«Господин Шульц, я нашла тридцать шесть тысяч двести семнадцать страниц в социальной сети Фейсбук, где пользователи указали фамилию Шульц. Но ни одна из них полностью не соответствует вашему запросу. Василий Богданович Пиняев тысяча девятьсот сорок девятого года рождения в социальных сетях не зарегистрирован».
«Ясно. Я понял: такое вполне возможно, если я взял псевдоним или сменил фамилию до появления интернета. Такое обстоятельство не удивительно и в моём стиле. Появился не Базилиус Шульц, а… не важно. Но ведь ты же сама мне находила в сети мои выступления в СССР. Этих файлов в интернете сотни, если не тысячи. В комментариях к большинству из них упоминали моё имя. Разве нет? Эмма, озвучь мне ту статью из Википедии, где меня назвали обычным и заурядным ребёнком».
«Господин Шульц, к моему огромному сожалению, запрошенная вами информация отсутствует. Уточните, пожалуйста, запрос».
«Да куда уж точнее! Скажи мне, Эмма, чей голос с конца шестидесятых годов объявлял начало телепрограммы "Пионерская зорька?"»
«Господин Шульц, к моему огромному сожалению…»
«Стоп. Найди любое упоминание о Василии Богдановиче Пиняеве из города Москва, который пел в детском хоре».
«Господин Шульц, к огромному моему сожалению, запрошенная вами информация отсутствует. Но я нашла сто сорок две тысячи пятьсот пять упоминаний словосочетания "Василий Пиняев"…»
«Стоп. А обо мне ты что-нибудь нашла? Я уже не прошу у тебя информацию из будущего. Понимаю, что через минуту могу исчезнуть из этой реальности. Но ведь всё, что было до сегодняшнего дня, уже не изменится. Хоть что-то же должно быть написано о моём прошлом в этом твоём сраном интернете! Ведь раньше там обо мне писали едва ли не на каждом столбе!»
«Господин Шульц, уточните, пожалуйста, запрос».
«Чертовщина какая-то. Ладно, Эмма, расслабься. У меня от всех этих странностей голова разболелась».
Беседа с Эммой на уроке физики сказалась на моём настроении. Я понял это, когда Иришка Лукина поинтересовалась, хорошо ли я себя чувствовал. Я ответил двоюродной сестре, что уже второй день подряд чувствую себя превосходно, словно помолодел на шестьдесят лет. Черепанов и Лукина улыбнулись: приняли мой ответ за шутку. Я тоже улыбнулся, когда подумал о том, что расстроился напрасно.
На уроке истории, под монотонный бубнёж учительницы, я снова обратился к Эмме: завалил её вопросами о событиях из пока не наступившего будущего, о которых хорошо помнил. Спрашивал свою виртуальную помощницу и спортивных результатах, о фильмах и актёрах, о переводчиках, награждённых премией Штреленера. Ответы Эммы большей частью соответствовали моим воспоминаниям.
Вот только о награждении премией Штреленера переводчика Базилиуса Шульца она информацию снова не нашла.
Под конец учебного дня я сдался, махнул рукой и заявил:
«Ладно, Эмма. Разберусь с этой проблемой позже. Сейчас у меня есть заботы и поважнее. Я второй день нахожусь в прошлом… или в этой похожей на прошлое виртуальной реальности. Думаю, что будет и третий день, и четвёртый. Я либо проживу жизнь заново, либо проведу энное количество времени в этой реальности, почти ничем не отличающейся от моего прошлого».
У меня над головой прозвенел звонок — он сообщил, что учебный день закончился.
Я заметил радостные улыбки на лицах одноклассников.
«Эмма, в прошлый раз я прожил в Кировозаводске две недели. Сбежал отсюда в субботу двадцать второго января. В эту пятницу мои родители уедут в ГДР. В прошлый раз я специально выжидал, пока они покинут СССР, чтобы вернуться в Москву. В прошлый раз я так и не построил карьеру певца и музыканта. К слову, все мои прошлые потуги вернуть былую славу я "карьерой" не считаю».
Я сложил в портфель свои школьные принадлежности, выбрался из-за парты.
«Но это было тогда. В тот раз я не только выглядел юнцом, но и размышлял, как глупый юнец. К тому же, у меня не было Голоса. Теперь он у меня есть. Эмма, с учётом моих нынешних вокальных данных… и с учётом твоего существования в моей голове, будущее Василия Пиняева теперь видится мне не столь печальным и однозначным. Даже несмотря на то, что о нём умалчивает интернет».
— Вася, какие у тебя планы на вечер? — спросила Иришка.
Я взял со стола портфель, посмотрел на свою двоюродную сестру.
Ответил:
— Вот над своими дальнейшими планами я сейчас как раз и размышляю.
— Ты помнишь, что завтра у нас вторым уроком немецкий язык? — спросила Иришка.
— Допустим.
— Ты обещал Лидии Николаевне, что напишешь сочинение о своей жизни. На немецком языке.
Я задумался — в прошлый раз я никакие сочинения в Кировозаводске не писал.
Дома мы с Иришкой разбрелись по своим частям комнаты — уселись за написание домашних работ.
Я заглянул в дневник — увидел там то самое задание по немецкому языку, о котором в школе мне напомнила сестра. Задание гласило, что мне нужно было составить рассказ о своей прошлой жизни. Описать, каким я видел себя в будущем. В качестве вывода мне следовало сообщить, о своих самых заветных желаниях. Не о планах на будущее, не о мечтах — именно о желаниях.
Я усмехнулся, открыл тетрадь.
Пробормотал:
— Ладно. Сейчас я вам напишу. И о себе. И о будущем. И о своих желаниях.
«Меня зовут Василий Богданович Пиняев, — написал я по-немецки. — Я родился 5 апреля 1949 года в городе Москва, СССР. 17 января 2026 года в клинике города Гейдельберг, ФРГ, я умер…»
Глава 11
«…Мои родители много работали. Родить, они меня родили, но на моё воспитание время не выделили. Едва ли не с рождения моим воспитанием занималась бабушка, папина мать. Раньше она была известной балериной. Во время Великой Отечественной войны эшелон, где она ехала, разбомбили немцы. Бабушка получила ранение, от которого полностью не оправилась. Поэтому она распрощалась с балетом. Но искусством бабушка интересоваться не перестала. В этом же ключе она воспитывала и меня: я не учил таблицу умножения и не практиковался в устном счёте — уже с трёх лет я посещал занятия по хореографии и по вокалу, с пяти лет играл на фортепиано и на скрипке. Но "выстрелил" именно вокал.
Бабушка услышала моё выступление на утреннике в детском саду, где я исполнил «Песню о родной стране» из кинофильма «Чук и Гек». Помню, с каким удовольствием я тогда пел: «И где бы ты ни был, всегда над тобой московское небо с кремлёвской звездой!» Бабушка мои старания оценила — занятий по вокалу в моей жизни стало в разы больше, они вытеснили из моей жизни страдания со скрипкой (чем тоже меня порадовали). Уже через неделю после того выступления в детском саду я познакомился с бабушкиным другом — руководителем хорового коллектива «Пионер», существовавшего при Гостелерадио СССР. Не прошло и двух лет с моего первого занятия с хором, как я впервые выступил в качестве солиста хора — мне тогда исполнилось семь лет.
Учёба в школе в те годы была лишь побочным явлением в моей жизни. Главным моим занятием было пение. Пение было моим любимым занятием, пусть я и сильно уставал во время репетиций. Когда я пел, я будто бы дышал полной грудью — во время перерывов между репетициями и выступлениями мне словно не хватало кислорода для дыхания. Я сбился со счёта, на скольких сценах и в скольких городах нашей страны я побывал. Везде меня встречали и провожали овациями. Мне дарили цветы, сувениры и конфеты. На торжественных приёмах в Кремле я приветствовал делегатов Съезда и иностранных гостей. Мне пожимал после выступления руку Первый секретарь ЦК КПСС и я сам дарил ему цветы.
12 апреля 1961 года я радовался вместе со всей страной первому полёту человека в космос. Мне кажется, со дня моего дебютного сольного выступления в качестве солиста хора это событие было первым, на время заставившим меня позабыть о пении. Я помню, как по улицам шли толпы людей с самодельными транспарантами. Помню надписи на этих транспарантах (белых, словно пошитых из обычных простыней): «СЛАВА ПЕРВОМУ СОВЕТСКОМУ КОСМОНАВТУ!», «ФАНТАСТИЧНО!», «ЮРИЙ ГАГАРИН». Я смотрел по телевизору, как встречали Гагарина. Помню, как он шёл к встречающим его людям по расстеленной на земле ковровой дорожке; а на ботинке у него будто бы болтался развязанный шнурок — позже я узнал, что это была подтяжка от носка…
Полёт Юрия Гагарина в космос стал ярким финальным аккордом светлой полосы в моей жизни. Которая закончилась в мае 1961 года, когда у меня во время выступления впервые «сломался» голос. Я помню, как испытал во время того выступления сперва растерянность, а потом меня будто бы захлестнула волна ужаса и стыда. Потому что я впервые осознал, что пел не идеально. Помню, как взрослые меня успокаивали после концерта. Как бабушка придумывала оправдания моему фиаско. Но уже в тот день я почувствовал, что «всё кончено». Проблемы с голосом не исчезли — они нарастали, как снежный ком. Врачи твердили, что это «нормальное явление» в моём возрасте. Они огласили мне приговор: прекратить пение до того дня, как мне исполнится шестнадцать лет.
Изменения в своём новом статусе я почувствовал уже летом, когда побывал в пионерском лагере (родители отправили меня туда, как в ссылку). Именно в лагере я впервые подрался. Я первый бросился на своего обидчика с кулаками. Не проиграл в схватке подчистую лишь потому, что превратился тогда едва ли не в берсерка, не чувствовавшего боли. Но схлопотал первый фингал под глазом. Впервые разбил себе кулаки в кровь. Я хорошо помню, как бабушка охнула при виде моего лица, разукрашенного в сине-жёлто-зелёные цвета. А 19 августа 1961 года бабушка умерла — мне долго казалось, что её «подкосили» постигшие меня в том году неудачи. Хотя родители мне и твердили, что у бабушки давно уже были серьёзные проблемы с сердцем.
1 сентября 1961 года для меня началось то, что журналисты в своих статьях позже назвали: «Падение с Олимпа славы стало для Васи Пиняева тяжёлым испытанием». Я больно ударился при этом падении. Сейчас я удивлён, что вообще тогда не «слетел с катушек». В то время мне казалось, что едва ли не каждый ребёнок и педагог в моей московской школе радовались этому моему падению с Олимпа. Для большинства из них я превратился из «гордости школы» в двоечника и хулигана. Как оказалось, за время своей концертной деятельности я знатно запустил учёбу (по всем предметам, кроме музыки и иностранного языка). Только за сентябрь 1961 года я подрался не меньше десяти раз — синяки не сходили с моего лица.