных дров.
Сделка состоялась. Старик Вайсман опустил руки и стянул с пальца последнюю оставшуюся драгоценность в виде обручалки, на которую не позарилась ни одна из властей, а тем более налетчики, уважавшие Гименея не меньше Гермеса.
Конечно бы неплохо, чтобы кто-то распилил дрова, потому что у старика Вайсмана для такого подвига не хватало физических сил даже в пору его расцвета. Но потом, как-нибудь, он с кем-то договорится. Только вот что предложить за работу: из вещей остались боты и пальто Сарры с воротником, побитым молью, а последний шкаф в квартире «буржуйка» сожрала еще в начале марта. Но ничего, что-нибудь придумается. Главное, вопрос отопления немножко решен. Однако, после того, как ювелир поделился своей радостью с мадам Балагулой, соседка пришла в ужас.
- Хаим, что вы наделали! - в ужасе отшатнулась к дверям Балагула. - Этих дров никто у них не брал даже даром. Теперь вы стали соучастником и саботажником. В Одессе всегда найдется стенка, возле которой вам дадут последнюю в жизни тень.
И мадам Балагула поведала отставшему от жизни ювелиру, что это за дрова, из-за которых вполне, как он сейчас понял, могут отправить одновременно к Духонину, Марксу и Лябурб. Предприимчивые ребята нашли самый ходовой перед отопительным сезоном товар в районе железнодорожного вокзала. Они тихо-мирно расковыряли динамитом рельсы и, погрузив шпалы на телеги, сделали положенное количество выстрелов по уцелевшим часовым. А затем поехали по Одессе заниматься реализацией дров. Чека оценила эту операцию не как очередную подготовку города к зиме, а не меньше, чем диверсию, разработанную мировой буржуазией, чтобы оставить Одессу без самой надежной связи с Лубянкой и остальной Большой землей. Поэтому теперь тот, у кого найдут шпалу, не может рассчитывать, что из нее ему выдолбят гроб.
Старик не ответил на вопрос, приближающий его к стенке с максимальной быстротой даже для революционного времени, и по-прежнему хранил свое золото, которое молчание.
Однако, оказалось, чекистам не хуже ювелира было известно, где он держит дровяной запас. Хаим медленно шел к своему сараю в окружении всезнающих людей и лихорадочно думал: какие слова он должен сказать в монологе у стены. Ювелир был воспитан на классической литературе, где перед расстрелом все герои обязательно что-то пропагандировали. Вайсман прикидывал, что «Боже, царя храни» не крикнет из принципа, а из «Вставай, проклятьем заклейменный...» он запомнил только первую строчку. В голове вертелись только слова хорошо знакомой одесской песни, как в Валиховском переулке нашли двух холодных лягавых, чего он искренне желал всем чекистам в мировом масштабе, а не только тем, что за ним пришли.
Шпалы в сарае выдали с головой саботажника, вредителя и контрреволюционера Вайсмана. Однако чекисты почему-то не поставили его к стенке, хотя она была рядом, а смотрели на старика с нескрываемой симпатией.
- Ну что, - ласково спросил Вайсмана человек в обмотках, - сами покажете, где спрятаны бриллианты или ... чистосердечная помощь органам победившего народа учтется трибуналом.
Хотя старик понял, что этих чекистов пока интересует конфискация бриллиантов, а не дров, он все-таки не раскрыл рта.
- Дайте топор! - крикнул чекист в раскрывшиеся синхронно окна, и они тут же одновременно захлопнулись. Но серебряник Блох, несмотря на отсутствие работы по-прежнему ненавидевший давнего конкурента Вайсмана, все-таки принес чекистам топор. Он надеялся, что Хаиму отрубят голову именно его топором, и серебрянику это было вдвойне приятно.
Однако чекисты не собирались использовать топор по варианту, задуманному Блохом. Они споро вытащили шпалы из сарая и начали яростно рубить их. Генерал в юнкерской шинели, отбросив винтовку, победоносно сек просмолившиеся бруски своим австрийским палашом, словно это была конница противника. Молчаливый человек ковырял сразу двумя кинжалами отскакивающие из-под топора поленья.
Чекисты швыряли щепки в сарай и продолжали превращать шпалы в самые настоящие дрова.
- Сейчас найдем бриллианты, - пообещал первый, на мгновение оторвавшись от поисков клада, спрятанного буржуазией от нуждающихся, - и вы пойдете с нами.
Вайсману сильно хотелось спросить, что будет, если чекисты бриллианты не найдут, но на всякий случай он опять промолчал.
Через полчаса со шпалами было покончено, однако бриллианты в них отчего-то не отыскались. Чекисты нервно посмотрели на Вайсмана, и тот быстро прислонился к ближайшей стенке. Не говоря ни слова, сотрудники ЧК вышли из двора, почему-то не захватив с собой Вайсмана, хотя такая прогулка ему была обещана. Когда цокот лошадиных копыт по брусчатке стал затихать, Хаим отклеился от стены и выкрикнул им вслед:
- Пламенный привет!
А про себя подумал: «В том смысле, чтоб вы сгорели».
Вайсман медленно поднялся в свою квартиру, которую в скором будущем пообещали уплотнить. Старик не понимал, что это такое, но подозревал, что кроме очередной пакости новая власть других сюрпризов ему не преподнесет. Он подобрал упавшего бычка с пола, бережно сдул прилепившуюся к нему пыль и подумал о том, что завтра нужно бы начать переносить дрова в квартиру. На всякий случай. И не забыть бы занести несколько поленьев мадам Балагуле. Ведь соседка заботится о нем, словно у старика осталось хоть что-то, что бы он мог ей завещать, кроме неприятностей.
А в общем этот день закончился для Вайсмана так же хорошо, как и начинался. И довольный Хаим заглянул на огонек к мадам Балагуле, которой помог устроить маленькое счастье со своим бывшим младшим компаньоном Юзефом Зайончковским-Дивари. За это мадам была очень благодарна Вайсману, а постоянно обедавший у нее Зайончковский-Дивари - тем более.
- Скажите, мосье Вайсман, - с порога обратился к Хаиму пришедший почему-то позже, чем обычно, Юзеф с двойной фамилией, - у вас чекисты были?
При упоминании о чекистах старик поперхнулся душистым морковным чаем и от волнения положил в рот кусочек сахарина, который собирался растягивать еще на две чашки. Мадам Балагула обратилась к своему возлюбленному почему-то официально:
- Юзеф, зачем вы в последнее время пьете из людей ведрами кровь своими речами?
- Нет, вы скажите, - продолжал допытываться у Вайсмана экс-компаньон, несмотря на замечание своей сожительницы по средам и пятницам, - чека прибегала?
- Прибегала, прибегала, - ответила вместо Вайсмана мадам Балагула. - Садитесь до столу.
- Значит, господа чекисты были. А дрова они нарубили? - не реагировал на приглашение Юзеф.
- Нарубили, - машинально повторил за ним Вайсман,
- Как говорят: чем мог, тем помог, - высокомерно поднял голову Зайончковский-Дивари и уверенно пошел к столу. - А то вот мадам Балагула утверждала, что и не способен на большой поступок. Так что, дорогая, вы будете иметь мне сказать после этого бенифиса?
ПОЛЕТ В СТРАТОСФЕРУ
В середине шестидесятых годов в Дюковском парке приземлился самолет. Как он летел, никто не видел, даже пограничники. И ничего удивительного: если они с более современной техникой не усекли Руста, превратившего Красную площадь в аэродром, то что тогда говорить о каком-то Дюковском парке лет тридцать назад? Тем более, что в этом самолете начисто отсутствовали двигатель и другие приборы, позволяющие ему шуметь в небе. Так себе коробка с надписью «Аэрофлот», стоящая носом к местному пруду, откуда сбежали жабы из-за санитарного состояния воды.
В те незапамятные времена горожане по вечерам еще рисковали появиться в Дюковском парке; Потому что там грабили, убивали и насиловали далеко не всех подряд и даже не каждый день. Из всех городских развлечений соперничать с популярностью Дюковского мог только пресловутый «Майдан» в парке Шевченко, который на языке милицейских протоколов именовался танцплощадкой «Огни маяка». Многие посетители перед посещением этой танцульки сильно надеялись, что их лица после танцев будут гореть огнями далеко не всех цветов радуги. В Дюковском парке тоже вполне можно было нарваться на подобного рода развлечение, так что особого предпочтения местам отдыха горожане не отдавали: в Дюк - так в Дюк, на «Майдан» - так на «Майдан». Чему быть - того не миновать, зато потанцуем.