Не поднимая глаз от размера его заказа, Софи говорит: — Мне принести еще и бутылку Peter Michael, сэр?
— Да. 2012 года. Вместе с бокалом Sancerre к устрицам и Sauterne к фуа-гра. И большой бокал Pellegrino.
— Очень хорошо, сэр. Будет сделано.
В недоумении наблюдаю за ее уходом, гадая, сколько еще людей присоединится к нам за обедом. Судя по заказу, бригада строителей прибудет с минуты на минуту.
— Ты всегда ешь так, будто это твой последний ужин?
Каллум отвечает хриплым голосом: — У меня хороший аппетит, — а затем делает глоток виски. Его горящие темные глаза встречаются с моими через хрустальный ободок бокала.
Моя улыбка кроткая и нервная. Мне лучше заставить его говорить о чем-то другом, кроме его аппетита, иначе мое влагалище захватит контроль над остальными частями тела и устроит переворот. Я готова запрыгнуть на стол, схватить его за голову и впечататься промежностью в лицо бедняги.
— Ты выглядишь взволнованной, — замечает он, глядя на меня. — Все в порядке?
— Конечно! — говорю я. Потом смущенно кашляю и снижаю громкость. — Просто не каждый день миллиардер с расстройством пищевого поведения делает мне предложение руки и сердца. То есть, конечно, такое случалось и раньше, — мой смех звучит безумно, словно кто-то приставил пистолет к моей голове, — но только не на этой неделе. О, это напомнило мне.
— О?
— Ты не знаешь, замужем я уже или в отношениях.
— Разве? — Он усмехается и делает еще один глоток виски.
— Фу. Ты снова такой самодовольный. Как же это раздражает.
Когда Каллум поднимает брови и пристально смотрит на меня, я краснею.
— У меня есть склонность высказывать свои мысли вслух. Прости.
— Не стоит. Это освежает.
Я некоторое время изучаю выражение его лица.
— Когда люди целуют твою властную миллиардерскую задницу весь день напролет, становится скучно, да?
Каллум смеется.
Похоже, это неприятно удивило его, потому что он резко останавливается и с грохотом ставит виски на стол, а затем оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что никто его не слышал.
Его реакция заставляет меня улыбаться. По крайней мере, я не единственная, кто испытывает дискомфорт.
— Не волнуйся. Я никому не скажу, что ты проболтался. Это будет наш маленький секрет.
Он снова встречается с моими глазами. Его взгляд становится оценивающим.
— Ты умеешь хранить секреты?
— Нет. Это была просто фигура речи. Все мои друзья знают, что нельзя говорить мне ничего, что они хотят сохранить в тайне, потому что все остальные мои знакомые узнают об этом в течение двадцати четырех часов. А ты?
— Да. Очень хорошо.
Когда я молча смотрю на него, поджав губы, Каллум говорит: — Не думай об этом слишком много.
— Говорить женщине, что она не должна слишком много думать, так же опасно, как и говорить ей, что нужно успокоиться, когда она злится.
Слабая улыбка приподнимает уголки его губ.
— Я лишь имел в виду, что из-за бизнеса я должен уметь хранить секреты. Меня воспитали так, что я держу свои карты близко к груди. С тем положением, в котором находится моя семья, мы никогда не знаем, кому можно доверять. Поэтому мы никому не доверяем.
— Что, совсем никому?
— Никому за пределами семьи.
Я на мгновение задумываюсь.
— Похоже на жалкое существование.
— Это не так.
— Мне придется поверить тебе на слово. Полагаю, это означает, что мне придется научиться хранить секреты. В смысле, раз уж я собираюсь стать членом семьи и все такое. — Я смеюсь и проглатываю последний глоток мартини.
— Ты все еще не думаешь, что я говорю серьезно. Уверяю тебя, это так.
Мне хочется снова закатить глаза, но мужчина смотрит так напряженно, что я не могу этого сделать. Я решила, что он не убийца, но между убийцей и хорошим парнем есть много серых зон. Кроме того, любой, кто попросит незнакомку выйти за него замуж, как минимум немного не в себе.
В моей сумочке начинает звонить телефон. Когда я не обращаю на него внимания, Каллум говорит: — Я не против, если тебе нужно ответить.
— Я могу поговорить с ней позже.
Он выглядит заинтригованным.
— Откуда ты знаешь, кто это?
— У нас экстрасенсорная связь.
Каллум смотрит на меня, сузив глаза.
— Шучу.
Нет, но я не хочу показаться сумасшедшей. Этого и так хватает.
— Это моя подруга Даниэла. Когда я отправила ей фотографии твоих водительских прав и прочего, я также попросила ее позвонить мне ровно через тридцать минут, чтобы убедиться, что я не умерла.
— У тебя слишком богатое воображение.
Это заставляет меня улыбаться.
— Виновата. Это происходит от того, что я читаю слишком много книг.
Он усмехается.
— Значит, если ты не ответишь на звонок, она подумает, что я сделал с тобой что-то ужасное, и позвонит 9-1-1?
— Кажется, тебя не очень беспокоит эта идея.
Он небрежно поднимает плечо.
— Я знаю начальника полиции.
— Ты хочешь сказать, что ему было бы все равно, если бы ты меня убил? Это немного оскорбительно.
— Я говорю, что он знает, что я не стал бы никого убивать. Он бы решил, что это розыгрыш.
— Погоди, это что-то непонятное. То, что ты богат, не означает, что ты никого не убьешь.
— Это значит, что мне не придется делать это самому.
Не могу сказать, была ли это шутка или нет, но я подумаю об этом позже.
— А что, если ты сорвешься?
Не отводя взгляда, он говорит: — Я не из тех, кто срывается.
Я так и знала. Каллум просто помешан на контроле.
Чтобы доказать это, он говорит: — Давай. Ответьте на звонок. У тебя есть мое разрешение.
— Твое разрешение, — повторяю я, мой тон сух. — Какое облегчение.
Не разрывая зрительного контакта, он протягивает руку и касается вилки, лежащей рядом с его тарелкой, медленно проводит кончиком пальца по ручке. Затем, поскольку явно хочет, чтобы я упала в обморок, он снова увлажняет губы.
Телефон перестает звонить. Мы с Каллумом смотрим друг на друга. Телефон снова начинает звонить.
— Ответь, — мягко приказывает он. Затем проводит пальцем по рукоятке вилки, лаская ее, как кожу любовницы.
Никогда в жизни я не ревновала к столовому прибору. Что, черт возьми, он со мной делает?
Нащупываю свою сумочку, висящую на спинке стула. Затем копаюсь в ней, глядя куда угодно, только не на раскаленного мачо, сидящего напротив меня.
С телефоном в руке я начинаю подниматься, бормоча: — Я только выйду на улицу.
— Сядь, — приказывает он, его голос низкий и мрачный.
Опускаюсь обратно в кресло так быстро, что голова идет кругом. Потом сижу и ошеломлено наблюдаю за тем, как улыбка Каллума становится все шире.
Наверное, это из-за мартини. У меня помутилось в голове. Другого разумного объяснения, почему я так бездумно подчиняюсь ему, нет.
Подношу телефон к уху и что-то говорю. Почти уверена, что это приветствие, но не могу поклясться.
— Каллум МакКорд? — кричит Дани по телефону. — Каллум, мать его, МакКорд? Ты что, издеваешься?
— Да, я все еще жива, большое спасибо, что спросила.
Пропустив это мимо ушей, она переходит к серии вопросов, задаваемых на скорую руку.
— Как ты с ним познакомилась? Он такой же сексуальный вживую, как на фотографиях? Пахнет ли он так же хорошо, как выглядит? Держу пари, он пахнет, как гребаный магазин сладостей. Где ты сейчас? Что именно ты делаешь? А что насчет BDE1? Готова поспорить, у него большая энергия большого члена, я права? Господи, Эмери, почему ты ничего не говоришь?
Она кричит так громко, что, наверное, половина ресторана слышит. Каллум точно слышит, потому что краем глаза вижу, как он ухмыляется.
— Приятно знать, что ты так заботишься о моем благополучии, Дани. Напомни мне написать кому-нибудь, кому не все равно, в следующий раз, когда мне покажется, что меня собираются похитить.
Она насмехается.
— Да ладно. Ни один похититель не смог бы выдержать, если бы ты постоянно твердила о Джейми Фрейзере из «Outlander». Он вернул бы тебя через пять минут.
Я говорю: — Ты слишком добра. Я позвоню тебе позже.
— Хорошо, но ты хоть знаешь, кто такой Каллум МакКорд? Это очень важно, Эм. По-настоящему важно. Он сейчас самый привлекательный холостяк в мире!
Я смотрю на Каллума. Он подмигивает.
— Мне пора. Спасибо, что проверила, не убили ли меня.
Она хмыкает и говорит: — Во всяком случае, пока нет. Если тебе повезет, этот жеребец убьет тебя своим огромным, пульсирующим...
Я вешаю трубку, прежде чем она успевает закончить, и кладу телефон обратно в сумочку.
— Какая у тебя интересная подруга, — говорит Каллум, его мягкий тон подчёркивает веселье.
— Да. Интересно, сможет ли твой приятель, начальник полиции, отмазать меня от обвинения в тяжком преступлении?
— Почему?
— Потому что потом я ее убью.
Появляется официант с подносом еды. За ним следует Софи с двумя бокалами, наполненными золотистой жидкостью.
— Добрый день, сэр, — говорит Каллуму официант, ставя блюдо на середину стола. — Устрицы Кумамото на льду и фуа-гра из долины Гудзона с компотом из инжира.
Официант не смотрит в мою сторону и никак не признает меня. Чувствуется, что он целенаправлен, но, возможно, это лишь мое воображение. Затем он отдает Каллуму легкий поклон и удаляется, не сказав больше ни слова.
Софи ставит оба бокала с вином на стол справа от Каллума. Он передает ей свой бокал с виски и говорит: — Pellegrino?
Она выглядит потрясенной.
— О, Боже мой. Мне так жаль, сэр! Я сейчас вернусь.
Озадаченная, я смотрю, как она убегает, словно за ней гонятся волки.
— Почему эта бедная девушка так боится тебя? Неужели она думает, что ты побьешь ее, если она испортит твой заказ?
Вижу, что этот вопрос кажется ему очень забавным, но он не позволяет себе показать это, кроме лёгкой улыбки.
— О, нет, — говорю я, нахмурив брови. — Только не говори мне, что ты один из тех парней.