Когда Женя, встревоженная долгим отсутствием мужа, вошла во двор, Дмитрий тащил через порог домика тяжелое тело все еще икавшего и плевавшего кровью полубесчувственного Сивоконя. Сидя у протекавшего через двор арычка, Жорка Рябый, скуля и матерясь, смывал кровь с лица.
- Боже мой! — испуганно закричала Женя. — Митя, что ты делаешь?!
- Грязь выволакиваю, — хмуро ответил Бубенец. — Мне она ни к чему.
- Кто это их? — боязливо оглядывая брошенного Дмитрием посреди дворика Сивоконя и изрезанное стеклами лицо Рябого, спросила Женя.
- Сами себя. Они такие… Характер у них тяжелый. Подрались между собою, — хмуро ответил Бубенец.
Но рубашка Дмитрия с оторванным рукавом красноречиво говорила о происшедшем. Убедившись, что ее ненаглядный Митя не ранен, Женя забежала в дом и взяла свежую рубашку для мужа. Затем, накинув на плечи Дмитрия дождевик, она потянула его за собой.
- Пойдем, Митя. Поживем пока у мамы.
Дмитрий не сопротивлялся. Заперев домик на замок, он пошел следом за Женей, бросив на прощание немного очухавшимся Сивоконю и Рябому:
- Чтобы вы мне больше на глаза не попадались, гады! Лучше всего катитесь из колхоза, а то все равно со света сживу. Запомнили?
- Запомним. Хорошо запомним, — угрожающе сверкнув глазами, прохрипел Сивоконь. — Сам про это не забудь.
Много передумали и переговорили Дмитрий и Женя в этот первый после убийства Лобова вечер. Екатерина Васильевна не мешала им. Она понимала, что молодых супругов лучше всего оставить одних, и занялась домашними делами. В окно Дмитрий видел, как вернулся домой Семен Андрианович, но не решился выйти ему навстречу. Всего час-два назад без колебания схватившийся с бандитами, Дмитрий сейчас не нашел в себе силы посмотреть в затуманенные горем глаза тестя. Он снова помрачнел и стал молчалив. Молчала и Женя. Прижавшись головой к плечу мужа, она задумалась.
- Что же мы дальше будем делать, Женечка? — нарушил наконец молчание Бубенец. — Уезжать нам придется.
- Не надо уезжать, Митя, — еще крепче прижалась к мужу Женя. — Некуда нам уезжать.
— А жить как будем? Не верят мне. От тоски повесишься.
— Я верю. Мама верит.
- Ты — это еще не все, — печально улыбнулся Дмитрий.
- Ну вот, ты всем и докажи, — подняла голову Женя, — всему народу. Дмитрий ничего не ответил.
- Слушай, Митя, — горячо, вполголоса проговорила Женя, — ведь ты у меня смелый, сильный. Сегодня вон как двух этих захребетников отделал. Но такими делами ты народу ничего не докажешь. А вот если найдешь, кто убил Александра Даниловича, тогда другое дело.
- Как же я разыщу? — неуверенно спросил Дмитрий.
- А ты иди в город, — не сдавалась Женя. — Иди к тому майору, который тебя допрашивал. Помоги ему.
— Чем?
- Ай, какой ты недогадливый! — начала горячиться Женя. — Абдукадыр Мерген смотрел следы. Он говорит, что убийцы — не наши люди. На машине приезжали. А кто их привез сюда? Ты шофер, вот и помоги чекистам разыскать шофера, который привозил в наш колхоз бандитов.
- Ладно! Я пойду в город к майору, — после долгого молчания согласился Дмитрий. — Нужна ли будет моя помощь, не знаю. Но если нужна, то я себя не пожалею.
…Солнце еще не встало, а Дмитрий уже шагал по обочине полевой дороги, ведущей к шоссе. Он шел налегке. В вещевом мешке, закинутом за спину, лежала сунутая туда Женей смена белья и офицерский костюм, в котором Дмитрий был в злополучный день убийства Лобова. Навстречу Бубенцу, размахнувшись на половину неба, сияла чистыми радостными красками утренняя заря. Ночная прохлада, столкнувшись с теплым дыханием наступающего дня, побежденная, упала на траву и хлопковые поля обильной росой. Все кругом серебрилось от росы, и только за Дмитрием по траве тянулся темный след.
Дмитрий шагал, полной грудью вдыхая прохладный утренний воздух.
Угнетенное настроение сменилось бодростью, уверенностью в себе, в своих силах, в правильности принятого решения.
Впереди на дороге показался человек.
«Кто это так рано выбрался в поле? — подумал Дмитрий и, вглядевшись, узнал идущего к нему навстречу. — А, это Абдукадыр Мерген. На охоту, видать, направился».
Но Мерген шел не на охоту. Поравнявшись с Дмитрием, он внимательно посмотрел на него и спросил:
- Зачем ты уходишь из «Счастливого»?
- Так надо, отец, — ответил Дмитрий. — Ухожу.
- Семен знает? Твоя жена знает об этом? — требовательным тоном допытывался Мерген.
- Знают, — кивнул Дмитрий и, видя недоверие на лице старого охотника, добавил: — В город, к майору Кретову иду, помогать искать убийцу гвардии полковника. Только прошу тебя, молчи об этом.
Лицо Мергена посветлело.
- Правильно делаешь, — одобрительно кивнул он головой. — Ты шофер, иди узнай, какой шофер привозил черных людей в «Счастливое» в ночь гибели Искандера. След машины видел?
- Нет. Где он? — спросил Дмитрий.
- Ты идешь помогать чекистам, а оставляешь здесь начало следа врагов. Пойдем, я тебе покажу.
Старик прямо через поля провел Дмитрия к месту, которое осматривал с Кретовым. След еще сохранился.
- Видишь? — указал он на отпечаток покрышек машин. — Сюда приезжали и отсюда уезжали на машине с таким колесом убийцы Искандера.
- Ловко разобрались, — удивился Дмитрий. — Да вы, отец, настоящий разведчик.
- Я охотник, — поправил Бубенца Мерген. — Сейчас охочусь за теми, кто убил Искандера.
- След приметный. Пойду в город пешком. Если машина свернула с шоссе, пойду по следу, — пообещал Бубенец.
- Передай от меня привет молодому чекисту, приезжавшему сюда. Скажи ему: Абдукадыр не забыл своего обещания.
- Обязательно передам, — заверил Дмитрий, прощаясь со стариком. — Ну, я пошел, отец.
- Иди. А мне надо к Семену. Сейчас Семке очень тяжело. В его доме убили Искандера.
10. МАШИНУ ВЕЛ ГАНИ РУСТАМОВ
На рассвете девять сильно запыленных грузовых машин остановились на самом въезде в город перед полосатым железнодорожным шлагбаумом. Две пары рельс, тускло поблескивая, с одной стороны уходили в бесконечную даль, с другой, отлого изгибаясь, скрывались в пригородных садах. Оттуда, из-за поворота, слышалось надсадное дыхание паровоза и гул приближавшегося тяжело груженного состава.
Шофер головной полуторки, пожилой коренастый мужчина, распахнув дверцу, встал на подножку и пересчитал взглядом выстроившиеся в одну ленту грузовики. Недоумевающе пожав плечами, он окликнул шофера последней машины:
- Генка! Карауловская машина не догоняла?
- Не видал! — прокричал в ответ звонкий голос. — Они, Карп Иванович, как отстали вначале, так и не показывались.
Карп Иванович недовольно сплюнул, еще раз вгляделся в даль пустынного в этот ранний час шоссе и, тяжело опустившись на сидение, стал закуривать. Через переезд, громыхая, медленно потянулся бесконечный состав товарных вагонов.
- Может, им, дядя Карп, левая работенка подвернулась, — высказал догадку сидевший рядом с Карпом Ивановичем ученик, измазанный в пыли и масле юноша.
- Чепуху городишь, — сердито буркнул старый шофер. — Иван Семенович на левую не кинется. К тому же с ним механик.
- Что же, механик, так, значит, и святой? Святые в тюрьму не попадают.
- Помолчи, пацан! — прикрикнул на своего ученика Карп Иванович. — Не с твоим умом судить! — Затем, сам недовольный сорвавшейся с губ грубостью, рассудительно объяснил:
- Гани сидел не за жульничество. Авария у него была. Это со всяким может случиться. Опять же освободили Гани из тюрьмы досрочно.
Но характер ученика был не из покладистых. Помолчав немного, он шмыгнул носом и, как бы между прочим, добавил:
- Освобожден, но не реабилитирован.
- Ну да, амнистирован, — согласился Карп Иванович.
- Вот и я про это говорю, — усмехнулся паренек. — Амнистирован — это значит был виноват, осужден правильно, сидел за дело, а освобожден потому, что ему простили.
Карп Иванович сердито повернулся к ученику. Ершистая самостоятельность суждений паренька нравилась ему, и стычки, подобные этой, нередко происходили в кабине его полуторки. Но сейчас он, нахмурившись, посмотрел на юношу и укоризненно сказал:
- Эх, ты, прокурор чумазый. Государство простило Гани его аварию, народ простил, а ты все не прощаешь. Тоже мне, цаца сверхбдительная.
- Да я ничего, дядя Карп, — смутился юноша. — Я против Гани Рустамовича ничего не имею. Механик он толковый, знающий, и человек душевный.
- Ну то-то! — проворчал Карп Иванович, включая скорость. Полосатая жердь шлагбаума медленно поползла вверх. Переезд освободился.
- Я, может быть, и сам на такую аварию пошел бы, — словно размышляя, заговорил Карп Иванович, когда переезд остался позади. — У Гани выбора не было. Машина с полным грузом, скорость большая, а тормоза отказали. Впереди же, посреди шоссе, полуторка с детьми разворачивалась. Либо в полуторку врезаться, либо в столб телеграфный. Гани выбрал столб. Конечно, авария, грузчик один погиб… об землю убился, когда с машины сбросило. Так ведь Гани и сам пострадал. Целый месяц в больнице лежал. Но ведь опять таки впереди на полуторке человек двадцать детишек сидело. Что было бы, если Гани своей трехтонкой по ребятишкам ударил? Подумать страшно. Если по-нашему, по-шоферски, рассудить, то Гани правильно поступил.
- Так за что же его посадили? — недоумевающе спросил ученик.
- Правильно посадили, — сурово отрезал Карл Иванович. — Шофер всегда виноват, если машина неисправна. Гани не имел права выезжать в рейс, если тормоза ненадежны. Они его и подвели.
…Через полчаса автоколонна въезжала в широкие ворота дома, украшенного вывеской: «Красно-Октябрьский райпотребсоюз». Ее встретил сам завгар, пожилой мужчина, лет сорока с хвостиком.
- Ну вот и хорошо, — удовлетворенно заговорил он, ощупывая взглядом каждую машину.
- Вовремя вернулись. Без вас, как без рук. Форменный застой. Погодите-ка, а где же машина Караулова?
Карп Иванович выскочил из кабины и, поздоровавшись с завгаром, доложил: