Довольно бесхитростно он попытался заглянуть за пределы передней, но комнаты то ли были закрыты, то ли тонули в темноте. Она резко одернула его:
– Телефон – вон там. – Из висевшей у нее на шее связки она выбрала ключ и отперла замочек, блокировавший трубку. Он набрал номер монастыря, указанный в записке сестры Констанс. На телефонной книге лежала его роза. Мисс Кутпитья подождала, пока он закончит разговор, и сказала:
– Тридцать пайс.
– Конечно-конечно. – Он с готовностью зашарил в кармане.
– И, уходя, заберите свою розу.
– Но это…
– Все это притворство ни к чему. – Она прищурилась. – Просто запомните одну вещь. – Дрожащий, костлявый хрупкий палец нацелился в него, и он ощутил укол раскаяния. – Старость и горести однажды приходят к каждому. – Ее слова превращали ход времени в ужасное проклятие.
Он виновато протянул ей тридцать пайс.
– Благодарю за то, что разрешили позвонить. – Он почувствовал, что краснеет, и в ушах зазвенел собственный голос, кричавший на нее в тот вечер, когда состоялся их званый ужин.
Когда мисс Кутпитья заговорила снова, от недавней резкости в ее голосе не осталось и следа.
– Подожди, Рошан. – Она подала девочке стопку старых газет. – Я слышала, тебе это нужно для школы.
– Спасибо, – сказала Рошан, оседая под тяжестью увесистой пачки.
– Покажешь мне свою куклу, когда ее привезут? – Рошан кивнула. – Ну, пока, – сказала мисс Кутпитья.
– До свидания, – ответила Рошан.
Когда они спускались по лестнице, Густад освободил дочку от груза. Темула во дворе не оказалось, но тишину вдруг нарушил громкий голос. Подняв головы, они увидели в окне второго этажа Кавасджи:
– Ты столько отдаешь Татам, а мне – ничего? И Вадиям[121] ты даешь, даешь и даешь! Ты что, не слышишь моих молитв? Ты набиваешь карманы только всяким Камам[122]. А нам, остальным, думаешь, ничего не нужно?
Кавасджи было под девяносто. Он имел обыкновение высовывать свою старую седовласую голову из окна и корить небеса, выражать свое недовольство тем, как в высшей степени несправедливо Всемогущий управляет вселенной. Спрос на целебное Густадово сабджо[123] от домочадцев Кавасджи был постоянным, потому что Кавасджи страдал гипертонией. Каждый день его сноха вешала ему на шею свежий росток мяты. Пока росток оставался свежим, он действовал, давление старика не взлетало до небес, так же как и его гнев.
Окно с грохотом захлопнулось, оборвав поток направленного в небеса космического критицизма Кавасджи, Густад опустил голову и скользнул взглядом по верхней странице пожелтевшей, пропыленной стопки газет мисс Кутпитьи. На размещенную там фотографию падал тусклый свет, сочившийся из соседского окна. На снимке было запечатлено огромное облако, образовавшееся после взрыва, под снимком стояла дата. О господи! Тысяча девятьсот сорок пятый год! Неужели она так долго хранит газеты?
III
На следующий день, пока Густад, выйдя из такси, расплачивался с водителем, к нему, шаркая, подошел Хромой Темул.
– ГустадГустадподождипожалуйстаподожди.
Пачка листков снова была у него под мышкой.
Густад решил действовать строго; время от времени на Темула это действовало.
– Что за ерундой ты занимаешься? Целый день болтаешься во дворе. Сделай что-нибудь полезное. Подмети пол, вымой посуду, помоги брату.
– ГустадГустаднебездельничаю. Оченьважнобыстропетицияпожалуйста. ПожалуйстапрочтиГустад.
– Ты же собирался принести ее вчера вечером. Что случилось?
– ЗабылзабылГустадзабыл. Простипростизабыл.
Таксист уже выказывал нетерпение.
– Сначала забери свою мемсаиб[124], потом трепись хоть весь день, если хочешь.
Густад нырнул в салон и осторожно, словно ребенка, достал куклу в полном свадебном облачении; кукла заблеяла: ма-мм-ма. Голубые глаза открылись и закрылись.
– Оооооооо!!! – выдохнул Темул. – Ооооооооо!!! Густадпожалуйстапожалуйстапожалуйста!
– Убери руки, – строго сказал Густад. – Можно только смотреть. А то испачкаешь. Видишь, какое у нее платье – белое, как молоко?
Темул быстро вытер ладони о рубашку и протянул их Густаду.
– ПосмотриГустадчистые. Чистыеоченьчистыеруки.
Густад взглянул на его руки. Ничего не случится, пусть бедолага удовлетворит свое желание.
– Ладно. Но только один раз. – Темул, в возбуждении, приблизился на шаг и встал на цыпочки. Сияющими глазами глядя на куклу, он нежно погладил ее по лицу и крохотным пальчикам. – Ну все, хватит.
– ПожалуйстапожалуйстаГустадещераз. – На сей раз он легонько похлопал куклу по щеке. – ГустадГустад, – сказал он и снова похлопал кукольную щечку, – оооооооо! – Его глаза наполнились слезами. Некоторое время он переводил взгляд со спящего лица куклы на лицо Густада, а потом разрыдался и заковылял прочь. Густад, печально качая головой, зашел в дом. Усадив куклу в свое кресло, он разгладил ее длинное свадебное платье, выровнял тиару на голове и расправил фату.
– Папа! – Рошан выбежала из задней комнаты и попыталась поднять куклу.
– Как так? А меня ты разве не обнимешь? Только куклу? – Девочка поспешно обняла отца и бегом вернулась к кукле. – Осторожно, она слишком большая для тебя, чтоб носить на руках.
– Все эти дорогие белые одежды, – раздраженно заметила Дильнаваз, – они же вмиг испачкаются.
– И как глупо делать такую большую куклу, – подхватил Густад, глядя, как Рошан карабкается на глубокое вместительное кресло своего прадеда и садится рядом с куклой. – Как ребенок может играть с такой гигантской куклой?
– Может, когда подрастет?
– Подрастет? Да она уже выросла из кукольного возраста. И что нам делать? Нельзя же оставить куклу здесь.
Дильнаваз предположила, что нужна какая-нибудь коробка вроде витрины, в которой кукла могла бы стоять, потому что такая кукла – не игрушка.
– А пока, – сказала она, – положим ее на нижнюю полку буфета.
Рошан эта идея не понравилась, даже при том, что ее заверили, будто это только временно. Однако кукла, в своем пышном наряде, особенно в объемной нижней юбке с кринолином, на полке не помещалась. В разгар споров о том, что делать, прозвенел звонок. Дильнаваз посмотрела в глазок.
– Это тот идиот. Отошли его.
Открыв дверь, Густад увидел, что глаза у Темула сухие.
– ГустадГустадпожалуйставажнаяпетиция. – Он заметил куклу в кресле и вздохнул: – Ооооооох! ГустадГустадпожалуйстапотрогатьтолькоодинраз.
– Нет! – ко всеобщему удивлению рявкнула Рошан.
– Рошан! – предостерегающе сказал Густад и, повернувшись к Темулу, продолжил: – Сколько можно ее трогать? Ты уже натрогался во дворе. А потом снова начнешь плакать.
– Плакать? Почему плакать? – удивилась Дильнаваз.
– ПожалуйстаГустаднебудуплакать. Обещаюпожалуйстаможнопотрогать?
Густад сдался, и Темул мгновенно сунул руку под фату, посмотрел в голубые кукольные глаза, погладил по щеке, по накрашенным красной помадой губам и весело рассмеялся.
– Ну ладно, Темул, хватит. Давай прочтем петицию. – Перед тем как Густад решительно повел его к столу, Темул успел последний раз прикоснуться к гладкой холодной пластмассовой щеке куклы. Петицией оказался ответ хозяина дома на письмо из муниципалитета, с подробным объяснением того, какие трудности ждут жителей дома, если площадь двора будет урезана. В своем сопроводительном письме-обращении к квартиросъемщикам хозяин призывал их подписать петицию, тем самым выразив свое несогласие с пагубным планом городского руководства, и объединить усилия, чтобы воспрепятствовать его осуществлению.
Дильнаваз начала раздевать куклу. Сначала сняла с нее фату и тиару, потом отколола маленький букетик, предусмотрительно пришпиленный к руке куклы так, чтобы создавалась иллюзия, будто ее пальцы сжимают его. Темул зачарованно следил, как кукла освобождается от жемчужного ожерелья, туфелек, чулок. Когда Дильнаваз начала расстегивать пуговки на платье, он пришел в большое возбуждение.
– Послушай, Темул, будь внимателен, – сказал Густад. – Ты знаешь, что с этим нужно делать?
Но Темул был полностью поглощен раздеванием куклы. Когда Дильнаваз дошла до нижнего белья, тонкая струйка слюны потекла из уголка его рта.
– Темул!
Темно-красный язык, местами обложенный желтым налетом, подхватил слюну.
– ГустадГустадоченьважнаяпетицияИбрахим сказал.
– А, так он приходил собирать арендную плату? А ты понял, что он тебе сказал?
– Оченьоченьважнаяпетициянужновсемподписать.
Густад пересчитал количество экземпляров. Тридцать. Он заставил Темула сесть спиной к кукле.
– Слушай внимательно, – начал он, но в этот момент принесли почту. Он бросил конверты на стол. Падая, те рассыпались веером. На одном из них значился обратный адрес: почтовое отделение в Нью-Дели. – Слушай меня очень внимательно, – повторил он.
– СлушаюслушаюГустадаслушаюоченьоченьвнимательно.
– Разнеси эту петицию по всем квартирам. Понял?
Темул энергично закивал.
– Всемвсемквартирамвсемвсем.
– По одному экземпляру на каждую квартиру. Скажи, чтобы внимательно прочли и подписали. И говори медленно. Сказал одно слово – остановись, потом – еще одно слово. Медленно. Ты понял? Медленно.
– ДадададаГустадмедленномедленно. Спасибоспасибо Густад.
Прежде чем направиться к выходу, он замялся. Кукла была теперь обнажена до своего бледно-розового пластмассового анатомического естества.
– Ооооооооооо! – Ноздри Темула затрепетали, губы задвигались, словно он что-то жевал, рука сама собой потянулась вперед.
– Темул! – Парень двинулся дальше. У двери он оглянулся и пожирающим взглядом успел в последний раз посмотреть на куклу, прежде чем Густад закрыл за ним дверь. Покачав головой, Дильнаваз принялась аккуратно складывать фату, шлейф, платье и схлопнувшиеся без обруча нижние юбки.