— Череп, а ты-то сюда чего прёшься? — спросил Тюляев. — Здесь не кружок математики. И не картинная галерея.
— Не твоё дело, Тюля, — огрызнулся Алексей. — Не суй свой нос, куда не просят.
Он насупился: принял суровый, неприветливый вид.
Тюляев высокомерно усмехнулся, перевёл взгляд на меня.
— Показываете московскому мальчику наши достопримечательности? — спросил он. — Устроили ему культурный досуг?
Я почувствовал ядовитую иронию в его словах.
Шагавшая рядом со мной Лукина тряхнула головой — с её шапки посыпались снежинки.
— А что, не имеем право? — спросила Иришка.
Геннадий взглянул на Лукину, поднял на уровень груди руки (между пальцев его правой руки дымилась сигарета).
Дымок от кончика сигареты тонкой струёй взлетел вверх и улетел в направлении стеклянных окон кафе.
— Имеете, — сказал Тюляев. — У всех советских людей одинаковые права. Даже у Черепанова. Так написано в нашей конституции. С уверенностью вам это говорю, как будущий юрист.
Стоявшие рядом с Геннадием братья Ермолаевы рассмеялись, словно их приятель рассказал анекдот. Я заметил, что один из Ермолаевых посматривал в основном на меня. Я с уверенностью не определил, тот ли это Ермолаев, с которым у меня во вторник случилась стычка около школьного туалета. Отметил, что ни Тюляев, ни Ермолаевы не протянули мне и Алексею руки для рукопожатия. Мы прошли мимо них к ступеням, вдохнули смешавшийся с табачным дымом холодный уличный воздух. Я повернулся к ученикам одиннадцатого «Б» класса спиной, пропустил вперёд Иришку и Черепанова.
Алексей произнёс:
— Придурки.
Я бросил взгляд через плечо. Одиннадцатиклассники никак не отреагировали на брошенное Черепановым слово, они будто бы его не услышали. Я прижал к уже заледеневшему кончику носа ладонь, краем глаза всё же посматривал на Тюляева и его приятелей. Но те от нас уже отвернулись, продолжили беседу и курение. Я едва не споткнулся о крутую ступень, взобрался на площадку у входа в кафе. Лёша Черепанов распахнул дверь, пропустил меня и Иришку в помещение. Я с удовольствием вдохнул тёплый воздух, различил в нём ароматы выпечки, крепкого чая, корицы и мяты.
Иришка указала мне на широкий дверной проём — откуда нам навстречу вышла шумная компания молодых людей («призывного» возраста). Парни и девчонки улыбались, нахлобучивали на головы шапки, застёгивали на ходу верхнюю одежду. Мы разминулись с ними, вошли в гардероб. Взглядом я отыскал пустые настенные крючки, повесил на них свою одежду. Черепанов справился с раздеванием раньше меня и раньше Лукиной. Он выглянул из гардероба в зал… и тут же ринулся туда (будто сообразил, что опаздывал). Я поискал взглядом гардеробщика — не нашёл. Иришка подтолкнула меня к выходу.
Мы вошли в зал кафе — я тут же сообразил, куда подевался Черепанов. Увидел, что в зале нет пустующих столов. За всеми столами сидели люди. В зале звучала тихая музыка (из радио?), гудели похожие на пчелиное жужжание голоса. От дальней стены зала нам отчаянно жестикулировал Черепанов, занявший единственный пустовавший на момент нашего появления здесь стол. На столешнице перед ним ещё стояла грязная посуда — наряженная в белый фартук и в белый головной убор официантка переставляла её на большой пластмассовый поднос. Я заметил за столом у окна школьника из одиннадцатого «Б» — рядом с ним пустовали три стула.
Лукина дёрнула меня за руку.
— Вася, нам повезло, — сообщила она. — В прошлый раз мы с девчонками почти час свободные места ждали.
Я побрёл следом за Иришкой между столами, разглядывал интерьер кафе. Дизайнеры украсили «Юность» в духе времени: на стенах красовались блестящие кометы и летящие к потолку ракеты, с мозаики на стене нам помахивали руками наряженные в скафандры космонавты. Я пробежался взглядом по круглым столешницам — ни на одной из них не заметил пепельницы. Да и запаха табачного дыма не ощутил. А вот от общепитовских ароматов уже всерьёз разволновался мой желудок. Я глазами оценил представленные на столах блюда: салаты, сосиски, пюре с котлетами, бутылки с лимонадом, чашки с чаем и булочки.
Мы подошли к столу Черепанова — официантка унесла заставленный посудой поднос.
Иришка плюхнулась на стул. Я примостился рядом с ней.
— Как вам? — спросил Лёша.
Он развёл руками.
— Только пришли и уже за столиком! — сказал Черепанов. — Хорошо, что я его увидел. А то глазами бы не успели моргнуть, как его бы кто-то занял. Вон, смотрите: уже высматривают свободные места.
Черепанов указал на вход в зал, где на пороге топталась компания молодых людей. Я поёрзал на стуле, усаживаясь поудобнее. Рукой отодвинул вправо от себя рассыпанные на столешнице хлебные крошки. К нашему столу вернулась официантка. Она выглядела уставшей и недовольной. Положила на стол два листа с заполненными на пишущей машинке бланками. Я сообразил, что это меню. Сегодняшнее меню. Там так и значилось: «Кафе "Юность". Прейскурант цен на 23 января 1966 г». Внизу бланка красовались сразу три размашистые подписи: директора, заведующего производством и калькулятора.
— Заказывайте, — потребовала официантка. — Что будете?
— Хм, — произнёс я.
Невольно вспомнил приветливое лицо всегда улыбавшегося при моём появлении хозяина берлинской кофейни.
Сказал:
— Будем. Обязательно будем.
Заказ нам принесли быстро: в лучших традициях ресторанов быстрого питания. Деловитая официантка даже на минуту «оттаяла», когда расставляла у нас на столе тарелки с сосисками и с салатами, бутылки с лимонадом и стаканы с соком. В ответ на наше громкое хоровое энергичное «спасибо» она подарила нам «бесплатную» улыбку.
— Здорово здесь, правда? — сказал Черепанов. — Красиво.
Мы с Иришкой уже набросились на еду — пробубнили ему ответы с набитыми салатами ртами. Алексей оторвал зубами кусок от булки с маком за семнадцать копеек, прямо из бутылки запил его лимонадом. Салаты и сосиски он себе не заказал (не поддался на мои уговоры), ограничился набором сдобы и сладкими напитками.
— Я здесь был два года назад, — сообщил Алексей. — С отцом. Тогда это кафе только открылось.
Он сделал ещё глоток шипучего напитка и сообщил:
— Тогда я папе сказал, что буду космонавтом. А он посоветовал мне не дурить и выбрать «нормальную» профессию.
Черепанов покачал головой.
— Я тогда на отца обиделся, — признался он. — Даже поругался с ним.
Алексей вздохнул, посмотрел нам украшенную мозаикой стену.
— А поваром ты не мечтаешь стать? — спросил я.
Черепанов повернул в мою сторону лицо, удивлённо вскинул брови.
— Причём здесь повар? — спросил он.
Я прожевал салат и сообщил:
— Повара — это те, кто еду для людей готовят. Хорошая и уважаемая профессия. Ты не думал о поступлении в кулинарный техникум?
Черепанов примерно пять секунд рассматривал моё лицо. Будто гадал, не подшучивал ли я над ним.
— Я в лётное училище поступлю, — сказал Алексей. — Не в кулинарный техникум. Стану лётчиком и космонавтом. Как Юрий Гагарин.
— А если не станешь? — спросил я. — А если не поступишь? Ты действительно хочешь полететь в космос?
Я положил на тарелку вилку, сообщил:
— Мне знакомый на днях сказал, что в лётном училище идёт очень серьёзный отбор по здоровью. Поступает примерно один кандидат из пятнадцати. А в этом году конкуренция будет ещё больше. Сами знаете, почему.
Черепанов опустил лицо, взглянул на меня исподлобья.
— Всё нормально у меня со здоровьем, — заявил он. — Я здоров.
На его глаза легла тень.
Я кивнул и спросил:
— Кстати, я уже говорил, что видел фотографию Гагарина, сделанную через несколько часов после его приземления? Там на лице Юрия Алексеевича не было его знаменитой улыбки. Там он выглядел, как человек, только-только осознавший, что выжил лишь чудом. Я вам рассказывал о том, как летал в космос Гагарин? Не ту версию, которую печатали в газетах. А настоящую. Что называется, без купюр.
— Что значит, настоящую? — уточнил Черепанов.
Он поставил на стол бутылку с лимонадом. С его булки осыпались на столешницу крошки и чёрные крупинки мака.
Лукина оставила в покое салат и выжидающе посмотрела мне в лицо.
— Мне по секрету поведали подробности полёта Гагарина, — сказал я, — которые не рассказывали советским гражданам. В этом рассказе полёт Юрия Алексеевича в космос кажется не таким уж романтичным делом. Это лишь доказывает, что Юрий Алексеевич Гагарин настоящий советский герой. Вот я бы, например, не хотел оказаться в такой же ситуации, в какой побывал он.
— Ты боишься высоты? — спросила Иришка.
Она не улыбалась, выглядела серьёзной. Привычными движениями Иришка отбросила с плеч на спину обе косы.
— Нет. Но высота при полёте Гагарина была не главной проблемой. И далеко не единственной. Знаете ли вы, что ещё перед полётом, на земле, возникло несколько нештатных ситуаций? Во-первых, во время взвешивания оказалось, что Юрий Алексеевич в скафандре весил на четырнадцать килограммов больше, чем было положено для полёта. Поэтому у него со скафандра срезали несколько датчиков.
Я выразительно приподнял брови, сказал:
— На скафандрах космонавтов нет ненужных датчиков, чтобы вы понимали. Там каждая деталь необходима для правильной работы оборудования и для выживания космонавта. Но это ещё не всё. Когда закрыли люк, то оказалось, что он не герметичен. Как вам такое? Буквально перед самым стартом успели раскрутить и закрутить несколько десятков винтов. Но запуск не отложили.
Я смотрел Черепанову в лицо — мне показалось, что от щёк Алексея отхлынула кровь.
— Но и это ещё не всё, — сказал я. — Вторая ступень ракеты при взлёте работала на несколько секунд дольше, чем положено. Поэтому ракета не вышла на расчётную орбиту. Вот только Гагарину об этом не сказали. Но он сам понял: что-то пошло не по сценарию полёта. Юрий Алексеевич обращался с вопросами в Центр управления полётами. Но там его вопросы оставили без ответов.