— Где он опять пропадает? — напустилась она на Кариева. — Крутите вы ему голову. Сбиваете парня с пути. Ой, дождетесь вы, пойду в милицию и пожалуюсь самому главному. Не дам вам сбивать парня с правильной дороги.
— Да что вы, Мария Васильевна? — опешил лейтенант. — Кто его сбивает?
— Вот такие вроде вас и сбивают. И крутятся, и крутятся, а чего крутятся — сами не знают.
Кариев показал старушке свое удостоверение и попросил рассказать все, что ей известно о Клебанове и его товарищах. Узнав, что она говорит с работником уголовного розыска, Мария Васильевна страшно перепугалась.
— Господи ты боже мой! — запричитала она, садясь на первый попавшийся стул. — Неужели мой Димка что-нибудь натворил?! Ведь сколько раз я ему говорила, не водись с ними. Они народ набалованный, хулиганистый, им все можно, а ты один, как перст, кто за тебя заступится, кто тебя выручит из беды?!
Кариев попросил Марию Васильевну набраться мужества. Постепенно он подготовил ее к рассказу о том, что произошло сегодня ночью. Узнав страшную правду, старушка залилась слезами. Растерянному Кариеву на время пришлось превратиться в медика. Он подал Марии Васильевне стакан воды. Затем почти по наитию он обнаружил среди флакончиков, стоявших около зеркала, пузырек с валерианкой и заставил плачущую женщину проглотить чуть ли не целую ложку лекарства. Правда, все это помогло очень мало.
Попросив Марию Васильевну сохранить его слова в секрете, Кариев подробно, во всех деталях, рассказал ей обстоятельства гибели Клебанова.
— Вы понимаете, Мария Васильевна, как нам важно узнать все о вашем квартиранте, — закончил он свой рассказ. — Вы можете, если захотите, помочь нам разыскать тех, кто убил его.
— Не квартирант он мне был, а заместо сына, — начала, всхлипывая, старушка. Мне ведь за комнату, где жил Дима, триста рублей за месяц предлагали, а я ему за сто отдала. Молодой он, одинокий. В детдоме рос. Отца с матерью война сожрала. Жалко мне его стало. Как закончил Дима ремесленное, так и перешел ко мне. Я и постираю ему, и починю, и все это не в счет. На заводе у него вначале все хорошо пошло. Он даже изобретение какое-то сделал. С этого и началась его беда. Мастер это изобретение за себя взял, а его вон потурил. Ну, это вы все сами на заводе узнаете. Я в этих делах не разбираюсь. Дима начал ходить устраиваться. Очень он переживал, что мастер с ним так несправедливо поступил. Денег у Димы совсем не стало. Два месяца за квартиру не платил. Я ему и говорю: «Ничего, Дима, устроишься, а пока давай вместе жить не в счет». Подкармливала я его, чтобы у парня совсем руки не опустились. Потом он столкнулся с Юрой, с министерским сыном. Юра у него раза четыре был. Один раз они оба нетрезвые заявились. Я тогда Димку поругала. Промолчал Дима, ничего не сказал. Потом еще один стал захаживать. Высокий такой, черноволосый, тоже узбек, а по-русски, как и Юра, совсем чисто говорил. Этого второго-то Жорой звали. Всегда одет во все дорогое да шелковое. Даже лучше министерского сына одевался. Ну тут и пошло все по-новому. Смотрю, у Димы деньги появились и немалые. Со мною за квартиру расплатился и даже на платье подарил. Откуда, думаю, у Димки деньги взялись? А он говорит: «Товарищи помогли на стороне подработать». А мне и в ум не пришло ничего худого. Только очень уж мне не нравились эти Димины приятели. Особенно Жора этот самый. Дима у меня был совсем на них не похожий — тихий, ласковый, никого никогда не обидит, а всем помочь готов. У кого из соседей плитка испортится, кастрюля прохудится или пробки перегорят — все к Диме бегут, а у него ни для кого отказа нет.
Кариев не перебивал старушку, давая ей возможность полностью выговориться. Чтобы не беспокоить Марию Васильевну вызовами в розыск, Кариев сразу же записал ее показания и тепло простился. На прощание он еще раз попросил Марию Васильевну никому не рассказывать об их беседе.
Старушка, проводив Кариева до калитки, долго смотрела ему вслед. Дождавшись, когда лейтенант милиции, пройдя два квартала по улице, свернул за угол, Мария Васильевна торопливо отправилась в комнаты. Через несколько минут она вышла одетая, замкнула квартиру на несколько замков и засеменила по улице, настороженно посматривая в ту сторону, куда только что скрылся лейтенант.
Возвращаясь около полудня с доклада комиссару, начальнику управления, полковник Голубкин застал около дверей своего кабинета ожидавшего его посетителя.
— Вы ко мне? — спросил он корректного юношу, одетого, несмотря на жару, в темный шерстяной костюм.
— Мне нужен полковник Голубкин, — поднялся тот со стула.
— Я Голубкин. Заходите, — пригласил полковник, распахивая перед посетителем дверь кабинета. — Чем могу служить?
— Что тут за недоразумение произошло с Юрой Зарифовым? — не отвечая на вопрос Голубкина, спросил юноша, усаживаясь на стул против полковника. — Мне звонили в министерство.
— А вы что, старший брат Юрия Зарифова?
— Простите, — склонил гладко причесанную голову юноша, — я забыл отрекомендоваться, — и, встав со стула, он протянул полковнику руку: — Шукур Вахабов. Референт товарища Зарифова.
— Референт министерства или министра? — с еле заметной иронией переспросил полковник, пожимая руку Вахабова.
— По штату, конечно, министерства, а фактически, то есть практика работы заставляет постоянно быть при министре, — невозмутимо ответил Вахабов.
— А-а-а? — протянул Голубкин. — А почему именно вы пришли вместо товарища Зарифова. Ведь мы приглашали лично Зарифова. Не министра Зарифова, а просто Зарифова, отца, у которого был сын Юрий.
— Почему был? — насторожился Вахабов. — Разве Насрулла Зарифович все-таки решил отправить Юру? Странно. Мне он об этом ничего не говорил.
— Где сейчас товарищ Зарифов? — сухо осведомился Голубкин.
— Насрулла Зарифович сейчас у себя в кабинете, — важно ответил Вахабов, но, увидев, что полковник протянул руку к телефонному аппарату, забеспокоился. — Прошу вас, не звоните. Не беспокойте Насруллу Зарифовича. Это, так сказать, моя функция.
— Ну, звонить министрам может любой гражданин. Эта функция присвоена не только референтам, — усмехнулся полковник, снимая трубку телефона.
Вахабов, как подброшенный пружиной, вскочил с места и вежливо, но твердо положил руку на рычажок аппарата.
— Простите, пожалуйста, — торопливо заговорил он, — вы меня неправильно поняли. Дело не в звонке, а в том, Что следить за делами Юры — это моя функция. Так сказать, из уважения и по личной просьбе Насруллы Зарифовича. Сам Насрулла Зарифович всегда очень занят. Кроме того, врачи настоятельно рекомендуют ему не волноваться. Сынок у них не совсем дисциплинированный, несколько своеобразный мальчик. Юра всем обеспечен, ни в чем не встречает отказа и все-таки своим поведением не радует отца с матерью. Неровный характер мальчика очень нервировал Насруллу Зарифовича, а это отнимало у него массу дорогого государственного времени. Ну вот он и просил меня… в порядке личного одолжения следить за Юрой. В школе сейчас у Юрия все устроилось. Ни одной плохой отметки. По поведению даже пять. Вы мне сообщите, что сделал Юрий, я доложу Насрулле Зарифовичу, и он примет меры. Инцидент будет исчерпан.
Держа телефонную трубку в руке, полковник с недоумением рассматривал почтительно наклонившегося к нему Вахабова.
— Нет, инцидент не будет исчерпан, — раздраженно ответил он, бросив трубку на стол.
— Неужели это так серьезно? — журчал референт министра, поднимая брошенную полковником трубку и осторожно кладя ее на место. — Наверное, опять похулиганил. Он удивительно горячий, недостаточно умеющий владеть собою, нервный мальчик. Ведь последнее время я каждое утро сопровождаю Юрия в школу, а после уроков прихожу за ним. Но вчера у них неожиданно заболела учительница, последней пары уроков не было, и Юрий не дождался меня. Насрулла Зарифович еще ничего не знает, но Юрий не ночевал сегодня дома. Скажите мне, что же он натворил?
— Вы, молодой человек, наверное, в вузе учились? — спросил вместо ответа полковник референта.
— Как же, конечно, учился. Полтора года как закончил.
— Диплом с отличием?
— Безусловно. Иначе меня не взяли бы на работу в министерство. Я ведь…
— За подхалимаж, что ли?! — оборвал Вахабова полковник. — Диплом-то, говорю, с отличием за подхалимаж дали? — повторил он, глядя на ошеломленного референта злыми глазами. — Неужели вам не стыдно быть холуем? Вы же не референт, а лакей у своего министра!
— Какой лакей? Почему лакей? — взвился Вахабов, сразу потеряв свой лоск и безукоризненно гладкий русский язык. — Думаете, если русский, если в органах работаете, так узбеку всякие слова говорить можете?! Я сейчас же…
— Молчать! — загремел полковник. Дурак с дипломом!
Вахабов испуганно замолк, глядя на полковника злыми, прищуренными глазами.
— Идите и передайте вашему министру, что с ним должен был беседовать не я, а наш начальник управления комиссар милиции, — заговорил Голубкин уже спокойным, но нестерпимо холодным тоном. — Комиссар будет ждать министра, — полковник взглянул на часы, — через сорок две минуты. Заодно передайте министру Зарифову, что на этот раз инцидент не будет исчерпан безболезненно. Его сын, бандит Юрий Зарифов, убит сегодня ночью. В смерти Юрия Зарифова больше всех виноват его отец — Насрулла Зарифов. Идите.
Насмерть перепуганный последними словами полковника, референт, пятясь, выбрался из кабинета. Через минуту до Голубкина донеслись обрывки разговора. Вахабов из приемной звонил в министерство. Голос референта то замирал от страха, то повышался до визга. Полковник встал и поплотнее закрыл дверь.
Сейчас, оставшись наедине с самим собою, Голубкин почувствовал, что им снова овладевает волнение. Ему вспомнилась ночная тьма и два трупа на цементном полу. Разными путями шли эти еще не знавшие жизни юноши к своему бесславному концу. Путь одного из них был сейчас ясен. Высокопоставленный чинуша-отец сам создал условия для того, чтобы раковая опухоль преступного мира убила юношу. Почему у нас так либеральничают с родителями, вырастившими из своих детей преступников? За преступление сына должны отвечать родители, как соучастники преступления.