Конечно странно что я сравнил Ламию с серийным убийцей. Самому смешно становится.
Но меня тоже как бы можно понять. Я ее сперва видел как девчонку в общем одну из тех, кто тогда порезал меня. Было фигово честно скзать сказать. Столько крови было, уверен был что прямо там и умру.
После этого считал всех этих арабов дикарями.
Думал она такая же.
Но нет. Она оказлась оказалась потрясающей.
Я даже сейчас вспоминаю день когда она утерла мне нос ездой на скейте. Это было очень круто. Я наверное впервые в нее влюбился именно в тот день. А еще в ней было кое-что… Плевать она хотла хотела на мнение окружающих. Вот что в ней меня зацепило.
Такая классная господи.
Уже наверное месяц прошел пока я собрал книги которые нужны были. В мечеть сходил, попросил чувака оттуда ну который там глвный главный, как священник если говорить о церкви. В общем я его попросил эти книги озвучить на кассету, чтобы я слушать мог. Пришлось даже рассказать ему о своей идиотской болезни. Так он вместо того чтобы просто записать свое чтение мне еще дал кассету с чтением Корана. Я был очень ему благодарен.
И все время думл думал о Ламии. О том что смогу заставить ее улыбаться когда она наконец увидит что я стараюсь. Ради нее в первую очередь.
А вот во вторую очередь мне самому интересно что в этой религии такого особенного что такая девушка как Ламия выбрала ее. И разобраться хотелось в правде. Я постоянно видел пренебрежение к эмигрантам, боязнь и осуждение которое на них лилось со всех сторон. И был уверен, что все так и есть. Наверное они реально заслуживают этого. Потому что весь мир слышал о Хамасе или Аль-Джихаде. Эти ребята делали не самые приятные вещи и пугали всех. А когда ты видишь одного из них рядом ну причин волноваться становится больше.
Вот и я был такго такого мнения. Пока не увидел семью Ламии. В тот день пришлось убедиться в том как многие ошибаются. У нее потрясающие родители. Да отец конечно англичанин, а вовсе не какой-нибудь араб но мама. Она не была одной из тех типичных женщин как всем внушали. Рабыня, безвольная, угождающая своему мужику. Такими все выставляют у нас в стране мусульманок. Мама Ламии не такая.
И Ламия тоже не будет такой.
Я просто как идиот сейчас. Готов на все ради нее.
Это какая-то болезнь. Посильнее любой другой.
Ламия Уайт просто безжалостно украла мое сердце и я уже не знаю куда себя девать. Она такая недоступная и скрытная. Как ходячая загадка. Как какой-то супер сложной пазл.
Меня это убивает и привлекает одновременно.
Я заметила, что мои руки начали дрожать. Что я снова почувствовала это… Симпатию, которая была строго запрещена. Которую я сама себе запретила.
Нельзя, нельзя, нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя…
Миллион раз я повторила себе это слово, но оно так и осталось пустым эхом где-то в закоулках памяти.
Такие слова… Неужели такие слова способен писать и держать в голове человек, что так поступил со мной? Я не могла понять, зачем. Что случилось потом, спустя время после того, как были написаны эти слова? Почему при всей этой симпатии он вдруг решил предать меня? Что сподвигло его на столь омерзительный поступок?
Зачем?
Ответа я, видно, не дождусь.
Бросив взгляд на последние слова, я скривилась и бросила листок обратно в шкафчик. А написано там было: «Кажется, я могу сказать что люблю Ламию Уайт и не считайте меня дураком из-за этого».
Глава 26
Я могла бы вручить самой себе приз за то, что последующие дни почти не вспоминала о записях Элиаса. Почти, но это уже неплохо.
Эта неделя прошла гораздо успешнее, чем я могла рассчитывать. Начались итоговые экзамены.
В четверг я сдала экзамены и оценочные работы по литературе, биологии и истории. На следующий день – по английскому и математике. Наступили выходные. В понедельник я сдала экзамен по географии, а во вторник – по химии.
Все прошла успешно. Я получила хорошие баллы.
Затем, игнорируя крутящиеся мысли об Элиасе, который мне, к слову, не встречался, я зашла к мистеру Хэммингсу, чтобы получить рекомендательное письмо в колледж. Такие же письма написали еще несколько учителей, у которых не было предвзятого ко мне отношения. Я даже успела порадоваться, что миссис Дейфус не числилась в списках моих преподавателей. Иначе она точно настрочила бы целую книгу «НЕрекомендательных» писем, из-за которых меня точно ни в один колледж бы не взяли.
Вот и все. Я избавилась от долгов. Остался самый страшный экзамен, который предстоял в середине июня, ближе к концу. Экзамен АСТ, к которому я вроде как была готова, а вроде все равно тревожилась и едва не падала в обмороки, когда вспоминала о его существовании.
Когда наступила среда, а до выпускного оставалась пара дней, я сидела на кухне и доедала свою порцию пиццы с курицей, которую мы купили в мусульманском кафе.
И эта пицца, конечно же, напомнила мне об Элиасе. О той ночи, когда он отважно пробрался ко мне в комнату и принес угощение, которое я до дрожи любила с самого детства.
Куда же все это делось?
С каждым днем не думать о нем становилось легче, но в груди все еще теснилось чувство, название которого я пыталась не формулировать.
– Я принесла платье, Ламия, – вдруг раздался голос мамы, зашедшей на кухню.
Я отставила горячий чай и ломтик покусанной пиццы, чтобы взглянуть на нее. Мама накинула на руку чехол для одежды, в котором было платье.
– Откуда оно у тебя? – спросила я, пока она доставала его из чехла, расстегивая молнию.
Да, на выпускной сходить я все-таки решилась. Было бы признанием поражения, если бы я пропустила этот день. А мне очень не хотелось угождать всем, кто меня обижал. Я и вида подавать не буду.
– Мы с папой копили деньги на твой выпускной вечер, – улыбнулась мама. – Это наш тебе подарок.
– Как нашей умнице-дочке, – добавил неожиданно явившийся папа.
Мама наконец вытащила платье, а я от изумления сделала лишь жалкий короткий вздох, едва не задохнувшись.
Сколько себя помню, я всегда была любителем черных или темных оттенков, так что представшее передо мной зрелище не должно было вызвать такого восторга.
Мама держала в руке длинное платье нежно-голубого цвета с подолом, усыпанным блестками, словно звездами. У него были длинные рукава, плавно расширяющиеся книзу. На груди расположились блестящие тонкие узоры, вырисовывающие птиц, летящих к уровню талии.
Я никогда прежде не видела платья более красивого, чем это.
Оно было необычным и непривычным. Совсем не то, что носили все вокруг.
– Это было простое голубое платье, – сказал папа. – Адиля немного его подправила.
Подправила – слишком слабое слово для того, чтобы описать, что именно мама сделала.
Кани рядом со мной издал протяжное «ва-а-ау», а потом принялся уплетать свою пиццу.
– Мам, – начала я и заулыбалась во все зубы, при этом стараясь не думать, во сколько ей обошлось преображение моего выпускного подарка. – Оно невероятное! Я никогда раньше не думала, что платье могло бы вызвать во мне такой восторг…
Родители посмеялись, а папа сказал, что так он и думал.
А потом я по очереди их обняла. Сначала маму, потом папу. Столько благодарностей за один день я не высказывала ни разу в жизни. А они искренне радовались, улыбаясь и прижимая меня к себе.
Ради таких моментов и стоит жить, сказала я себе, когда отстранилась. Потом взглянула на Кани, жующего пиццу. Он отметил, что платье совсем не в моем вкусе, так почему это я так радуюсь? Мы дружно над этим посмеялись.
Затем начались каникулы, и во всех домах, где жили подростки, оканчивающие школу, бурно и шумно готовились к выпускному, дата которого была назначена на воскресенье. Я видела в окно, как суетились соседи, и прикладывала титанические усилия, чтобы не смотреть на дом, в котором жил Элиас.
Целый день я пялилась на платье, висевшее у меня в комнате, и удивлялась тому, как же сильно мне хотелось его надеть. Я успела его примерить и могла точно сказать, что никогда не видела себя такой красивой и… женственной. Я не думала, что могу выглядеть, как настоящая леди, и даже хиджаб не казался в этом образе чем-то неуместным.
Вскоре наступила пятница. И именно в этот день у меня от трепетного ожидания начало громко стучать сердце. Еще совсем недавно я не хотела идти на выпускной, а теперь с волнением смотрела на календарь, висевший у входа в кухню, и не могла поверить самой себе. Удивительно, как легко мы можем менять свои решения!
Суббота… В субботу мама приготовила мой любимый банановый пирог, который украсила свечками, а белым кремом написала «С окончанием школы, Ламия!», добавив улыбающуюся мордашку в конце и сердечек из разноцветной посыпки. Я улыбалась и по-детски задувала свечи так, будто мне снова пять лет. Кани надо мной посмеялся, а потом шутливо дразнил.
И вот долгожданный день наступил. И, как это обычно бывает, я оказалась совсем к нему не готова.
– Мам, ты не видела мой платок? – выкрикнула я, высовывая голову из-за двери в свою комнату.
– На гладильной доске, – так же громко ответила мама с кухни.
Я с грохотом спустилась вниз и влетела в гостиную как ошпаренная. От моего вида хохотнул папа, сидевший у телевизора. Он был одет в черный костюм с ярким галстуком-бабочкой, которые сохранились у него еще со свадьбы. Я видела этот наряд на фотографиях.
– Ламия, необязательно летать по дому, – сказал он. – Ты можешь споткнуться и упасть. А прийти на выпускной в гипсе не самая лучшая идея.
– Пап, где ты научился так круто подкалывать? – удивился Кани, и в его голосе я подметила нотки лести.
– У тебя, сынок, – насмешливо парировал тот. Я была на нервах, так что решила их покинуть, схватив свой хиджаб с доски и снова поднимаясь в комнату. К счастью, хотя бы платье было там же, где я его оставила.