– Я польщен, – только и сказал в ответ парень.
Я даже захотела возмутиться, потому что мне стоило стольких усилий сказать вслух то, что я чувствую, а он ответил простым «я польщен».
– Но не могла бы ты поднять свои прелестные глазки? – продолжил он.
Я послушалась, хоть это и оказалось невероятно трудно.
Глаза Элиаса улыбались. Вот что значит «играют смешинки». Кроме того, у него ведь глаза черные, и из-за этого, когда в них поблескивает свет и при этом на губах выступает улыбка, кажется, что он действительно счастлив.
– Видишь, это не так уж и сложно: позволить сердцу говорить за тебя, – сказал он. – Такими темпами ты далеко пойдешь, восточная красавица.
И я с ним про себя согласилась.
Следующим уроком была физкультура. Элиас исчез в кабинете биологии, так что его со мной не было. Я чувствовала себя ужасно одиноко без его поддержки.
Надо же, что со мной случилось с его появлением в моей жизни… Еще недавно я была готова к одиночеству и отсутствию друзей. А сейчас, стоило мне пойти на один-единственный урок без него, как захотелось поскорее оттуда свалить, чтобы снова с ним увидеться.
Когда физкультура закончилась, я дождалась, пока все остальные переоденутся и уйдут, так что женская раздевалка пустовала. Даже голоса остались далеко за ее пределами. Я этому, конечно же, возрадовалась, потому что никогда не была той девочкой, которая любит во время процесса переодевания громко смеяться и болтать с подружками.
Я сняла хиджаб, затем толстовку и осталась в черном топе и штанах. Воздух в раздевалке стоял прохладный, поэтому я слегка поежилась и решила ускориться. Сменила спортивные штаны на простые джинсы, потом натянула на себя свободную темно-синюю толстовку. Невзначай вспомнила, что точно такая была у Элиаса. Он носил ее в те времена, когда я еще ненавидела его.
С ума сойти… Когда-то я и в самом деле ненавидела Элиаса Конли. А сейчас… Сейчас, кажется, он мне нравится. Может, как человек, а может, даже как парень. Не хотелось окунаться в это слишком глубоко, потому что ощущение, что еще рано, меня не покидало. Хотя кого я пытаюсь обмануть?
Конечно, он мне нравится. Может, я даже могу назвать это влюбленностью.
Схватив свой черный шарф и сжимая между губ булавки, я подошла к зеркалу.
И едва сдержала крик ужаса.
В отражении на меня смотрели черные глаза Элиаса, о котором я думала несколько секунд назад.
Вытаращив глаза, я дернулась в сторону, как от огня. И это не преувеличение. Могла бы и взвизгнуть, но крик застрял в горле, и мне пришлось сдаться, лишь внутри испытывая невыносимое недоумение и шок.
– Прости, прости, – сходу начал Элиас, и я краем глаза увидела, как он закрыл глаза ладонями. Но какой смысл, если уже слишком поздно? – Я не знал, что тут кто-то есть. Мне очень, блин, стыдно. Можешь мне поверить.
– Боже, зачем ты… – Во мне начало кипеть дикое смущение. Я будто голой предстала перед человеком. А для мусульманки в хиджабе оказаться вдруг без него перед взором парня, который тебе никем не приходится, это одно и то же! – О господи…
Я накинула на голову шарф и быстро прикрыла руками лицо. Ощущение крайней неловкости почти овладело разумом, и мне очень захотелось превратиться в пыль и исчезнуть на месте. Легче было умереть, чем до конца осознать, что только что произошло.
Элиас Конли официально стал единственным парнем среди моего окружения, не считая родных, кто увидел мои волосы. Не один волосок, случайно показавшийся снаружи, даже не прядь. Он увидел все мои волосы во всей их красе – черные, слегка волнистые и густые, доставшиеся мне от мамы, несколько секунд беспрепятственно находились перед его взором.
Какой кошмар.
– Нет-нет-нет, – начал нервно мой язык, пока руки судорожно кололи булавку в платок.
– Хэй, восточная красавица, ни к чему паниковать, – хохотнул Элиас.
Я на него разозлилась не на шутку.
Даже взглядом приметила заманчиво стоявшую неподалеку швабру, которую с удовольствием кинула бы в его сторону.
– Ни к чему паниковать?! – воскликнула я. – Ты! Зачем ты сюда вошел?! Еще и без предупреждения?!
– Ну… – начал Элиас, продолжая стоять ко мне спиной. В его голосе улавливались веселые нотки. – Вообще-то это мужская раздевалка. Те же вопросы у меня к тебе.
У меня глаза стали размером с два спелых арбуза в пик лета. Я в недоумении огляделась, не замечая никаких признаков того, что он сказал чистую правду.
– Что? – произнесла я, и мне пришлось говорить тише, когда злость почти сошла на нет. – В каком смысле?
– Можно повернуться? Или ты все еще не надела свой платок?
– Можно.
Элиас повернулся. На его лице читалось приятное удивление. Он будто бы в деталях снова и снова вспоминал то, в каком виде застал меня.
– Ну, я учусь в этой школе буквально всю жизнь и, сколько себя помню, эта раздевалка принадлежит пацанам, – повторил он.
Я едва переборола желание выпрыгнуть из окна, чтобы никогда-никогда не вспоминать этого позора.
Крепче завязав хиджаб и натянув поверх него капюшон, я выскочила из раздевалки, где остался Элиас. Я лишь услышала его очередной смешок, а затем повторное извинение, мол, ему ужасно неловко и он не хотел этого делать.
О Аллах, я чувствовала себя полной идиоткой, пока прижималась к стене спиной, сползая на пол и вспоминая произошедшее. Как можно было перепутать раздевалки? Как можно было так облажаться?
– Ламия, ты чего тут?
Голос Руби заставил меня наконец прийти в себя. Я подняла голову.
– Да так, – отмахнулась я, вставая. – Просто устала.
– Как проходят занятия с Элиасом? Готова к экзаменам? Я вот ужасно волнуюсь! Не хочу продуть при поступлении.
Она прижимала к груди учебники, а на плече висел розовый рюкзачок. Сегодня Руби заплела свои светлые волосы в косички и закрепила на резинках бантики.
– Думаю, тебе не о чем волноваться, – сказала я. – Ты кажешься той, кто предпочтет занятие уроками вечеринкам.
Она хихикнула на мое заявление, что выдавало полное ее согласие с моими словами.
– Ты права. Похоже, ты очень хорошо меня знаешь.
Я пожала плечами и сказала, что много внимания обращаю на детали.
– Итак, почему я пришла… – Руби достала из рюкзака небольшой клочок бумаги и ручку. – Знаешь, у нас с Рэем завтра годовщина. Мы два года уже вместе, представь себе! И в честь этого мы устраиваем небольшой вечер. Поход в кафе, если быть точнее. Будем мы и несколько наших друзей, может, и папа с мамой присоединятся… В общем, я хотела бы пригласить и тебя, Ламия.
Меня впервые охватило очень странное чувство, которое не доводилось испытывать раньше. Внутри разливалось приятное тепло, хотелось по-дурацки улыбаться.
Наверное, именно это и называют дружбой?
Я была безмерно благодарна Руби за то, что она для меня за такой короткий срок сделала. А сделала она нечто большее, чем то, что я могла от кого-либо ожидать.
Поэтому я позволила себе улыбнуться.
– Спасибо, Руби, – сказала я, и благодарность с легкостью полилась наружу. – Правда, никто никогда не относился ко мне так, как ты. Ты толком меня не знаешь, но с первого дня относишься ко мне совсем не так, как другие… Спасибо.
Девушка улыбнулась шире, едва ли не засветилась от счастья.
– Да что ты, Ламия! Тебе не за что меня благодарить. Я просто… Думаю, ты показалась мне интересной. Ты с такой уверенностью шла по коридору, несмотря на то что все вокруг таращились на тебя, как на инопланетянку. – Руби хохотнула, и вместе с ней усмехнулась и я. – И мне захотелось с тобой подружиться. Я люблю смелых. Потому что сама вообще ни разу не смелая.
Я не успела сказать что-то в ответ, как за ее спиной показался Рэй. Он положил свою ладонь, которая по сравнению с ладошкой девушки казалась громадной, на ее плечо и поцеловал свою возлюбленную в щеку, на что та хихикнула.
– Привет, Рэй, – сказала она.
– Привет, любовь всей моей жизни. – Затем он повернулся ко мне, легко улыбнулся и добавил: – И тебе привет, Ламия. Как дела?
– Неплохо. Если не считать последние события.
Я говорила разом и о случившемся в кабинете, и о позоре с волосами.
Парочка переглянулась, и я поняла, что они ничего не слышали о том, что устроил Честер. Меня это даже удивило, но стоило вспомнить, кем этот урод в школе себя считает и какое место занимает среди других школьников, я поняла, что ему ничего не стоило пригрозить всем, чтобы молчали. Хотя может быть и второй и даже третий вариант – пока никто не успел распустить сплетни или сплетни еще не распространились до каждого.
– А что произошло? – спросила Руби.
Мне пришлось дать себе целых пять секунд, чтобы поразмыслить о том, стоит ли рассказывать о случившемся или лучше оставить эти унижения глубоко внутри.
– Я… Мне не хочется об этом говорить, – сказала я наконец.
У них на лицах показалось волнение, но выпытывать у меня признания они не стали. И я была этому рада. Так или иначе они сами могут обо всем узнать, если Честер не прибегал к угрозам.
– Ладно… – вздохнул Рэй и затем сменил тему. – Руби уже пригласила тебя?
– Да, – кивнула я.
– И? Ты придешь?
Меня немного удивила его заинтересованность, так как до этой секунды я думала, что инициативу проявляла лишь его девушка.
– Не знаю, – выдала я после недолгих раздумий очень неуверенно. – Может быть…
– Давай, Ламия! – взмолилась Руби. – Обещаю, никто из приглашенных не будет смотреть на тебя косо.
– Да, если ты боишься этого… – добавил Рэй. – Можешь не волноваться.
Мне многое хотелось им сказать. Сперва поблагодарить, конечно, а потом высказать то, что чувствую, когда кто-то с таким уважением ко мне относится. Я бы сказала, как это необычно и приятно, особенно потому, что сталкивалась с этим гораздо реже, чем обычные люди. Но не хотелось выставлять себя в еще более унизительном и жалком свете, чем было на самом деле.
Кроме того, я все еще не была уверена. Кто знает, чем все может обернуться? Руби и Рэй могли уверять, что все пройдет гладко, но правда известна лишь одному Богу, так что…