Темул увидел его фигуру, вырисовывавшуюся на фоне окна.
– Густад. ПожалуйстаГустадпожалуйста. Онинеразрешилимнепотрогатьниразу. Пожалуйстапожалуйста. Толькоодинразтолькоодин.
Густад поднял руку, слабо махнул ею и задернул занавеску, сегодня у него не было времени на сочувствие. Снаружи послышались всхлипывания и шмыганье носом, потом – звук шагов: первый – легкий, за ним тяжелый, а потом перемежающееся шарканье волочившейся ноги, которое постепенно затихало, пока не смолкло совсем.
Глава четырнадцатая
I
Приближаясь к перекрестку, Густад увидел на фоне темнеющего неба сверкающие на фасаде кинотеатра огни рекламного щита. Лампочки синхронно вспыхивали вокруг гигантского изображения героя и героини, стражей вечернего городского хаоса; за ними маячил бородатый злодей со зловеще искривившимися губами.
Возле молочного киоска «Аари колони»[223] трое мальчишек в замызганных жилетках и маленькая девочка в дырявой рубашке до щиколоток ковырялись в проволочных сетках, осматривая использованные бутылки. Отгоняя их, продавец кричал, чтобы они оставили бутылки в покое.
– Только мешают торговле, – бормотал он, – пялятся своими глазищами, как будто никогда в жизни молока не видели.
Дети дождались, когда он отвлекся на покупателя, и снова пробрались к киоску. Продавец услышал позвякивание бутылок. Он тихонько открыл заднюю дверь и выскочил наружу как раз в тот момент, когда Густад дошел до угла.
Мальчишек как ветром сдуло, а девчушку он поймал за рукав.
– Budtameez![224] – сказал он и стукнул ее по голове. – Не хочешь слушаться по-хорошему?! – Еще удар. Девчушка завизжала и стала вырываться. Мальчишки беспомощно наблюдали, стоя в стороне. Мужчина поднял руку, чтобы нанести третий удар, но она так и осталась занесенной. Густад схватил его сзади за воротник, и от неожиданности мужчина ослабил хватку. Мальчишки захлопали, а девочка быстро отбежала на безопасное расстояние. Густад развернул мужчину лицом к себе.
– Стыда у вас нет, такой здоровый осел и бьет крохотную девочку!
– Да надоели они за целый день, – заныл продавец. – Отпугивают покупателей, выхватывают у них бутылки, не успевают они их даже поставить. – Густад отпустил его воротник. Девочка с благодарностью наблюдала из надежного места, вытирая нос рукавом. Какая же она маленькая и хрупкая. Даже более худенькая, чем Рошан. – Люди предпочитают не останавливаться там, где копошатся попрошайки, – продолжал продавец. – А если я не продам столько, сколько мне положено, этот киоск закроют. И что мне тогда делать?
– Дайте мне одну бутылку, – рявкнул Густад, доставая бумажник.
– Какого? Шоколадного, мангового, фисташкового, простого?
Густад подозвал девочку.
– Иди сюда, детка. Какое молоко ты любишь?
Она застенчиво пожала плечиками. Он настоял, чтобы она сама выбрала, и она наконец робко пробормотала:
– Простое белое.
Продавец недовольно поставил перед ней бутылку, сунув в нее соломинку. Сделав несколько глотков, девчушка позвала мальчиков и протянула бутылку им.
– Стой, стой, что ты делаешь? – сказал Густад. – Молоко – тебе.
– Это мои братья. Они тоже любят молоко, – смущенно ответила девочка, опустив глаза и чертя что-то в пыли пальцем ноги.
– А! – понял Густад. – А вы какое любите?
– Шоколадное!
– Шоколадное!
– Шоколадное! – пулеметной очередью прострекотали мальчишки, а потом хором добавили: – Но любое подойдет.
– Три шоколадных, – сказал Густад продавцу. Он подождал, пока они все выпьют, опасаясь оставлять детей наедине с этим парнем, и ушел, только когда в соломинках послышалось пустое шипение. Ребятишки потащились за ним на некотором расстоянии, прыгая, толкаясь, начиная вдруг петь песенки из кинофильмов и не зная, как еще показать ему свою благодарность. Но в конце концов их поглотила толпа кинозрителей.
После перекрестка у кинотеатров толпа поредела. Торговый центр «Шины – Диски – Покрышки» убирал с тротуара свою уличную экспозицию. Автомеханики («Чиним все – местное и иностранное») уносили инструменты и запчасти с обочины и запирали машины. Возле «Птичника», как обычно, слонялись бездельники, пришедшие посмотреть на экзотических птиц в их скупом, хотя и пестром оперении. Настоящие посетители входили и выходили без колебаний.
– Привет, джентльмен! – сказал Пирбхой. – Сегодня нога в порядке?
– Да-да, все хорошо, – ответил Густад, упреждая предложение нового паана. – Гулям Мохаммед приходил сегодня?
– Он и сейчас там, внутри.
– А я могу войти? Они не будут возражать?
– Женщины? Аррэ, они любят, когда к ним заходит мужчина. Гулямбхай на последнем этаже, прямо напротив лестницы.
Откуда-то, то ли из радиоприемника, то ли из магнитофона, неслась песня из старого фильма: «Dil deke dekho, dil deke delkho, dil deke dekhoji…» – «Попробуй отдать свое сердце, отдай свое сердце и увидишь…» – надрывался певец. Густад нерешительно вошел и проследовал по коридору, окутанный ароматами духов и тошнотворными запахами эфирных масел, смешанными с запахом тел. Женщины ждали клиентов, выпятив груди. Одна опустила руку и поддернула подол юбки так, чтобы обнажилось бедро. Густад мимолетно взглянул: нога волосатая. Он стал подниматься по лестнице. На следующей площадке мизансцена повторилась. Пупки и ложбинки на груди красовались в рамах дверных проемов. Одна женщина, в шортах («Секс-бомба», – гласил принт у нее на спине), поворачивалась в разные стороны, демонстрируя выпирающие под шортами «полумесяцы». Он скользнул взглядом, надеясь, что тот выражал отсутствие какой бы то ни было заинтересованности. Нужно дойти до отчаяния, чтобы… Этой не мешало бы побриться. А у этой формы – как продолговатые баатли[225] манго. А у этой – как шины из автомагазина. Снаружи это место выглядит лучше, чем внутри. Но говорят, на Колабе[226] есть красивые проститутки высшего класса. Колабские девушки по вызову зарабатывают большие деньги на туристах с Ближнего Востока, арабах, которые обожают AC/DC[227], туда-сюда…
Комнаты, в которые ему удавалось мельком заглянуть, выглядели отвратительно убого. Кровать, на ней тонкий комковатый матрас – ни простыней, ни потолочного вентилятора, ни стула, ни стола. В одном углу – таз и маленькое зеркало. Где же душистые шелковые простыни, комнаты с кондиционерами, освежающие и алкогольные напитки – вся та роскошь, о которой трубили хозяева заведения? Где танцовщицы, в совершенстве владеющие искусством, наслаждение от которого, как говорят, способно свести мужчину с ума? От того, как двигались эти женщины, как они выставляли себя напоказ, у мужчины было столько же шансов сойти с ума, сколько выздороветь после операции на сердце, выполненной мясником с Кроуфордского рынка. Густад вскарабкался на третий, последний, этаж. Вот так всегда: все выглядит чудесным со стороны. А когда посмотришь вблизи – сплошное разочарование.
Песня закончилась и тут же началась сначала: «Dil deke dekho, dil deke dekho, dil deke dekhoji…» – наверное, очень уж кому-то она нравилась. Густад постучал в дверь напротив лестницы. Дверь приоткрылась. Он не знал бородатого мужчину, выглянувшего в щель. Потом мужчина заговорил, отворив дверь настежь:
– Мистер Нобл! Пожалуйста, входите. – Голос был знакомым. Теперь, по истечении нескольких месяцев после визита Густада на Чор-базар, Гулям Мохаммед избавился от повязки и обзавелся бородой.
Густад осторожно вошел. Комната была такой же, как те, в которые он мельком заглядывал, только вместо кровати здесь стоял письменный стол. На стене позади стола висели портреты Махатмы Ганди и Джавахарлала Неру в рамках.
– Садитесь, пожалуйста. Я вас ждал. Спасибо, что так быстро пришли. – Любезен и вежлив, как всегда, подумал Густад. Как будто ничего не случилось. – Вы прочли об этом в газете?
– Вчера, – подтвердил Густад.
– Должно быть, вы недоумеваете, что происходит. – Он слегка раскачивался, сидя на стуле, потом вдруг замер. – Это правда. Наш дорогой друг действительно в тюрьме. Но все остальное – ложь. Грязная ложь. Вы ведь знаете: все, что пишут в газетах, – неправда.
«Соль и перец, имбирь и чеснок», – припомнил Густад собственные слова о пропагандистских домыслах, которые, бывало, повторял Сохрабу.
– Я знаю, как следует читать газеты, – сказал он, – но тогда откройте мне правду вы. Зачем Джимми послал мне миллион и велел положить его на банковский счет? Скажите же мне правду. – Он чувствовал, как вскипает в нем гнев, хотя и знал, что с этим человеком нужно быть очень осторожным. – А также расскажите мне про кошку и гигантскую крысу с отрезанными головами под моим кустом.
Он очень внимательно наблюдал за реакцией, но лицо Гуляма оставалось совершенно бесстрастным.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Нобл. У нас в НАК нет времени играть с кошками и крысами. Но вот что я вам скажу: у Билибоя есть враги. Вся эта история была состряпана людьми на самом верху, чтобы прикрыть собственные грехи. – Он наклонился ближе. – Я рад, что вы спросили про деньги. К несчастью, я не могу ответить на ваши вопросы. Билибой все расскажет вам сам в положенное время. А пока вам придется просто довериться ему.
– Думаю, я и так уже слишком ему доверился.
– Полноте, мистер Нобл, не следует сердиться на друга, когда он более всего в вас нуждается.
– Что вы имеете в виду?
– Его жизнь в опасности, – ответил Гулям Мохаммед. – Он… – «Dil deke dekho» потонула в поднявшихся криках и визгах. Гулям вскочил со стула и, выглянув в окно, проверил глухой переулок внизу, потом открыл дверь и прислушался. Женщины кого-то поносили – мужчину, судя по оскорбительным насмешкам, касающимся его мужских достоинств, которые они беспрерывно громко выкрикивали. Гулям, а за ним и Густад вышли на лестничную площадку. Воздух борделя, насыщенный удушливыми ароматами эфирных масел, теперь заполонил еще и поток цветистых ругательств.