– Береги себя, Бет, – прошептал он. – То, что было между нами, – это волшебство, дорогая. И ты переживешь это с кем-нибудь еще, кто принадлежит этому миру… я уверен.
Потом он ушел, не оглядываясь. Его широкие плечи лишь мелькнули в толпе. Не успела Бет прийти в себя, как к ней подошла Беатрис Веллман.
– Бет, дорогая, я так рада, что ты вернулась! – проговорила она, целуя ее в щеку. – Я всегда знала, что ты была права относительно Шеридана. Я говорила всем, что это позор, он обращался с тобой неподобающим образом, распуская слухи о твоей наркомании. Но ты вернулась, и теперь все будет хорошо.
– Где же ты была раньше?
Беатрис вздрогнула:
– Извини.
– Если ты мне верила, почему же ты не поддержала меня? Почему не сказала в полиции, например, что знаешь о том, что меня подставили?
– Почему… но… я… – она задрожала, лицо ее порозовело, – я… я не могла. Кто бы мне поверил? – Она прижала руку к груди и засмеялась. – Кроме того, я знала, что ты победишь. Ты так похожа на твою дорогую мать. Теперь… – Она наклонилась ближе. – Расскажи мне об этом мужчине, дорогая, где ты его нашла? Такие плечи… Бог мой, я не видела таких плеч с тех пор, как…
– Нет. – Бет отступила в сторону. – Нет, я совсем не похожа на свою мать. Извини меня, но я должна поговорить с…
– Но… но…
Ее пытались остановить, когда она проходила мимо, на лицах гостей было написано беспокойство, но она не обращала ни на кого внимания и не останавливалась, внезапно ощутив отвращение к собравшимся. Уотсон Ренфрю, друг ее отца и один из немногих людей, кого она на самом деле любила и кому доверяла, заметил ее и, отойдя от небольшой группы людей, с которыми разговаривал, улыбнулся ей.
– Я хочу, чтобы они все ушли, Уотсон. Сейчас!
На его лице еще сохранялась улыбка.
– Ушли? Но, Бет, это же твои друзья. Они все хотят тебя поддержать…
– Это не мои друзья, – горько ответила Бет. – И никогда ими не были. Они все наблюдали, как шесть лет подряд Шеридан медленно убивал меня, и им это нравилось. Для них это было развлечением, спектаклем, и они наслаждались этим.
– Бет, я думаю, ты к ним несправедлива.
– Боюсь, я права. Я устала развлекать их. Выпроводи их, или, клянусь, я сама это сделаю. А я могу быть очень невежливой.
Уотсон слегка побледнел, заметив что-то необычное в ее глазах, и все еще удивленно пробормотал «сейчас», поставил свой стакан на столик и пошел к центру комнаты. Стиснув зубы, Бет боролась со слезами.
– Держись, – яростно шептала она себе, – держись!
Она ни за что не позволит этим людям видеть ее слезы. Они будут говорить о ней и о Дике еще достаточно долго. И она не собирается показывать им, как страдает.
– Ну, Бет, хорошие новости – мне удалось сохранить дом, коттедж и часть собственности в Кармеле. Плохие новости – все остальное ушло. – Уотсон поставил изящную чашку с кофе на столик и вздохнул. – Ты почти разорена, Бет. Может быть, мы получим обратно часть денег, но придется годами судиться. И, честно говоря, я не уверен, что мы их получим. Все было сделано легально. Доказать, что твоя мать отдала ему право распоряжаться своими деньгами под нажимом, невозможно. Правда, есть еще твой доверенный фонд, но я не уверен, что мы можем сделать что-то и там.
Бет спокойно спросила:
– Ты говоришь, что дом заложен и есть огромные долги?
Уотсон кивнул:
– Часть этих денег он вкладывал в свою избирательную кампанию, смешивая их с легальными вложениями, но нет никаких документов, доказывающих, что легально, а что – нет. И потребуются годы, чтобы все это распутать. Но основная часть просто растрачена, Бет. Неудачные капиталовложения, рискованные предприятия, займы. Не осталось практически ничего.
Бет подумала, что должна чувствовать что-то. Ярость, гнев, страх. Богатая женщина, в одночасье потерявшая все… Хотя, впрочем, не в одночасье…
А она ничего не чувствовала, абсолютно ничего.
Она как бы замкнулась в себе. Вот уже шесть недель, как ушел Дик.
Уотсон заговорил снова, но она его не слышала. Затем он ушел, и она осталась одна. Одна в этой пустоте. И оцепенела.
Прошла еще неделя. Постепенно Бет рассчитала всех слуг, распродала мебель и ковры, чтобы оплатить самые неотложные счета.
И наконец однажды она огляделась вокруг: огромный дом с мраморными полами и олимпийским бассейном, позолота и холодные пустые комнаты… Неожиданно Бет поняла… Поняла, что больше не хочет здесь оставаться, а может, не хотела никогда.
Тот, к кому стремилось ее сердце, был где-то в пути. Теперь она принадлежала этому чувству гораздо больше, чем пустым стенам своего дома. Стенам, которые служили тюрьмой ее матери. И даже ей. Она чувствовала себя здесь в безопасности, но безопасность, как и многое в ее жизни, оказалась иллюзией.
С Диком она нашла что-то гораздо более ценное. Саму себя. Или Дик нашел ее – снял все эти поверхностные слои и открыл настоящую Бет, как редкий драгоценный камень.
И теперь она хотела больше всего на свете, чтобы Дик вернулся.
Уотсон Ренфрю выглядел обеспокоенным, когда она, улыбаясь, открыла ему дверь. Слегка нахмурившись, он смотрел на нее.
– Ты сказала, что это срочно. Я все бросил и приехал.
– Это действительно срочно, Уотсон. Входи. Будешь кофе?
– Да, пожалуй. – Он следил, как она налила ему кофе, добавил сливки и откинулся в кресле. – Я слышал, что ты продала коллекцию старинных автомобилей своего отца?
– Да, ее увезли вчера.
– И собираешься проводить аукцион? – Он чувствовал себя неловко. – Бет, прости меня за эти слова, но ты уверена, что поступаешь правильно? Как только люди поймут, что у тебя трудности с деньгами, они набросятся на тебя…
– Денежные затруднения? – Бет засмеялась, – Уотсон, я банкрот. И это правда. А что касается людей – кому до этого дело? Я скоро никого из них не увижу.
– Бет! Что это значит?! – Он посмотрел на нее с опаской.
– Я уже не та, что два года назад, – произнесла она спокойно. – Я не могу просто притвориться, что ничего не случилось. Что я не изменилась.
– Но ты все еще Элизабет Робин! – упрямо запротестовал он. – Это-то хоть не изменилось?!
– Разве? – Она улыбнулась, возвращаясь мысленно к высокому голубоглазому человеку, который похитил ее сердце, даже не прилагая к этому особых усилий. – «Ад на колесах»…
– Ты что-то сказала? – Уотсон удивленно посмотрел на нее.
Бет громко рассмеялась.
– Продай его! – сказала она спокойно, окидывая взглядом холодную комнату.
– Продать что? – Уотсон был крайне удивлен. – Дом?
– Все. – Бет бросила бумаги на столик. – Дом, коттедж, все!
– Бет! – Он выглядел настолько шокированным, что она улыбнулась.
– Кое-что я все же хочу оставить. Отцовские удочки, книги, стол дедушки и его кожаное кресло, в котором он сидел и читал мне сказки. И кое-что из вещей моей матери – ее серебряные щетки, коллекцию дрезденских статуэток, – я их всегда любила. Еще некоторые вещи. А остальное… – Она снова огляделась, как бы видя комнату в первый раз. – Я думала, что люблю этот дом, а сейчас остались лишь воспоминания. Но я захвачу их с собой. – Она повернулась и посмотрела на Уотсона. – Продай его.
– Но… но где ты будешь жить? Куда ты пойдешь?
– Я буду женой водителя грузовика, – сказала она, внезапно ощутив радость. – Я собираюсь печь пироги с вишнями, рожать детей и быть счастливой.
– Детей? – Он недоверчиво повторил это слово, как будто оно было странным, чужим и он не знал, что оно обозначает.
– Детей, – с удовольствием ответила Бет. – Детей Стэнли.
– А… деньги? От продажи?
– Там что-нибудь останется?
– Может быть, но немного.
– Оставь треть для меня – через несколько недель я сообщу свой адрес. Остальное отошли Диане Моузли… – Улыбаясь, она сунула руки в карманы. – Порадуйся за меня, Уотсон. В первый раз в жизни я знаю, кто я такая. И это самое прекрасное чувство в мире!
Эпилог
– Какая ужасная ночь! – Официантка Кэт улыбнулась, наполняя его чашку кофе. Как бы желая подтвердить ее правоту, порыв ветра с дождем налетел на окна кафе, и они задрожали. – Не хочешь кусочек пирога? – Она склонилась над столом и улыбнулась ему. – Вишневый пирог очень хорош сегодня.
– Нет, спасибо. – Дик ответил ей улыбкой. – Я выпью кофе и отправлюсь.
Она скорчила гримаску.
– Но там так мерзко – сообщали, что дождь и ветер не стихнут до утра. – Она посмотрела на него. – Как я говорила прежде, она должна быть особенной.
– Кто?
– Та, из-за которой в твоих глазах появилась такая грусть, – улыбнулась Кэт. – Дорогой, да на тебе написано, что ты влюблен.
Дик поморщился, не желая об этом говорить. Стоило ему закрыть глаза – и Бет была рядом: летящие светлые волосы, глаза, сверкающие от любви и радости, теплые мягкие губы…
– Если захочешь поговорить об этом, дорогой, только скажи мне. – Кэтрин потрепала его по руке. – Я умею утешать разбитые сердца.
Дик сделал последний глоток, глядя, как она идет прочь. Без сомнения, на нее приятно смотреть. Но сейчас ему ничего не хотелось.
В этот момент дверь распахнулась от порыва ветра с таким грохотом, что все переглянулись. В комнату ворвалась ледяная изморозь, сверкая в неоновом свете вывески, и, только когда легкая фигурка придержала дверь и захлопнула ее, Дик понял, что кто-то вошел вместе с непогодой.
Во внезапно наступившей тишине все посмотрели на незнакомку. И Дик, медленно опуская чашку с кофе, почувствовал необыкновенное волнение.
Это была женщина, стройная и не очень высокая, одетая в джинсы, свитер крупной вязки и джинсовый же анорак – капюшон прикрывал ее волосы от дождя. Она отбросила его, потрясла головой, и на плечи упали светлые волосы, блестевшие от дождя.
Лицо женщины сверкало от дождевых капель и было бледным от холода. Она задержалась в дверях, оглядываясь. И Дик действительно ощутил, как задрожала земля, когда глаза цвета бренди посмотрели на него.