аницей, хорошо знают только три слова - «Привоз», «ченч» и «шухер». И вот построили прямо на территории порта сортиры, как тогда казалось, в экспортном исполнении. Правда вместо ожидаемых гостей с долларовым блеском в глазах, прибыли совсем другие; некоторые из таких стран, о существовании которых не все географы знали, но зачем же помещениям пропадать? Их немножко модернизировали, и теперь эти туалеты превратились в кабинеты руководителей обработки флота. Вот что значит улучшенное строительство: хочешь туалет, хочешь - работай. Представьте себе, совсем недавно проходил мимо этого многоцелевого здания с англо-русской буквой «Т», выложенной плиткой на фасаде, и ничего, сидят в них стивидоры, так же сильно напрягаясь над решением производственных задач, как в те далекие годы, когда будка дяди Васи еще никому не мозолила глаза.
В общем, дядя Вася окликнул нас, потому что до вечера было далеко, а нечего делать было уже. В качестве потенциальных клиентов он нас не рассматривал, хотя бы потому, что на летний сезон каждому пацану со скрипом для домашнего бюджета приобреталась пара сандалий, а если через максимум три недели на подошве образовывалась с каждым днем все больше расширяющаяся дырка, так кроме владельца это никого не тревожило.
- Эй, салабоны, что вы там надыбали? - лениво полюбопытствовал дядя Вася, ловко посылая вперед окурок щелчком пальцев.
Гордые обращением самого дяди Васи, мы наперебой стали рассказывать ему о находке. Молчал только Рыжий, ему было стыдно. Обостренный на пакости нюх пасовал рядом с меркантильными соображениями. И дядя Вася решил помочь нам вскрыть банку. Зайди к нему сейчас самый захудалый клиент, пусть босиком, зато со шкаликом, лететь бы нам в обнимку с этой банкой аж До самого мусорника во дворе. А так повезло, свободного времени у сапожника было не меньше, чем у комсомольского лидера после проведения отчетно-выборной кампании. И дядя Вася ловко вскрыл таинственную банку чуть вздрагивающими от трудового переутомления пальцами.
Он отбросил в сторону вату, плотно прижимавшую находившееся в банке, и нам стало ясно отчего банка не издавала ни звука: между рядами аккуратно сложенных монет были ваточные прокладки, тугие, надежные.
- Я же говорил - клад! - победоносно посмотрел на Сеньку Вареник. - Это деньги.
Рыжий сопел молча и безобидно. Он по-прежнему стеснялся.
- Это не настоящие деньги, - сделал вывод Аратюнян.
Дядя Вася позволил всем высказаться, а потом подтвердил, что деньги эти не настоящие и вообще, если честно, то они уже никому не нужны, потому что на них кроме болячек ничего путного не купишь. Мы легко связали его слова с недавно закончившейся денежной реформой, вспомнив, что даже на тротуарах иногда попадаются никому не нужные деньги, годные только трехлеткам для игры в «пожара».
- Они все плохие? - на всякий случай усомнился я.
- Не, - рокировался дядя Вася, - сейчас я вам выберу хорошие.
Ах, если бы он из-за отсутствия работы не принял столько губительной на жаре влаги, то скорее всего просто сменял бы на эту банку даже тупой сапожный нож ко всеобщему счастью нашей компании. Но от сапожника до такой степени несло свежим перегаром, что он тут же сел за честную дележку клада.
- Вот это плохая... плохая... снова нехорошая... дрянная, а вот это то что надо, самый смак, чтоб я так с носом был... снова дрянь, опять никуда не годится, - бормотал дядя Вася, сортируя содержимое коробки с совершенно одинаковыми монетами. Мы с уважением следили за действиями бескорыстного сапожника, оставившего себе львиную долю абсолютно плохой монеты, зато щедро отобравшего нам пусть не так много, зато самых хороших денег. Покончив с экспертской деятельностью, дядя Вася, довольно щурясь от того, что все было справедливо и он доблестно справился с нелегкой задачей по отделению ничего не стоящих денег от хороших, в качестве награды за труды позволил себе всего один глоток мутной жидкости, которой, судя по запаху, вполне можно было травить тараканов. Один раз булькнул - и граммов двести как не бывало; дядя Вася был крупным специалистом не только по монетам.
Вдобавок расщедрившийся сапожник одарил нашу компанию почти целой подметкой, порванным ремешком и еще несколькими аналогичными сувенирами. Воспитанные мальчики поблагодарили сапожника, попутно стянув у него две папиросы. Хотя сейчас я понимаю, что дядя Вася в тот день угостил бы нас с радостью на лице. Мы вернулись на развалку и честно разделили между собой оставшиеся монеты, как сейчас помню, шесть штук на брата, по количеству благополучно прожитых лет.
А так как монеты были положительно охарактеризованы самим дядей Васей, мы, тут же разойдясь в разные стороны, решили проверить их покупательную способность.
Хотя мама очертила круг моих уличных интересов от мусорника во дворе до свалки у кинотеатра, желтые деньги с изображением профиля, немного напоминавшего запомнившегося по единственной купюре в моей копилке Ленина, жгли последний из уцелевших карманов. И я отправился в магазин спорттоваров. В те годы он на меня действовал не менее поражающе, чем витрины западных магазинов на сегодняшнего советского туриста. А в качестве золотой, несбыточной мечты здесь стоял настоящий велосипед. Дома, среди моих сокровищ было колесо от точно такого, даже не столько колесо, сколько обод, который мы гоняли по очереди вокруг садика во дворе. А тут велосипед «Школьник», несбыточная мечта всех пацанов двора. Стоила эта мечта почти двадцать рублей новыми деньгами, дешевле, чем настоящий «Москвич», продававшийся за девять тысяч старыми совершенно свободно. Но тогда велосипед мне был нужен больше всех автомобилей на свете.
Я жег глазами велосипед, как древний папуас бусы, а скучающая продавщица рассматривала меня, словно непредвиденную неприятность. Других покупателей в магазине не наблюдалось, в те годы широкой публике было явно не до спортивных товаров.
- Тетя, - робко поинтересовался я, - можно купить велосипед?
Продавщица иронически посмотрела на меня и откровенно зевнула. Отогнав большую зеленую муху, которая могла поживиться в этом магазине только самой продавщицей (на меня муха тоже почему-то не реагировала) девушка еще раз зевнула, попыталась прикрыть рот ладонью молотобойца и, скуки ради, задала совершенно идиотский, с ее точки зрения, вопрос:
- А у тебе, шкет, деньги есть?
Я протянул вперед ладонь и раскрыл ее, не говоря ни слова. Продавщица тоже ничего не сказала, хотя ее маленькие круглые глазки быстро превратились в большие квадраты. Она сразу стала улыбчивой и подтянутой, предупредительной и вежливой, как продавщицы в кино о зарубежной жизни, которые снимались на «Ленфильме» какой-то десяток лет назад.
Конечно, мальчик может купить велосипед, их как раз выпускают для послушных и хороших детей. И не только «Школьника», можно и спортивный, год назад получили, и до сих она никому его не продает, специально для таких, как я, держит. Но спортивный велосипед меня интересовал так же остро, как золотые монеты, на которые девушка смотрела с не меньшим восторгом, чем слепой кот Базилио на лису Алису перед экскурсией в Страну Дураков. Продавщица окружила меня повышенным вниманием так же надежно, как мировой империализм своими происками Остров Свободы. И невесть откуда вынырнувший грузчик, несмотря на легкость во взгляде издававший такой аромат, что даже дяде Васе нечего делать, молча, самоотверженно и остервенело подкачивал колеса, будто именно на этом велосипеде мне предстояло въехать в светлое коммунистическое завтра, о котором бесконечно говорили по радиоточке. Душевные работники торговли проводили меня до самых дверей, по-японски улыбаясь. Я молил Бога, чтобы по дороге домой не встретились ребята постарше, которые вполне бы могли одолжить велосипед покататься; отказать им в такой просьбе сил тогда у меня явно не хватало.
Двор встречал меня, как триумфатора,' прибывшего на собственной колеснице: настороженно и радостным гулом. Особенно обрадовались моему появлению два незнакомых дяди, окруженных плотным кольцом наскакивающих на них женщин, Увидев меня, дяди тут же прорвали окружение, и один из них вцепился в руль велосипеда с такой силой, словно боялся, что я взмою на нем прямо в небо и буду крутить педали по направлению к близлежащей Турции. Бледная мама даже не пыталась прийти ко мне на выручку, это пугало больше всего, и я, на всякий случай, заревел, хотя второй дядя ласково поглаживал меня по голове и скороговоркой шептал: «Не бойся, мальчик», - озираясь по сторонам. А чего мне, спрашивается, было бояться, ведь на этот раз я не украл велосипед, как месяц назад в соседнем дворе, а честно купил его; но инстинктивно ревел я, набирая обороты с долгими подвываниями, и дяди становились еще ласковее. Один из них выудил из кармана леденец, обертка которого была густо покрыта табачинками, и ловко засунул его в мой рот, когда я набирал в легкие побольше воздуха.
- Мадам Смирнова! - громче моего визга успокоила маму тетя Поля прямо из своего подвала, не вынимая изо рта прилепившейся к нижней губе папироски, - я всегда говорила, что из вашего сына вырастет самый настоящий валютчик. Только он сделал такое крупное приобретение.
Слово «валютчик» тетя Поля произнесла с явным оттенком уважения, потому что по ее понятию валютчик стоял на ступенях социальной лестницы где-то между водопроводчиком и директором оптовой базы. В это время, привлеченный столпотворением во дворе, в него зашел высокий жилистый старик с мешком за плечами и рявкнул: «Стары вэщи покупаэм!» Дяди, придерживавшие меня вместе с велосипедом, одновременно вздрогнули и повернулись к старику. Видимо старьевщик прочитал на их лицах такое же выражение, каким его наградили вслух после того, как он сделал свое объявление в нашем дворе во время похорон бабушки Оли. Поэтому старьевщик рассудил, что двор опять еще не созрел для торговых сделок и, наглухо задраив открывшийся было рот с нагло торчащим зубом, попятился вглубь подъезда.
- Самый настоящий валютчик! - радостно повторила тетя Поля, потому что из-за появления старика к ее словам мама, а тем более двор, как следует не прислушивались.