В каждой руке Баба Водолаз сжимала толстый канат, от которого ответвлялись веревки потоньше. К концу любой из них была привязана собака, способом "петлей за горло". Такая манера вождения по городу разнокалиберной стаи была выбрана Бабой не потому, что она не догадывалась о существовании ошейников, а из соображений техники собственной безопасности. Собачья свора шла размеренным шагом, стоило какому-нибудь псу сделать резкое движение, как петля рвала ему горло, и он снова шел чинно-спокойно, в точности как его хозяйка, правда без ватных штанов. Если бы не эти петли, Баба Водолаз сильно рисковала ехать за своей стаей даже не на санях или в карете, а прямо по тротуару на собственном ватнике: брать с собой на прогулку меньше пятнадцати животных она по-видимому считала дурным вкусом.
Насчет выбранной манеры поведения Бабы больше всех радовался дворник с улицы Академика Павлова, где она проживала со своими подопечными. Выходя на улицу, стая тут же делала все от нее возможное, чтобы дворник не зря получал свою зарплату. Что касается соседей, то они относились к Водолазу с еще большей симпатией, чем дворник. Потому что кроме собак Баба содержала еще и мирно уживавшихся с ними кошек. В отличие от собак, кошки выходили на прогулку из дома не столь часто, чем еще больше увеличивали степень симпатии соседей к Бабе Водолаз.
Как говорили во времена седой древности, слабонервных прошу не представлять себе, что творилось в комнате Бабы Водолаз и каким ароматом были пропитаны стены этого несчастного дома и даже квартала. Для людей с крепкими нервами могу дополнительно сообщить, что зверинец Бабы Водолаз вышеперечисленными животными не ограничивался. Кроме полутора десятков разнопородных, но громко лающих шавок и несчитанного количества кошек у Бабы Водолаз проживал еще и попугайчик скромных размеров: чуть поменьше смеси болонки с догом, но явно побольше, чем пикинес, родившийся от колли, В отличие от прочих подопечных Водолаза попугай не только имел имя, но даже умел произносить его, а также ряд других слов. Звали попугая Катя. Летний сезон Катя проводил на относительно свежем одесском воздухе. Он сидел в крохотной клетке; голова Кати торчала между прутьями с одной стороны, а зад высовывался за пределы жилища с противоположной. В таком положении из всех целенаправленных движений попугай мог только отчаянно сучить ногами и произносить собственное имя, вперемешку с другими словами. Клетка с попугаем Катей была прибита к акации посреди двора, и если бы дерево умело говорить, то удовольствия от такого соседства явно бы не высказало. Что тогда рассказывать о людях, которые не вздрагивали лишь в том случае, когда попугай Катя открывал свой клюв, чтобы выкрикнуть исключительно собственное имя?
Пообщавшийся за зиму только с Бабой Водолаз попугай Катя выдавал свой лексикон громким гортанным голосом, несмотря на протесты соседей, тревожившихся за пополнение словарного запаса подрастающим поколением.
Изредка Баба Водолаз, по просьбам жильцов дома, вежливо просила попугая заткнуться, благодаря чему он учился произношению все новых и новых труднопередаваемых на страницах книги слов. Бывало, что Катя переставал ругаться в течение нескольких дней. Это дневное молчание компенсировалось ночными кошмарами. Особо нервные соседи вскакивали с постелей, едва заслышав звериный рев, четко переходящий в вопль: «Ка-тя! Кур-рр-ва!» И так далее.
Перевоспитать попугая не смог даже участковый, попытавшийся воздействовать на него с помощью хозяйки, переводившей Кате его речь на более знакомый язык. В конце концов попугай обложил собеседника ответным спичем, используя выражения, которые милиционер редко слышал даже от своей постоянной клиентуры. Все остальные слова, до тех пор не входившие в лексикон Кати, добавила Баба Водолаз вслед торопливо уходящему из двора участковому.
Жизнь попугая Кати сложилась трагично. Однажды после ночного концерта он исчез навсегда вместе с клеткой, и дальнейшую участь попугая, принимая во внимание его характер, можно было только оплакивать.
Через несколько лет круто изменилась и судьба Бабы Водолаз. Она таинственным образом исчезла вместе со своим зоопарком в одну из длинных весенних ночей. Несмотря на явную нехватку жилплощади, соседи не спешили начинать крупномасштабные гладиаторские бои за освободившуюся комнату. Это произошло позже; победители поселились в бывшем дворовом зоопарке только после его капитального ремонта, когда запах свежей краски начал перебивать прочно устоявшийся аромат необычной даже для Одессы квартиры.
Последний раз Бабу Водолаз видели несколько лет назад. Она грустно бродила по Приморскому бульвару в непривычном одиночестве все в том же, до рези в глазах, знакомом ватном костюме и в черных очках. Ночевала она неподалеку от своего бывшего дома, рядом с дворовым туалетом, в подсобке, где хранились шланги и веники. Через несколько месяцев Баба Водолаз снова таинственно исчезла и теперь, боюсь, уже навсегда.
Самым полезным городским сумасшедшим долгое время был Алеша Мушкетер. Еще каких-то лет пятнадцать назад он делал то, до чего никак не дойдет кооперативный, о государственном лучше молчать, сервис. Ранним утром, когда люди спешили испортить последние нервы перед работой, у их дверей раздавался звонок. Открыв, они словно в заграничном кино спокойно принимали у вежливого молочника необходимые продукты. Кроме сумасшедшего Алеши Мушкетера таким видом услуг в Одессе никто не занимался. И не занимается по сей день: дурных, как говорится, нема.
Когда сумерки еще не расходились над медленно просыпающейся Одессой, Алеша уже загружал в магазинчике на Торговой небольшую тележку молоком, кефиром, ряженкой, творогом, маслом. И причем без особой очереди, о чем сегодня можно только мечтать, впрочем, как и о самих продуктах, не говоря о такой мелочи, как их качество.
Вечером Алеша неторопливо гулял по прилегающим к Торговой улицам и мило беседовал со своими многочисленными клиентами. В качестве обязательного приложения к беседе был анекдот, благодаря которому Алеша получил свое прозвище. Вот этот анекдот. В магазине продается книга «Три мушкетера». Покупатель спрашивает: «Сколько она стоит?» «Три рубля», - отвечает продавец. (Откровенно говоря, на эту книгу такой цены не было уже в те годы, но ведь Алеша с его поведением был не от мира сего - авт.) «А нельзя ли за два рубля купить книгу «Два мушкетера?» - любопытствует. покупатель.
Анекдот, связанный с книгами, Алеша рассказывал не случайно. Он не был сумасшедшим с рождения, а стал им в результате пожара, устроенного родным сыночком. Когда Алеша чем-то не угодил ему, сын выбрал самую страшную месть и сжег библиотеку отца. Алеша был заядлым библиофилом и всю жизнь вложил в свою, десятилетиями собиравшуюся, библиотеку.
Хрупкая нервная система книгочея не выдержала такого удара, и вместо степенного любителя литературы на книжном пепелище, как феникс, появился сумасшедший Алеша Мушкетер.
Хорошо, что в те времена дети по отношению к родителям были несколько сдержаннее, чем сегодня. Вон несколько дней назад один сынок ударил топором свою мать, отказавшую ему в купонах для приобретения водки. Но как знать, может быть, для Алеши мгновенный удар отточенным железом был бы желанным финалом его жизни? Может, кому-нибудь такое рассуждение покажется страшным, но это, поверьте, было бы для Алеши гораздо более гуманным концом...
Особенным успехом Алеша пользовался у детей. Он почему-то иногда плакал, когда они окружали его плотной стайкой, а потом смеялся, забыв вытереть слезы. Встречи с молодежью у Мушкетера завершались традиционно, как и со взрослыми. Но если взрослое население города не просило Алешу, уже в который раз, рассказывать анекдот про книжный магазин, то дети, напротив, умоляли его спеть песенку. И Алеша исполнял: «На позицию девушка провожала бойца. Темной ночью держалася за его два яйца». На этом музыкальный номер завершался, и Алеша, обязательно погладив по голове кого-нибудь из ребятни на прощание, продолжал свою вечернюю прогулку.
А наутро Алеша снова звонил и стучался в квартиры людей, которым, благодаря нашему самому ненавязчивому в мире сервису, постоянно не хватает времени, и снабжал молоком подрастающих одесситов к вящей радости их мамаш.
И это продолжалось до того страшного дня, когда ранним утром Алешу Мушкетера нашли в его парадном с пробитой головой и страшными ножевыми ранениями в области живота и груди. Он умирал в течение нескольких дней, долго, мучительно, и теперь вам, может быть, не покажутся странными рассуждения о том, какую смерть все-таки предпочел бы Алеша.
Скажу честно, я сильно отстал от жизни и не знаю, существует ли сегодня в городе территориальное деление. Но в те годы старый район Одессы делился на «хутора», враждовавшие друг с другом из поколения в поколение. После гибели Алеши все «хутора» сошлись в «разборах» и выяснили, что не было на их территории человека, который бы осмелился поднять руку на Мушкетера.
Бедный Алеша, заслуживший высокое прозвище всей своей незаметной, но такой полезной жизнью. Как настоящий мушкетер, он был благороден и никогда не брал с людей денег за свои действительно огромные услуги. Его кормили - это было, иначе он бы просто умер с голода, одинокий смешной старик в поношенной одежде с чужого плеча, никогда не требовавший оплачивать свое добро не имеющими ему эквивалента деньгами. И все «хутора» старого города, позабыв о вражде, заключили перемирие, чтобы найти и покарать нелюдей, изрезавших Алешу. И никто не мог возразить ребятам с его «хутора» на веское требование: искать имеют право все, но кончать гадов могут только они.
Однако нашлись люди, которые сказали пацанам - отойдите в сторону. И те безропотно отошли. Потому что это слово сказали уже мужчины, которые недавно были такими же пацанами с этих самых «хуторов», и они выросли из тесного мира ребячьих «разборов». «Пацаны, - терпеливо объяснили пацанам мужчины, - это был наш Алеша, и поэтому все дальнейшее - это наше дело.» Чтобы не обидеть пацанов, мужчины промолчали о том, что у них больше шансов отомстить за Алешу без возможных последствий. Мужчины понимали, что человека можно избить, ограбить и даже убить, кое-кто из них был способен на это. Но поднять руку на Алешу, старого Мушкетера, приносившего людям добро, казнить медленной смертью беззащитного, издеваться над юродивым - этого они понять не могли.