Я прошёл к приоткрытой двери, заглянул в актовый зал. Почувствовал всё тот же запах хлорки, который недавно унюхал и в школьном гардеробе. Но уловил и едва ощутимый запашок табачного дыма. Свет в актовый зал проникал из припорошенных снегом окон. Его было достаточно для того, чтобы я убедился: память меня не подвела (хоть я и входил в актовый зал этой кировозаводской школы лишь однажды). Мой взгляд упёрся в обитые потёртой тканью спинки соединённых в длинные ряды кресел. Я поднял глаза — увидел сцену: тесную, но всё же пробудившую во мне детские воспоминания. Сердце в моей груди забилось чаще.
Я шагнул в зал. Посмотрел на висевшую над сценой красную растяжку. Прочёл на ней: «Да здравствует великое, непобедимое знамя Маркса-Энгельса-Ленина! Да здравствует Ленинизм!»
«Эмма, примерно на такой сцене я впервые выступил перед публикой, — сказал я. — Только случилось это в Москве. Мне тогда было семь лет. Я спел песню "Весёлый ветер": музыка Дунаевского, слова Лебедева-Кумача. До сих пор помню, как мне рукоплескал зал. Люди вставали со своих мест и хлопали в ладоши. Смотрели мне в лицо, улыбались. Незабываемые впечатления. Приятные. Что интересно: я почти не волновался на том выступлении. Я вообще на концертах не волновался. Впрочем, я тебе об этом уже говорил. Я радовался, что пел, и что меня слушали. Волнение впервые появилось уже на том концерте, когда у меня сломался голос».
Я прошёл между рядами кресел. Рассматривал висевшие на стенах портреты Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Владимира Ленина. Заметил очертания ещё одного портрета на стене: он явно провисел там не один год, но сейчас его место отмечал лишь светлый прямоугольник не выгоревшей на свету краски. Я поднялся по ступеням (ступени реагировали на мои шаги тихим скрипом). Ступил на доски сцены. Невольно обернулся и взглянул с возвышения на пустовавшие сейчас кресла зрительного зала. Вздохнул и подошёл к пианино, прижатому к стене в левой части сцены. Поднял клап (клавиатурную крышку).
Одну за другой нажал клавиши четвёртой октавы. Прислушался к звучанию нот. Поморщил нос.
«Ужасное звучание, — мысленно сказал я. — Этот инструмент просто умоляет о настройке».
Услышал звонкий женский голос.
— Эй! Что ты там делаешь⁈
Я повернул голову, увидел стоявшую между рядами зрительного зала девицу-старшеклассницу (светловолосую, со стрижкой «каре»).
Девица указала на меня рукой и спросила:
— Кто ты такой⁈
— Кто я такой?
Я усмехнулся, уселся на стул перед пианино, размял пальцы.
Посмотрел на девицу и пообещал:
— Сейчас я расскажу тебе, кто я такой.
Поднёс руки к клавишам пианино.
Почувствовал, что сердце в моей груди вновь билось ровно и спокойно.
Глава 4
Мои пальцы пробежались по клавишам — я отыграл вступление.
Повернулся к замершей около сцены девчонке.
— Когда горят огнём витрины, — пропел я, — на старых улицах Москвы, нетрудно встретить этого мужчину небесной красоты…
Мои пальцы ловко порхали по клавишам, не допускали ошибок. А вот пианино нещадно фальшивило. Оно будто сопротивлялось моим попыткам наиграть знакомую мелодию.
Мой голос звучал уверенно — я пел без напряга, в удовольствие.
— … Спросите у любого на Тверском бульваре…
Заметил, что я с лёгкостью вытягивал ноты. Голос не пускал петуха и не срывался.
Я вспомнил о том, что обе мои жены всегда нахваливали моё пение. Но я понимал: они мне льстили. Моё пение ещё недавно годилось лишь для вечерних посиделок у камина.
Сейчас я пел действительно здорово.
— … Кто лучше всех играет Пресли на гитаре…
Заметил, что в зал вошли пионерки, наряженные в школьную форму.
Они с удивлением смотрели на меня, улыбались, слушали моё пение.
— … На это каждый ответит, каждый ответит…
Я выдержал секундную паузу.
Перевёл взгляд с девчонки в первом ряду на замерших у входа пионерок.
— … Конечно, Вася, — пропел я, — Вася. Вася. Ну, кто его не знает? Е-е…
Пианино охотно откликалось на мои прикосновения к клавишам.
Я изначально планировал, что ограничусь лишь первым куплетом песни. Но увидел зашедшего в актовый зал Лёшу Черепанова. Взглянул на его удивлённое лицо…
— … Пройдите в театр «Современник», — продолжил я, — на вечеринку в Дом кино…
Черепанов быстро добрался до первого ряда кресел. Он ухмыльнулся, словно услышал шутку.
— … А это кто сидит с красивой дамой? — я с лёгкостью перешёл на баритон. — Ну, конечно, он…
Увидел, что в зале уже собралось семь человек — все они улыбались, не спускали с меня глаз.
Пианино слегка вибрировало, будто с нетерпение дожидалось продолжения песни.
— … Конечно, Вася…— пропел я. — Вася… Вася Пиняев из Москвы!
Финал композиции я отыграл не оригинальный — сымпровизировал. Получилось неплохо: даже мне понравилось. Подумал о том, что моя вторая жена от этой импровизации тоже была бы в восторге. Пианино умолкло. Мои руки замерли в воздухе над клавишами. Со стороны зрительного зала донеслись звуки аплодисментов. Одна из пионерок крикнула: «Браво!». Я усмехнулся, потому что девчонка угадала название коллектива — настоящего автора исполненной мною песни. Я помахал публике рукой, изобразил символический поклон. Вновь опустил взгляд на Черепа, чья голова замерла чуть выше уровня сцены.
«Эмма, что не так у меня с голосом? — сказал я. — По-моему, мой голос в полном порядке. И даже более чем в порядке. Превосходный лирический тенор. Баритон тоже был неплох. Уж я-то в голосах разбираюсь. Я точно угодил не в прошлое, а в виртуальную реальность. Потому что в "том" прошлом мой голос так и не восстановился».
— Здорово поёшь, — сказал Черепанов.
— Спасибо, — ответил я.
Посмотрел на свои пальцы, словно проверил, действительно их только по пять на каждой руке.
Краем глаза заметил, как Черепанов сощурился.
— Иришка говорила, что ты голос потерял, — сообщил Алексей.
— Потерял.
— Но сейчас ты спел клёво!
— Потерял, но снова нашёл, — ответил я.
— Это точно, — сказал Черепанов. — Нашёл.
Он кивнул головой и заявил:
— Ты здорово поёшь, Василий! Точно тебе говорю! Как настоящий артист. Я такого пения вживую ещё никогда не слышал. А спой ещё что-нибудь. Какие ты ещё песни знаешь?
Я посмотрел на замерших у входа пионерок — они будто бы позабыли, что вот-вот начнётся урок. Увидел, широко открытые глаза стоявшей рядом с Черепановым старшеклассницы. Перевёл взгляд на Черепа.
— Какая тема тебя интересует? — спросил я.
— Космос, конечно! — воскликнул Алексей.
Я на пару секунд задумался. Усмехнулся. Кивнул.
Сообщил:
— Есть у меня песня на эту тему.
Я повернулся к пианино. С удовольствием наблюдал за тем, как мои пальцы пробежались по клавишам — они будто жили своей жизнью. Музыкальная композиция группы «Манго-манго» жила поначалу только в моём воображении.
Теперь музыка зазвучала и в актовом зале сорок восьмой кировозаводской школы.
Я бросил взгляд на Черепанова и пропел:
— Один мой товарищ любил прыгнуть с вышки…
Мелодию я узнал, пусть и заметил в ней фальшивые ноты. Но эти погрешности в звучании музыки меня сейчас совершенно не волновали. Потому что меня гораздо больше волновало звучание моего нынешнего голоса.
Голос звучал превосходно.
— … Не тем ударился о воду дурачок!
Моя правая рука на мгновение замерла над клавишами.
Я улыбнулся и спел:
— Таких не берут в космонавты! Таких не берут в космонавты! Таких не берут в космонавты…
Видел, что Черепанов слушал меня, широко распахнув глаза. Заметил, что глуповато улыбались стоявшие около входа в актовый зал пионерки. Старшеклассница с причёской «каре» нахмурила брови, закусила губу.
Я перешёл ко второму куплету:
— Другой мой товарищ — любитель рыбалки…
Подумал о том, что давно не получал такого удовольствия от собственного пения — наверное, с детства, когда выступал на больших и малых сценах. Невольно вспомнил, как пел в Государственном Кремлёвском дворце.
Там мне рукоплескали так же охотно, как и в актовых залах школ.
— … Не тем ударился о воду дурачок!
Я снова замер с поднятой рукой.
Увидел: Черепанов и стоявшая рядом с ним девица улыбались.
— Таких не берут в космонавты! Таких не берут в космонавты! Таких не берут в космонавты…
Мне почудилось, что школьный звонок задребезжал прямо у меня над головой. Я прервал выступление, потому что заметил: Черепанов и его соседка по зрительному залу вздрогнули. Пионерки испуганно вскрикнули и устремились к выходу из зала. Старшеклассница разочаровано вздохнула, посмотрела мне в лицо (словно мысленно сделала его фото себе на память). Она развернулась и поспешила к двери, покачивая бёдрами. Черепанов дернулся следом за ней, но замер. Вновь повернулся ко мне. Он будто бы сожалением посмотрел на клавиши пианино (над которыми в воздухе замерли мои руки).
— Это… Василий, — сказал он, — урок начался. Ты идёшь? Классуха не любит, когда опаздывают.
Я прикрыл клавиши клапом. На секунду задумался. Кивнул.
— Уже иду, — сказал я.
Мысленно произнёс:
«Эмма, жаль, что ты не слышала моё пение! Это было здорово. Можешь мне поверить: я в таких вещах разбираюсь».
«Господин Шульц, я с удовольствием дам оценку вашему пению. Как только вы загрузите аудтофайл в интернет».
«Знать бы, как это сделать, — ответил я. — Поразмышляю на досуге над этой проблемой».
«Эмма, я понял, почему пошёл сегодня вместе с Иришкой Лукиной в школу. Это сработала моя привычка делать всё правильно, как принято, как положено. Она у меня появилась уже во время жизни в Германии. Как говорится, с кем поведёшься, от того и наберёшься. По этой же причине я сейчас бегу в класс на урок».
Я шел по опустевшему школьному коридору — рядом со мной шагал невысокий Черепанов (он был примерно на пятнадцать-двадцать сантиметров ниже меня). Я видел, что Алексей спешил и явно переживал из-за опоздания. Но меня он не обгонял — шёл со мной плечом к плечу, словно не желал заступать мне дорогу.