Даттнер прикинул, что половина суммы, которую можно заработать на таком товаре, равняется миллиону долларов. Эта половина вполне его устраивала. С такими деньгами он мог больше не горбатиться на службе. Один миллион – его жалованье за восемьдесят семь лет и семь месяцев. Хотелось получить его быстрее и сразу. Даттнер знал эмигрантскую организацию, пустившую глубокие корни в Тампе, которая могла выложить два миллиона долларов за партию тактического атомного оружия.
– Они на той же стороне, что и хорошие парни, которым это оружие в первую очередь и предназначалось. В этом вся прелесть, Пол. Они на той же стороне. Товар попадет по назначению, престиж Соединенных Штатов не пострадает, наших друзей не отправят в мир иной, а мы с тобой поделим поровну два миллиона долларов.
Даттнер углубился в детали. Я не мешал ему выговориться. Потом он спросил, каково мое мнение, и я ответил, что тут надо подумать. Даттнер заявил, что на другой ответ и не рассчитывал, докурил последнюю сигарету, и я проводил его к лодке за новой пачкой. Он снял целлофановую упаковку и бросил на песок. Я промолчал. Даттнер закурил и спросил, не холодно ли мне. Я ответил, что не холодно, что я перестал замечать изменения температуры воздуха. Он пожалел о том, что его одежда не высохла. Докурив сигарету, Даттнер бросил окурок в воду. Просто удивительно, насколько быстро он забывал о хороших манерах!
– Красиво здесь. – Он глубоко вдохнул. – Очень красиво!..
– Это точно.
А потом я развернул его к себе лицом и загнал три пальца ему в живот, на два дюйма ниже пупка. Разумеется, не со всей силы, чтобы не повредить внутренние органы. Он согнулся от боли, не в силах произнести ни слова. В этом одно из достоинств такого удара.
А в следующее мгновение он уже был под водой, на глубине двух футов, лицом вверх, как раз на середине между дном и поверхностью.
Я продержал его там десять секунд. Глаз он не закрывал, но при таком слабом освещении поймать их выражение я не мог.
Я вытащил его из воды, дал вдохнуть, но ничего ему не сказал. Он говорить еще не мог. Потом я вновь засунул его под воду.
Десять секунд спустя вытащил опять. Никогда я еще не видел такого ужаса, написанного на человеческом лице. Я ему ничего не сделал, он даже не нахлебался воды, но уже перепугался до смерти.
– Сейчас я отправлю тебя под воду в третий раз, – вкрадчиво произнес я. – Третий – и последний. Ты должен подумать, захочу ли я слушать то, что ты будешь мне говорить. А я хочу услышать правду. Не старайся убедить меня. Сосредоточься на том, что главное для тебя – остаться в живых.
Он не произнес ни слова. Его губы даже не шевельнулись.
– У тебя десять секунд, Джордж. – Если он хотел, чтобы я звал его Джордж, зачем лишать его этого маленького удовольствия. – Так что больше трех предложений тебе не произнести. Когда твое время истечет, ты окажешься под водой. Постарайся все сказать до того, как мне надоест слушать.
Слова полились из него потоком. И он уложился в два предложения.
– Оружие по-прежнему на государственном складе. Его никуда не отправляют, но мы можем похитить его и поделить два миллиона наличными.
Глава 7
В следующий понедельник в джинсах и рубашке я вошел в парикмахерскую в Орландо. Чисто выбритый, но обросший. Вышел с аккуратной стрижкой. На автобусе поехал в Джэксонвилл; в мужском туалете автобусной станции переоделся в костюм, прикрыл короткую стрижку париком. В Джэксонвилле взял напрокат «плимут», используя водительское удостоверение, выданное штатом Флорида Леонарду Байрону Фелпсу. Поехал в Атланту и уничтожил водительское удостоверение, как только сдал автомобиль.
Улетел в Новый Орлеан, там избавился от парика. До Миннеаполиса добирался тремя рейсами разных авиакомпаний, всякий раз под вымышленными фамилиями. Спал в самолетах, дремал в аэропортах. В Миннеаполисе на земле лежал слой снега толщиной в фут и дул ледяной ветер. Я выпил в баре три двойных виски и провел шестнадцать часов в турецкой бане. Немножко потел, много спал, не забыл про массаж и спиртовую растирку. После растирки загар заметно поблек.
Загар тревожил меня больше всего. С таким загаром везде привлечешь внимание, а уж в той части страны, где зимой идет снег, просто притягиваешь к себе все взгляды. На этот счет «легенда» у меня была, но проблема заключалась в другом: не хотелось остаться в памяти окружающих. Ростом и габаритами я не выделялся, черты лица быстро забывались, а вот загар...
Я попытался воспользоваться осветлителем кожи. Купил флакон в негритянском районе Атланты. Продавщица наверняка меня запомнила. В мужском туалете проверил его действие на той части тела, которую редко кому показываю. Результат мне не понравился: цвет получался какой-то неестественный, запоминающийся ничуть не меньше сильного загара. Возможно, постоянное использование осветлителя и могло принести нужный эффект, но я решил не рисковать.
В Абердин, что в Южной Дакоте, я прибыл на автобусе. В городке проживало двадцать тысяч жителей, так что им хватало одного пункта проката автомобилей. Мне дали двухдверный «шеви» с шиповаными шинами, и продавец не преминул отметить, что не помнит такой многоснежной зимы. Я предъявил ему водительское удостоверение на имя Джона БВИ[6] Уолкера, выданное в городе Александрия, штат Виргиния.
Действительно, я и представить себе не мог такого количества снега. До Спрейхорна, расположенного в сорока трех милях от Абердина, я добирался добрых три часа. Дворники не успевали счищать снег с лобового стекла. Мотель я нашел без труда, второго в городе просто не было. Номер мне забронировали, но девушка за стойкой сказала, что меня ждали только завтра.
Я ей ответил, что в конторе все перепутали. На самом деле ошибся я – приехал на день раньше, а Даттнер в посланной из Вашингтона телеграмме указал дату в полном соответствии с нашей договоренностью.
Номер меня приятно удивил. Ковер от стены до стены, большая двуспальная кровать и три тысячи кубических футов теплого воздуха. Я распаковал чемодан. Повесил в стенной шкаф два темных костюма с ярлыками вашингтонских магазинов и форму майора армии Соединенных Штатов. В ящики комода положил все остальное.
Я привез с собой два комплекта документов. Набитые в бумажник удостоверяли, что я Джон БВИ Уолкер: кредитные карточки («Шелл», «Дайнерз клаб», «Карт бланш»), армейские бумаги. По всем, кроме одной, я проходил как майор, по последней, выданной три года тому назад, числился капитаном. В ней имелась пометка о присвоении мне очередного звания.
Все документы Уолкера были подделками. Разумеется, высококачественными подделками. Но квалифицированный эксперт установил бы это достаточно быстро.
Второй комплект, на Ричарда Джона Линча, сильно проигрывал в количестве. Не было у мистера Линча ни кредитных карт, ни водительского удостоверения, ни регистрационного талона на автомобиль, ни чековой книжки. Он обходился кожаными корочками и вставленным в них единственным пластиковым прямоугольником с указанием имени и фамилии, с фотографией, отпечатками пальцев и основными приметами. Имя и фамилия принадлежали ему, все остальное – мне.
Из удостоверения мистера Линча следовало, что он работал в том самом Агентстве, которое держало на службе Даттнера, но отказалось взять меня. И удостоверение мистера Линча было подлинным. Во всех смыслах этого слова. Существовал только один способ поставить под сомнение подлинность удостоверения мистера Линча: доказать, что в вышеуказанном Агентстве никогда не работал человек с такими именем, фамилией, физиономией и отпечатками пальцев.
Пообедал я в ресторане, потом вернулся в мотель. Отсутствовал с час, но за это время мой номер никто не обыскивал. Я проверил ковровые ворсинки и пылинки. Все лежало на прежних местах. Я вытянулся на кровати. Через двадцать минут в дверь постучали. «Кто там?» – полюбопытствовал я. «Это ты, Эд?» – донеслось из-за двери. Я сказал обладателю голоса, что он ошибся номером. Тот извинился и проследовал дальше.
Они, конечно, очень уж тормозили, но в конце концов ждали-то меня днем позже. Я осмотрел номер. «Жучков» не нашел, но сие не означало, что их не было. Джордж говорил, что при прослушивании одним «жучком» дело не ограничивается. Обычно парочку устанавливают в достаточно очевидных местах, именно для того, чтобы их обнаружили. А еще один или два маскируют куда более тщательно. К примеру, в моем номере в «Долтоне» один очень хитрый микрофон вмонтировали в лампу на прикроватном столике, а второй, который я без труда нашел, – в люстру.
И если военная разведка взяла на вооружение те же методы, а Джордж полагал, что так оно и есть; отсутствие легко находимых «жучков» говорило о том, что номер чистый. Впрочем, особого значения это не имело. Я не собирался говорить ничего лишнего.
Два часа я продержал телевизор включенным, хотя на экран особо и не смотрел. Принимался только один канал, и изображение оставляло желать лучшего. Выпуск новостей я прослушал внимательно, на случай, если передадут интересующие меня сведения. Не передали, и по окончании выпуска я выключил телевизор и завалился спать.
Поднялся до восхода солнца. Принял душ, побрился, надел форму майора Уолкера. Сидела она на мне неплохо. Мой номер обыскали, пока я завтракал, и я мог узнать об этом без ворсинок и пылинок. Они положили пару носков на другое место. Я решил, что обязательно расскажу Джорджу о некомпетентности его военных коллег, если, конечно, нам доведется свидеться.
В одиннадцать утра я сел за руль. Ожидалось, что я приеду в Спрейхорн после десяти утра и согласно предписанию незамедлительно доложу о прибытии моему новому командиру. Так что из графика я не выбился. Миновав центр Спрейхорна, я покатил на северо-запад, к военной базе. Бумажник я положил в карман брюк, предписание – на сиденье рядом с собой, корочки с удостоверением сотрудника Агентства – во внутренний карман кителя. Я проехал шесть миль. Ночью снегопад прекратился, но с шоссе снег никто не убрал, поэтому дались мне эти мили с немалым трудом. Приходилось в