— Я остановлю троллейбус, — говорит кондукторша.
И в самом деле, троллейбус останавливается. И тут оказывается, что все пассажиры куда-нибудь спешат. Все начинают наперебой рассказывать, куда они спешат. Сразу же делается трудно что-то разобрать. Одна мама молчит и смотрит в окно. И Мишка с Дашей тоже смотрят в окно.
— Вот с этой, с этой объясняйтесь! — кричит кондукторша, показывая всем на маму.
Но мама молчит, и кондукторше волей-неволей приходится всем про нее рассказывать самой. Кондукторша горячится.
— Я не обязана бесплатно никого возить! — кричит она в толпу, и тут же раздаются два-три голоса в ответ:
— На себе, что ли, возишь?
— Переломишься?
— Зарплата у меня от проданных билетов, — пытается всем что-то втолковать кондукторша. — Я так считаю, нет у тебя денег на сосунков — значит, не нужно плодить их друг за дружкой. Ишь ты, какая наглая, уселась впереди, а скоро еще думает рожать…
— Скоро все вымрем, тетка! — откликается парень, стоящий на подножке. — Тебя послушают — никто рожать не станет…
Там и здесь слышатся смешки. Мужчина, стоящий рядом с ними, отсчитывает мелочь, кондукторша сует маме билеты, но мама не берет их и по-прежнему глядит в окно. Билеты падают на пол под ноги пассажирам. Троллейбус, стоящий сзади, отчаянно сигналит. Надо ехать вперед. Но кондукторше жалко, что все так быстро кончилось, что им с мамой уже купили билеты и нельзя просто стоять на месте и что-то и говорить…
— Я не могу позволить себе второго ребенка, я знаю, что не прокормлю, что у меня нет денег. А эта — глядите-ка на нее — эта позволяет, сколько хочет! Наглости хватит, она и пятерых родит, глядишь, не вымрем, расплодится беднота, вот эта расплодит! — кричит, торопится кондукторша.
Ей важно, чтобы пассажиры слышали ее, и чтобы отвечали ей, главное, — чтоб что-нибудь сказала мама. Тогда они, быть может, наконец, поедут дальше. Но мама, как нарочно, застыла и молчит. Она глядит в окно. А там — одно и то же, они ведь не едут. Зачем она туда глядит? Даша прижалась к маме. Они вместе молчат. И вместе глядят в окно. И Мишке делается страшно. Найдется ли такая сила, которая заставит маму с Дашкой пошевелиться, или они будут теперь сидеть вот в этом троллейбусе до конца жизни?
Но нет! От остановки, наконец, они бегут бегом! Маме тяжело бежать — у нее мячик — и они с Дашкой бегут наравне. Мишка вырывается вперед.
— Быстрей, быстрей! — командует себе и Даше мама.
В больнице они кое-как открывают стеклянную дверь — перед ними широкая, красивая лестница. Тетя в белом халате, сидящая на стуле у подножья лестницы, говорит им:
— Это вам нужен приемный покой.
Они выбегают на улицу и начинают дергать все подряд двери, а двери им попадаются такие, точно их заперли навечно когда-то давно, а все ключи побросали в реку.
— Мы идем к зверю, к зверю! — пищит Дашка.
— Я не нашла приемный покой! — говорит мама, снова открывая большую стеклянную дверь.
Тетя, сидящая у подножья лестницы, делает плавное движение рукой снизу наверх.
— Я не пойму, отчего вы убежали? Приемный покой там… Вам — вверх по лестнице…
Потом другой человек в белом халате, с черными волосами, с необычайно грубыми, крупными чертами лица встречает их на пороге почти пустой комнаты, и мама не успевает ничего сказать, как Дашка оглашает больницу радостным криком:
— Мы к зверю пришли, к зверю! Ты мой зверь! Я знала, что ты бываешь! А Мишка мне говорил, что тебя нет, и дядя Игорь так говорил…
Она обнимает врача за колени, пачкая кровью полы его халата. Мама говорит:
— Простите, пожалуйста!
А после говорит:
— У меня нет прописки. Я была в управлении здравоохранения, и мне там сказали, что я могу обращаться к врачам, если вдруг у нас…
Врач отвечает:
— Это меня волнует меньше всего.
И сразу уводит Дашку зашивать щеку. Мама с Мишкой дожидаются на кушетке в почти пустой комнате, и после доктор выносит Дашку на руках и спрашивает маму:
— Вы бы могли понаблюдать за кошкой?
— Как — понаблюдать? — спрашивает мама.
— Я спрашиваю вас: вы запомнили эту кошку?
— Ну, да! Такая большая…
— Черная! — прибавляет Мишка.
— Ага! И с белым галстучком, — припоминает мама. — Он тянется еще и на живот, и живот тоже получается немного белый…
— И у хвоста белый кончик, — говорит Мишка.
— И белые носочки на передних лапах. И еще на спинке что-то… Я толком и не разглядела. Но мне показалось, что на спинке…
И доктор говорит:
— Такого бреда я за всю жизнь не слышал. Я что имел в виду? Вы могли бы понаблюдать за кошкой в течение десяти дней?
— Как, почему десять дней? — спрашивает мама.
— Я объясняю вам: надо убедиться, что кошка не заражена бешенством. И следовательно, что она не могла заразить вашего ребенка. Поэтому надо понаблюдать за кошкой. Если в течение десяти дней она не заболеет бешенством, значит, на день укуса она была здорова. Это понятно?
— Ну, да…
— Вот и хорошо. Придете ко мне и распишетесь…
— Где — распишемся?
— Покажу, где. Главное — не где, а в чем. Распишетесь, что кошка здорова. И что ребенок, следовательно, не нуждается в прививках от бешенства.
— А как узнать, если нуждается?
— Я же вам сейчас говорю: кошка должна наблюдаться в течение десяти дней. Если за этот срок она вдруг заболеет бешенством… И если вы заметите что-то, что вас встревожит… Ну, словом, если с кошкой что-то не так, вы тут же бежите ко мне и мы начинаем колоть девочке антирабическую вакцину…
— Чего? Вакцину?
— Да! Прививки от бешенства будем делать. Если кошку ваша отдаст концы. Если только вы согласитесь за ней понаблюдать, отдаст она их или нет в течение десяти дней, концы…
— А если после десяти дней отдаст концы? — влезает в разговор Мишка.
— После — неважно, — говорит доктор. — Если она будет здорова в течение десяти дней, значит, была здорова и в момент укуса. Главное — прождите десять дней.
— Значит, мы должны поймать кошку и забрать себе? — спрашивает мама.
— По крайней мере, на десять дней. Это для вас возможно?
— Ну да. Сейчас пойдем домой и по пути поймаем кошку.
Доктор в сомнении смотрит на мамин живот.
— Мы можем начать вакцинацию уже сегодня. Конечно, для ребенка это будет большой нагрузкой.
— Да? Ой! — говорит мама. — Нет, тогда лучше нет! Ведь, правда, нет? Мы лучше поймаем кошку. Мы ведь сейчас живем одни. Никто нам слова не скажет, если возьмем кошку к себе.
— Нет, — говорит доктор, — я такого бреда еще не слышал. Как ты вообще живешь?
— А как? — переспрашивает мама.
Доктор спрашивает:
— Статуса у вас, конечно, нет?
А мама оправдывается:
— Я пошла, там столько народа, и мне сказали, что надо еще справки, а я не знаю… У меня дети, некогда. И я там больше не была. Я просто не знаю, их там так много…
— Народа или справок?
Мама машет рукой:
— Всего, всего…
— Ты просто дура, — говорит маме напоследок доктор.
Дашка еще спит — у нее был трудный день. Они тащат кошку к подъезду вдвоем — мама и Мишка. Кошка кусает их за руки. Теперь и они тоже могут заболеть. Впрочем, так и так придется наблюдать за кошкой десять дней.
Кошка обнюхивает двери и диван и сразу садится мяукать у порога. Просит, чтобы ее отсюда выпустили.
— Это же чья-то кошка! — говорит дядя Игорь. — Вон какая гладкая, ухоженная шерсть.
А мама отвечает:
— Значит, дети ничем не заразятся.
— Но ее кто-то ищет, — переживает дядя Игорь. — В этом дворе или в соседнем.
— Отыщут через десять дней. Мне спокойней, если она будет на глазах.
— Но людям не спокойней. Представь, у тебя была бы кошка…
— У меня ребенок, Дашка, — отвечает мама. — И мне наплевать, у кого там кошка, наплевать…
Кошка дичится. Ее любимое место — на шкафу. Туда, наверх, Мишке и Дашке к ней не забраться. Если она слезает, и в это время попробуешь погладить ее по спинке, она поворачивается и больно кусает тебя за руки. Слезает-то она, впрочем, только для того, чтобы оставить у порога лужу или кучку. Мама говорит — мало забот, теперь еще за кошкой убирай. Даже Дашке не жалко будет с ней расстаться, когда пройдут положенные десять дней. Хоть бы она за эти дни не сдохла от голода. А то ведь ничего не хочет есть!
— Ей покупали что-то специальное, — говорит дядя Игорь. — Она привыкла к фирме…
— Денег нет — на фирму, — говорит мама. — Как там в рекламе, уж не помню…
— Я помню! — кричит Мишка. — Вот…
Он хитро улыбается.
— Вот! Ваша киска — хлестала бы виски. Да вы такой жлоб, что не делитесь с киской!
Мама улыбается. И дядя Игорь сдержанно смеется.
— Я ценю ваш юмор, — говорит он маме. — У вас все с юмором, я погляжу. И все же ты должна была заранее подумать, чем будешь ее кормить…
— Ладно тебе, — отвечает мама. — Всего-то десять дней… Неужто не продержимся…
Ночью, когда все спят, кошка выходит на охоту. Кошка — ночной зверь. Она слезает со шкафа и идет ловить мышей. В доме нет мышей, но кошка никак не возьмет в толк, что здесь нечего ловить. Хотя мама говорит, что кошка и не ищет никаких мышей. Она для того слишком избалована. Просто ей надо поразмяться.
Ходит она неслышно, на мягких лапках. Но дядя Игорь все равно просыпается. Мишка за занавеской слышит, как мама повторяет ему по много раз:
— Я хочу спать! В смысле — я хочу спать! В буквальном смысле! Спать!
— Ты что, — говорит ей дядя Игорь. — Я же не это. Я понимаю, тебе скоро рожать… Я только что… Ты погляди — она опять туда забралась. Надо ее сбросить…
— Сам сбрось, — спросонок отвечает мама.
— Я, что ли, притащил ее сюда? — спрашивает дядя Игорь. — И потом, может, я брезгую… Там мои вещи, а она сидит…
— Но у нее же такая чистая, ухоженная шерсть! — вскипает мама.
Утром она отмечает в календаре, сколько еще осталось держать кошку. А к вечеру ее так и тянет зачеркнуть в нем еще одни день. Она говорит, что дни стали такими длинными. И не дождешься, когда ляжешь спать.