– Ну и что ты предлагаешь? – огрызнулся Густад, шлепая себя по лицу, плечам и груди. – Перестать пользоваться «Одомосом» и начать жевать москитов?
А потом цена на «Одомос» подскочила вместе с ценами не только на предметы роскоши, но и на все необходимое, начиная со спичек и заканчивая гигиеническими прокладками.
– Этот налог на помощь беженцам, – высказался Густад, – всех нас превратит в беженцев.
И словно всех этих проблем было мало, Рошан и Дариуш стали требовать старые газеты. Им это нужно было для школы – тоже сбор в пользу беженцев. Учителя организовывали соревнования, принесенная учениками макулатура взвешивалась каждое утро, результаты оглашались на общем собрании. Англоязычные газеты складывались отдельно, потому что качество их печати было выше, чем у местных, и их на килограмм требовалось больше.
Дильнаваз пыталась объяснить Рошан и Дариушу источники их семейного бюджета: единственная для них возможность каждый месяц оплачивать счет за подписку – это продавать старые газеты джарипуранавалле[115]. Но дети умоляли, говорили, что учителя будут сердиться, если они придут с пустыми руками, и Густад разрешил им взять по пять экземпляров «Джем-И-Джамшед»[116].
Дариуш заявил, что предпочитает пять штук «Таймс оф Индия», потому что друзья будут смеяться над газетами парсийских баваджи. Густад и слышать ничего подобного не желал.
– Ты должен гордиться своим наследием. Бери «Джем-И-Джамшед» или не получишь ничего.
Тогда Дариуш решил пройтись по соседям, спросить, нет ли у них ненужных газет. Отец только посмеялся над ним:
– Никто не даст тебе ни клочка. – Но поскольку Дариуш все же хотел попытаться, он поставил ему два условия: – Во-первых, держаться подальше от мисс Кутпитьи и идиота-собачника. Во-вторых, если удастся все же что-то раздобыть, – поделиться с сестрой.
II
Неделю спустя, когда Густад, вернувшись с работы, сел, чтобы снять туфли, Дильнаваз, сияя, вручила ему конверт. Простояв в автобусе на ногах всю дорогу, он устал, но в этот момент усталость как рукой сняло. Наконец-то! Успев снять только одну туфлю, он схватил конверт. На нем ничего не было написано. Странно, подумал Густад, открывая его.
Уважаемые мистер и миссис Нобл,
имею удовольствие сообщить вам от имени матери Клодианы, что ваша дочь выиграла первый приз в нашей Ежегодной школьной лотерее.
Не сочтите за труд организовать доставку приза. Кукла довольно большая, и, боюсь, маленькой Рошан будет не под силу привезти ее на школьном автобусе. Будет очень жаль, если кукла пострадает. Кукла находится в моем кабинете (рядом с главной гостиной), и я была бы вам признательна, если бы вы организовали перевозку как можно скорей.
Просим принять нашу искреннюю благодарность за участие в лотерее, которое способствовало успеху нашей кампании по сбору средств. Когда наше новое школьное здание будет готово, это случится благодаря щедрому содействию таких родителей, как вы.
Густад не смог скрыть своего разочарования.
– Я думал, это письмо от Джимми. Ты не могла меня предупредить, когда отдавала письмо?
– Чего ты так расстраиваешься? Захочет майор написать – напишет. Но ради Рошан, пожалуйста, смени выражение лица, она так взволнована, ты же знаешь, у нее никогда в жизни не было куклы.
Он внял просьбе Дильнаваз, как только Рошан вбежала в квартиру со двора.
– Папа! Папа! Я выиграла куклу!
Он подхватил ее на руки.
– Моя куколка выиграла куклу. Но я уверен, что из вас двоих ты – красивей.
– Нет! Кукла гораздо красивей, у нее голубые глаза, светлая кожа, такая розовая, и чудесное белое платье!
– Голубые глаза и розовая кожа? Фи! Кому это нужно?
– Папа! Не говори «фи» про мою куклу. Можно мы поедем за ней прямо сейчас? Сестра Констанс сказала, что ты должен приехать и…
– Да, я прочел ее записку. Но сейчас уже слишком поздно, может, завтра, у меня будет полдня.
– Но по воскресеньям школа не работает.
– Не волнуйся, сестра Констанс будет на месте, – сказал Густад, и Дильнаваз согласилась с ним, но все же предложила мужу позвонить сестре на случай, если та собирается отлучиться на рынок или в кино. В конце концов, теперь не так, как в старину, когда монашки все время сидели в монастыре и только и делали, что прибирали, шили и молились.
– Возьми тридцать пайс и сходи к мисс Кутпитье, – сказала Дильнаваз, потому что мисс Кутпитья была единственной в Ходадад-билдинге обладательницей такой роскоши, как телефон. Роскошь, однако, иногда бывала обременительной, потому что соседи (даже те, кто считал ее злой и сумасшедшей) давали ее номер своим родственникам и друзьям, чтобы те могли связаться с ними в экстренных случаях.
Тем, кто приходил позвонить, разрешалось войти в квартиру не более чем на два шага: заветный черный аппарат стоял на маленьком столике рядом с входной дверью. Тем не менее у всех посетителей находилось что рассказать об увиденных странностях. С площадки был слышен долгий разговор из-за двери, тем не менее, когда дверь открылась, в квартире оказалась только мисс Кутпитья. Жила она как скряга – типичная чудачка с большим сдвигом: повсюду пыль и паутина, стопки старых газет громоздятся до потолка, пустые бутылки из-под молока во всех углах, занавески оборваны, из диванных подушек торчат наружу внутренности, и треснутые абажуры свисают с потолка, как подбитые птицы или летучие мыши. Все говорили, что в деньгах она не нуждается, это было очевидно. Иначе как бы она могла позволить себе молоко с парсийской молочной фермы и приготовленную на заказ еду, которую ей персонально доставляли из столовой Института Ратана Таты?
Причина, говорили они, по которой она никого не допускает внутрь квартиры, – не присутствие айи[117], или гунги[118], или друга, или родича, причина в том, что у нее есть страшный секрет: тела двух умерших родственников, которые она забальзамировала много лет назад, вместо того чтобы должным образом отправить их в Башню Безмолвия. Другие утверждали, что это чушь, никаких мумий у мисс Кутпитьи нет, только сухие кости. Во время похорон она подкупила нескольких насусаларов[119] в Башне Безмолвия, чтобы те, после того как стервятники очистят кости от плоти и перед тем как кости сбросят в центральный колодец с известью и фосфором, забрали их и отдали ей. Естественно, кости, которые мисс Кутпитья прячет от посторонних глаз, говорили они, и являются причиной ее скрытности и странного поведения.
– Ладно, – сказал Густад, – я пойду, но прежде пусть Рошан спросит, можно ли. Скажи ей: тетушка, можно папе прийти воспользоваться вашим телефоном, пожалуйста?
– Я боюсь туда идти, – сказала Рошан.
– Не говори глупостей, – вмешалась Дильнаваз. – Ты хочешь получить свой приз или нет?
Предвкушение куклы победило страх Рошан.
Густад взял секатор и срезал цветок со своего бесценного куста.
– Скажи: это вам от папы.
– Ого, это что-то новенькое, – заметила Дильнаваз, но он лишь отмахнулся от ее шутки, дав понять, что сам знает, как делаются такие дела.
Рошан вернулась с разрешением от мисс Кутпитьи и пошла к ее телефону вместе с отцом. Наступал вечер, но Хромой Темул был во дворе и следил за ними с его дальнего конца.
– ГустадГустадГустад! – Под мышкой у него была пачка бумажных листков, в руке он сжимал шариковую ручку. – ГустадГустадподождиподожди. – Размахивая листками, он приблизился к ним настолько быстро, насколько позволяла его перекатывавшаяся и подпрыгивавшая походка. – ВажноГустадоченьоченьважно.
– Не сейчас, Темул, – сказал Густад, – я занят. – Наверное, какая-нибудь чушь, которую навязали бедному парню, подумал он, вспомнив, как Шив Сена наняла его распространять расистские буклеты, направленные против бомбейских меньшинств. Они пообещали ему мороженое в шоколаде «Квалити чок-о-бар», если он хорошо выполнит задание. Возвращаясь из банка, Густад увидел тогда, что его вот-вот изобьет группа разъяренных индийцев-южан, работавших в офисном здании на их улице. Густад попытался было им объяснить, в чем дело, но они и его приняли за врага, поскольку он хотел защитить агента Шив Сены. На счастье, в этот момент домой, в Ходадад-билдинг, возвращался из полицейского участка инспектор Бамджи. Увидев Темула и Густада в окружении враждебно настроенной компании, он остановил своего «короля дорог»[120] и посигналил. Нападавшие заметили полицейскую форму и начали разбегаться, прежде чем инспектор Бамджи вышел из машины. Позднее Густад предостерег Темула, чтобы тот не брал ничего у незнакомцев.
Сейчас он старался говорить спокойно и терпеливо, чтобы унять возбуждение Темула:
– Я вернусь через полчаса. Приходи, тогда и прочтем, что там у тебя. – Должен же хоть кто-то присматривать за несчастным юродивым.
– ПожалуйстаГустадпожалуйста. Прочтипетициюпожалуйстапожалуйста. – Он поплелся за ними к подъезду мисс Кутпитьи, но остался у подножия лестницы, безнадежно глядя им вслед.
На втором этаже они остановились перед дверью мисс Кутпитьи. Шторка дверного глазка сдвинулась, и на них уставился немигающий глаз.
– Это Густад Нобл, позвонить, – громко представился Густад этому глазу, сопроводив предствление жестами: словно бы прижимая трубку к уху левой рукой, правой он имитировал набор номера на телефонном диске. Глаз исчез, послышался отдававшийся эхом в коридоре лязг отпирающихся английских замков и сдвигающихся щеколд, дверь отворилась.