– Ты знаешь, что я сейчас скажу. – Голос мистера Уэзерса был грубым, резким, холодным. Он говорил, а мне казалось, что вместо голоса у него сталь, режущая воздух. – Ты отстранен от моих занятий на три недели. И эти три недели будешь думать над своим поведением. А потом сдашь все нормативы. Если нет, не видать тебе хороших баллов и рекомендательных писем в колледжи.
Этот человек вел себя так, будто уроки физкультуры имели какое-то великое значение, тогда как большинство учеников относились к ним как к развлечению.
– Класс, – кинул Элиас. – О’кей. Пусть будет по-вашему.
Мистер Уэзерс фыркнул, оскалился, как злой пес, и окинул меня презрительным взглядом, а потом отвернулся и отошел подальше. Свисток вновь вернулся в его рот.
– Продолжаем урок!
Удивительно, но теперь за Элиасом, как только он вошел в школу после урока физкультуры, побежала я.
– Так, значит, ты на меня больше не обижаешься? – спросила я, держа путь к своему шкафчику. Он, похоже, направлялся туда же, ведь наши шкафчики находились по соседству.
– С чего ты взяла, что я на тебя обижался?
Элиас остановился и повернулся ко мне. Он снова улыбался и казался прежним Элиасом, а не тем неожиданно помрачневшим парнем, с которым я успела познакомиться вчера.
– Мне так показалось, – сказала я.
– Вот именно. Тебе показалось.
Я вытащила свой рюкзак, а он положил на полку кассету рядом с наушниками и плеером.
– Готова к занятию?
– А ты что, уже отошел от вчерашнего?
Элиас молча кивнул, но как-то неуверенно, будто на миг вспомнил о произошедшем. Тогда и я безмолвно взяла свой учебник по подготовке к АСТ, показала ему, и он снова кивнул.
Мы последовали в кабинет мистера Хэммингса. На этот раз в классе его не оказалось. Внутри пахло свежестью и надвигающейся грозой: окна были настежь открыты, в кабинет проникал удивительно чистый, прохладный воздух.
– А у тебя нос покраснел, – вдруг сказал парень. – Замерзла на улице?
Я заметила улыбку, с которой он это сказал, и попыталась придумать ему оправдание – наверняка он надо мной смеется.
– Ага, – кивнула я, не понимая, как вообще должна реагировать.
– У тебя такая кожа светлая. Я думал, все арабки темненькие. Хотя, учитывая вашу фамилию… Твой отец совсем не араб, верно же?
– Да. Он из Англии. Суррей.
Элиас выглядел так, будто до него наконец дошла очень важная информация, которую он искал годами.
– Так вот откуда у тебя этот прикольный акцент, – произнес он задумчиво.
Мне все это ужасно надоело. Терпение кончилось.
– Слушай, а когда это мы перешли с «я ненавижу тебя, исламистка» до «у тебя такой прикольный акцент»? Я что-то не успела заметить, как ты перескочил с одного на другое. В чем дело?
Элиас сел за парту, похлопал рукой по деревянной поверхности, как бы намекая на то, что я должна последовать его примеру. Я отодвинула стул и села возле него.
Пару минут он изучал меня взглядом, словно я была диковинкой для его глаз.
– Просто я изменился. Не видно?
– Люди не меняются, – отчеканила я. – Только не такие, как ты.
– Такие, как я? Неужели ты считаешь меня совсем уж тварью?
– Тебе честно сказать?
– Не-а, лучше соври.
Я замолчала. Опустила взгляд, начала страницы перелистывать. Так хотелось, наконец, начать подготовку. Пока что мы только и делали, что трепали языками.
– Нет, серьезно. Считаешь меня полным уродом?
– Тебя это так волнует? – Мне пришлось снова на него посмотреть. В глазах его читалось разочарование.
– Да. Потому что я не урод. Я славный парень. Ты пока просто не хочешь этого признавать.
– Славные парни не издеваются над слабыми.
– Но ты далеко не слабая, Ламия.
Ох, он впервые назвал меня по имени. Оно так странно звучало его голосом… У меня в голове будто что-то взорвалось. Стыдно в этом признаться, но… мне понравилось.
– Почему ты так решил? – спросила я, при этом опуская взгляд. Мои глаза слишком часто говорят правду, даже если язык поступает иначе.
– Хотя бы потому, что ты все еще здесь.
– У меня просто нет другого выбора. Приходится терпеть.
Элиас подвинулся ближе, уперся локтями о парту, положив голову на ладони, и уставился на меня снова.
– Терпеть и то, что делаешь ты, – вещи разные. Могу с уверенностью доложить, что ты не терпишь.
– Да что ты вообще в этом понимаешь? – спросила я, искренне удивившись.
– Я очень внимательный. Все вокруг замечаю.
– А замечаешь ли ты, что я терпеть вас всех не могу?
– Да. И они тебя тоже терпеть не могут. Ну, вернее, многие из них.
– Включая тебя, – кинула я.
Он промолчал. Что и требовалось доказать.
Пальцы пролистнули учебник до нужной страницы, и я посмотрела на Элиаса выжидающе, надеясь, что он, наконец, начнет наше занятие.
– Знаешь, а это уже какой-никакой, но все же контакт.
Я в недоумении уставилась на него, понятия не имея, о чем это он говорит.
– Твоя ладонь помнит мою щеку, а моя щека помнит твою ладонь, – объяснил он. – Это так круто – осознавать, что я у тебя первый.
Наверное, я покраснела до самых кончиков ушей, когда услышала это. Да, он имел в виду нечто совсем безобидное, но я еле сдержалась, чтобы не закашлять.
– Может, уже начнем? – спросила я нетерпеливо и с долей раздражения.
Элиас посмотрел на мой учебник и будто бы только сейчас понял истинную причину того, почему мы сюда заявились.
– Да. – Он кивнул. – Как скажешь, восточная красавица, как скажешь…
Глава 15
Я сидела в своей комнате и рисовала в любимом блокноте. После последнего депрессивного рисунка на чистой странице появилось нечто весьма позитивное. А значит, жизнь начала сворачивать в лучшую сторону.
Ну, по крайней мере, я на это надеялась.
Глаза то и дело поглядывали в сторону приоткрытого окна, на дом напротив. Там живет Элиас. Надо же, как близко мы друг к другу находимся.
И почему я вдруг об этом задумалась?
Вернувшись к своему занятию, я вырисовывала силуэт, заменяя лицо пестрыми цветами, как пионы и жасмин, потом закрашивала их цветными карандашами. На стареньком магнитофоне играла недавно вышедшая Cheri Cheri Lady, в которую я влюбилась с первого прослушивания.
Мои густые черные волосы были собраны в неаккуратный пучок, но некоторые пряди свисали на лицо, поэтому я периодически заправляла их за уши.
– Ламия! Я ей признался!
Кани влетел в комнату как ошпаренный. Родителей дома не было, поэтому он мог позволить себе кричать.
Я в удивлении к нему повернулась и стала ждать более подробных разъяснений.
Несмотря на растрепанные волосы и пижаму, младший брат выглядел очень воодушевленным и энергичным.
– Я признался ей! Поверить не могу! Признался! Ламия, ты представляешь?
Тогда-то я все и поняла. Кани выглядел очень радостным, а значит, признание в любви прошло хорошо. Может, даже взаимно.
– Рассказывай скорее, – заулыбалась я. – Очень не терпится услышать.
Брат плюхнулся на мою кровать. Он был единственным, кому дозволялось так делать. Я же устроилась на стуле удобнее, поджав ноги под себя.
– В общем, – начал Кани медленно, то опуская взгляд, то поднимая, – я признался… Я сказал ей, что она мне нравится. Ох, как было тяжело, ухти, ты не представляешь!
Мне показалось, у него пот выступил от напряжения, пока он это говорил.
Я широко улыбнулась.
– Я очень за тебя рада, Кани. Правда, рада… – Прядь волос выбилась из прически, и я вновь заправила ее за ухо, задавая вопрос: – Но как она отреагировала?
– Сначала в шоке вроде была, но потом… Бли-и-ин, она так мило выглядит, когда смущается, Ламия! Ни на что не похоже!
– Это любовь, – сказала я, да еще и таким тоном, будто разбиралась в значении этого слова. На самом деле это понятие всегда было для меня столь же размытым, как запотевшее окно.
– Я на ней точно женюсь!
Я засмеялась:
– Кани, тебе всего двенадцать.
– Ну и что? Некоторые люди заранее сватаются, чтобы никто не увел. Блин, если кто-то уведет ее, я буду… Буду… Ну, короче, я всем бошки поотрываю.
– Охотно верю.
– Я серьезно! Не хочу, чтобы она стала девушкой какого-нибудь другого парня.
Я в свои двенадцать только книжки детские читала и знать не знала о том, что кто-то уже в мои годы по-настоящему влюбляется. Мы с Кани все-таки люди совсем разные, хоть и родные.
– А как у тебя дела в школе? – Брат резко переключился на меня. Огонек в его глазах погас. – Что это был за парень?
Я едва не ахнула.
– О ком ты?
– Ну, тут напротив живет парень один. На скейте, кстати, катается, прямо как ты! – Кани заулыбался с хитрецой. – И он один раз подходил к двери, как будто хотел постучаться, а потом передумал. Странный какой-то. Чудик.
Зачем Элиасу подходить к нашей двери, а потом уходить? Этим вопросом мне пришлось заинтересоваться всерьез.
– Откуда ты знаешь, что он живет напротив? – спросила я, чтобы точно убедиться в том, что говорил он именно об Элиасе.
– Я видел, как он оттуда выходил. Еще со скейтом своим.
Точно про него.
Я задумалась, хотя совсем этого делать не хотела.
Зачем забивать голову всякой ерундой?
– Так кто это? – не унимался Кани. – Твой возлюбленный?
Я нервно усмехнулась.
– Значит, да, – решил брат.
– Не говори глупостей! Ни за что в жизни мне не понравился бы такой придурок, как он!
– Почему придурок?
Мне не хотелось сидеть в своей комнате, постепенно заполнявшейся прохладой из приоткрытого окна, и объяснять своему двенадцатилетнему брату, почему я считаю Элиаса Конли придурком. В конце концов, чтобы выдать ему все, о чем я думаю, понадобилось бы лет десять. А у меня времени в обрез.
– Иди спать, Кани, – сказала я, поворачиваясь к своему рабочему столу. – Мне нужно уроки делать. А тебе спать пора.
Он без лишних слов встал и направился к двери.