Пальцы парторга одновременно легко сжимали край верхней одежды Бородулина и мелко-мелко вздрагивали. Ищука это событие крайне волновало. Вдобавок на своем месте не оказалось стрелка Феди, а у Ищука было при себе всего на килограмм лимонов меньше, чем у пойманного Тимофея. Парторг второго звена сразу понял, что после поимки расхитителя Бородулина, человека, держащего несуна, никто проверять не будет. Наоборот, может даже письмо руководству пошлют за активную помощь...
После того, как начальник караула поблагодарил Ищука и вызвал милицию, несчастливого Бородулина закрыли в служебном помещении, чтобы он не сбежал с похищенным грузом.
«Какой позор! - проклинал сам себя Тимофей, прикидывая на глаз толщину оконной решетки. - Попался. И с чем... Сгорел на такой мелочи! Нет, гады, просто так вы меня не возьмете».
Когда в помещение вошли милиционеры, Бородулин стоял у стены и делал вид оскорбленной невинности. Он смотрел на стражей правопорядка взглядом, каким бросали в следователей НКВД впоследствии посмертно реабилитированные жертвы необоснованных репрессий.
Милиционеры интересовались, что взял Бородулин. Тимофей, медленно растягивая слова, ответил, что он никогда ничего нигде не брал. И тут же, тяжко дыша, сделал чистосердечное признание, что сами вохровцы грузы крадут - только дым идет, а на него, беззащитного, сваливают последствия. Сотрудники линейного отдела переглянулись, как будто не знали, кто именно из вохровцев питает слабость к любым видам груза. А потом спросили у начальника караула, где похищенные лимоны. Начальник караула переспросил: «Кем похищенные?» Милиционеры переглянулись еще раз. «Ах, этим, - спохватился начальник караула, вытирая платком тыльную сторону форменной фуражки. - При нем».
В помещении лимонов не оказалось. Стекла наглухо задраянных окон были целы. При обыске подозреваемого нашли три рубля шестьдесят две копейки, расческу со сломанными зубьями, прокомпостированный трамвайный билет, пачку папирос «Сальве» и зажигалку с изображением полуодетой женщины, что не тянуло на инкриминирование порнографии. И ни одного лимона.
- Так где же уворованные лимоны? - ласково спросил у Тимофея один из милиционеров. Бородулин делал вид, что нс понимает, хотя с ним говорили почти на правильном русском языке.
- Ничего не брал! - с трудом выдавил из себя Бородулин и закрыл рот. Он явственно ощущал, что последний из шести килограммов лимонов, съеденных за каких-то двадцать минут, стоит колом даже не в горле, в ноздрях.
Как и в случае с Грейфером, отсутствие улик было налицо. И милиции, строго соблюдавшей социалистическую законность, пришлось отступить. Бородулина отпустили, строго предупредив, чтобы это было в последний раз. Что именно имели в виду милиционеры, Бородулин так и не понял. То ли предупреждали, чтобы не брал лимоны но шесть кило, то ли намекали, что при поглощении такого веса кислых цитрусовых с лушпайками может вытошнить.
Если вы беспокоитесь о здоровье Бородулина, то совершенно напрасно. Среди портовиков попадаются и не такие уникумы. Один на спор за шкалик две банки гуталина съел - и ничего страшного: конфетой закусил и дальше работать пошел. А лимоны, пусть с немытой кожурой, все-таки вкусней гуталина, хотя и кисловаты. Дороже всех эта история обошлась вохровцу Феде. Мало того, что за прогул его лишили двадцати пяти процентов премии, так вдобавок Тимофей со своим парторгом Ищуком отлупили его за милую душу. Чтоб знал, как пить, в то время, когда надо вовремя стоять на боевом посту.
ОДЕССКИЕ СУМАСШЕДШИЕ
«Это был обыкновенный нищий полуидиот, какие часто встречаются в южных городах».
У него высокий лоб и чересчур светлый даже для придурка взгляд. Он гордо сидит у облупившейся стены, опоясывающей Привоз, надвинув замусоленную кепку на смоляные, некогда соломенного цвета, волосы. В отличие от остальных людей, располагавших лишь фамилией, именем, отчеством, у него прозвище, по пышности не уступающее былым владыкам вселенной - МИША РЕЖЕТ КАБАНА, МИША ЗАДАЕТСЯ. Он реагирует только на этот титул, но когда пребывает в хорошем настроении, что отнюдь не редкость, настроен демократически и отзывается на упрощенное обращение - МИША РЕЖЕТ КАБАНА. Но не короче.
В отличие от других сумасшедших, которых в прежние времена в Одессе было предостаточно, Миша Режет Кабана самостоятельно зарабатывал на жизнь продналогом и почти цирковыми аттракционами.
Он рассматривал территорию Привоза как фамильное имение, а торгующих здесь крестьян - словно собственных крепостных, и никогда не унижался до разговоров с ними. В глазах Миши Режет Кабана светился вызов обществу и явная сексуальная опасность для любого объекта в юбке. Кто знает, может именно из-за Миши Режет Кабана женщины стали надевать брюки - на таких он никогда не реагировал.
Когда Миша Режет Кабана бывал голоден, а это случалось чаще, чем пребывание в состоянии подчеркнутой демократичности, он штурмовал прилавки с яростью народа, набрасывающегося на очередную Бастилию. Одной рукой Миша сгребал все, что под нее попадется, второй цепко хватал грудь продавщицы, если она не успевала вовремя отшатнуться. Наверное, таким образом он стремился компенсировать потерю части товара. И горе той из продавщиц, которая хотя бы пыталась помешать движению гребущей руки, Миша Режет Кабана страшно обижался. Он бросал экспроприацию и занимался воспитательной работой, отучая женщину от жадности. Могучие клешни Миши впивались в одежду женщины, рывок в стороны занимал долю секунды, и жмотливая продавщица становилась красной, как бурак, пытаясь прикрыть обнаженный до пояса торс. Многие покупатели, только что кричавшие ей, что двадцать восемь рублей на старые деньги за курицу - это грабеж, не скрывали своего удовольствия. А Миша Режет Кабана под гул одобрения и редкие возгласы возмущения хватал приглянувшиеся ему яйца и не торопясь уходил к другим прилавкам продолжать свою налоговую деятельность. Некоторые женщины, которые всю жизнь торговали здесь сельхозпродуктами, хотя и не знали, с какой стороны их выращивать, откупались от Миши Режет Кабана щедрыми улыбками и незначительными денежными средствами. Кстати, эти торговки изредка подсказывали Мише, на какую колхозницу ему лучше всего обратить внимание, если у последней была чересчур мягкая политика ценообразования.
Когда Привоз получал отдых до утра, ночевавшие здесь крестьянки сбивались в плотные стаи с обязательно бодрствовавшими по очереди часовыми. Не столько из-за страха, что кто-то посягнет на их картошку: Миша Режет Кабана кружил гогочущим призраком между торговых рядов и вполне мог овладеть чьим-то расслабившимся во сне телом. Утром невыспавшиеся продавщицы тупо реагировали на вопросы покупателей, хотя рассвет дарил им передышку. На рассвете Миша Режет Кабана, как правило, занимал место под воротами. Крестьянки в те годы штурмовали места на базаре с пылом сегодняшних покупателей. Наиболее смелые лезли через забор, чтобы успеть захватить шмат площади в торговом ряду до восхода солнца. И пока они, груженые товаром, спускались с ворот на дефицитную площадь Привоза, Миша Режет Кабана получал полную свободу действий. Пользуясь тем, что руки его жертв были заняты, он ощупывал их с педантичностью полицейского, ищущего листовки под одеждой подпольщицы. Колхозницы подымали визг в качестве единственного варианта сопротивления такому насилию, но крики не отпугивали полового гангстера Привоза, а еще больше распаляли его.
Только однажды Миша Режет Кабана получил достойный отпор. Дородная молодица с невозмутимым видом позволила ему проверить упругость своей груди. В таких случаях, обычно, Миша Режет Кабана проникался к женщине симпатией и быстро завершал свои исследования. Но стоило ему только опустить руки, как крестьянка отличным хуком справа отправила короля Привоза в глубокий нокаут. Сумасшествие Миши Режет Кабана не мешало ему оставаться психологом, и к женщинам, относившимся к его потугам с хладнокровием, он с тех пор подходить опасался.
Во второй половине дня, после крепкого сна, завершающего обильную дневную трапезу, Миша Режет Кабана выходил через ворота, ведущие на улицу Советской Армии, и усаживался радом с ними, поджидая потенциальных клиентов.
Среди клиентов почти не бывало взрослых, и с просьбами к нему подходили, в основном, несовершеннолетние.
- Миша!, - обращались они к сумасшедшему, но тот даже не реагиировал на столь фамильярное обращение, безучастно глядя на обступивших его пацанов осоловелыми глазами.
- Миша Режет Кабана, Миша Задается, - догадывались они обратиться к нему полным титулом, и взгляд идиота становился осмысленным.
- Сделай нам «паровозик», - просили Мишу Режет Кабана ребятишки, у которых на цирковых клоунов не хватало средств и свободного времени.
Миша невозмутимо протягивал руку. Минимальная такса за подобный аттракцион была три копейки. За меньшую сумму Миша Режет Кабана никогда не соглашался работать. Кто-то из пацанов не без вздоха сожаления расставался с суммой, необходимой для постановки и исполнения сценки «паровозик», и Миша Режет Кабана поднимался на ноги с решительностью Гамлета, идущего в атаку на Лаэрта.
Чтобы получить больше удовольствия, пацаны перебегали на противоположную сторону улицы и занимали места в ложах. Миша Режет Кабана, Миша Задается расстегивал штаны и доставал свой гигантский фаллос. Одной рукой деятель привозного искусства придерживал его, направляя в небо, вторую прикладывал к губам. Издав могучий гудок «Т-ту-ууууу!», сумасшедший, уверенно имитируя вибрацию паровоза по рельсам, разрезал уличную толпу. Если быть откровенным до самого конца, некоторые мужчины смотрели на его, как говорят в Одессе, ПРИБОР с явной завистью, а многие женщины - с тайным восхищением. Но даже они потом усиленно делали вид, что возмущены, хотя часть взрослых смеялись над этой сценкой не хуже пацанов. Во всяком случае, гораздо громче. А Миша Режет Кабана не обращал на зрителей никакого внимания, он честно отрабатывал свой гонорар: локомотив, развивая скорость, мчался до конца квартала и обратно к воротам Привоза с постоянными гудками, сбрасыванием пара и шумовым эффектом на рельсовых стыках. Сумасшедший добивался такого правдоподобия, что будь здесь великий Станиславский, он бы вполне мог закричать: «Верю!» Однако режиссеры Мишу Режет Кабана почему-то вниманием не баловали. И неизвестно, сколько потерял потенциальных зрителей театр на Пастера, именуемый театром на дотации, где долгие годы шел спектакль с неизменной афишей «97». Представляете, какое бы там было столпотворение, если бы одесситы узнали, что в «Анне Карениной» роковую роль локомотива будет исполнять одно из чудес Привоза.