Густад понял. Он наклонился и погладил его по плечу.
– Все хорошо, Джимми, все в порядке, – сказал он, и разум Джимми соскользнул обратно, в благополучное прошлое.
– Густад, который час? – задыхаясь, спросил он. Этот всплеск отнял у него слишком много сил. – Время для кушти?
– Еще нет, Джимми, отдохни немного. – Он продолжал гладить его по плечу до тех пор, пока он не стал готов продолжить свою историю.
– Состоялась церемония… рождения Бангладеш. В округе Куштия, неподалеку от нашей границы… пригласили прессу… деревню переименовали в Муджибнагар. Новый флаг… зеленый, красный, золотой… в манговой роще. Пение… Шонар Бангла[294]. А неподалеку – пакистанская артиллерия. Джой Бангла…[295] момент гордости для всех. Но проклятая зарубежная пресса напечатала название деревни… пакистанские военно-воздушные силы на следующий день сровняли ее с землей…
Без стука в комнату вошла медсестра с сердитым лицом. Джимми пора было делать очередной укол. Руки у нее были жилистые, вены выпирали на них как плетеные веревки. Она грубо перевернула его на бок, сделала свое дело и вышла, не проронив ни слова.
– Сейчас снова начнется. Как же я буду с тобой разговаривать?
– Не волнуйся, – успокоил его Густад. – Еще полно времени. Отдыхай. Я подожду.
Он взглянул на часы и удивился – уже почти час дня. Как много времени и бесценных усилий потратил Джимми на эти немногие слова. Как будто каждое из них приходилось кропотливо высекать из упрямого гранита, отражавшего его удары, затуплявшего долото. Но Джимми не сдавался и после долгой борьбы представлял их Густаду. Одно за другим. Тот принимал их почтительно, с душевной мукой, чувствуя боль, которая вложена в их создание.
– Деньги. Деньги были самым главным для Мукти-Бахини. Без денег – ни продовольствия, ни взрывчатки, ни ружей… операцию можно было бы сворачивать… Мы были наедине, но она не обращала на меня внимания… как будто витала где-то далеко. Странная женщина… очень сильная женщина…
Я думал, она утратила интерес и Мукти-Бахини конец. Но все же представил ей свой полный доклад. И вдруг она сказала: я поняла ситуацию, я организую дополнительные фонды. И ушла к себе… в свой маленький кабинет. Предварительно снабдив меня инструкциями: на следующее утро отправиться в Государственный банк, встретиться с главным кассиром и попросить шестьдесят лакхов[296] рупий. Даже начала объяснять: когда помощь официально санкционируют, эта сумма будет возмещена. Я еще подумал: зач… зачем она все это мне рассказывает, это же не мое д-д-дело…
Вколотое лекарство снова начинало сковывать ему язык. Густад хотел, чтобы он прервался и отдохнул, он низко склонился к нему, едва не касаясь ухом губ Джимми.
– Она сказала… не сообщайте главному кассиру своего имени и звания в НАК. Только: посланец из Бангладеш… пришел за шестьюдесятью лакхами. На следующее утро я получил деньги. Удивительно… шестьдесят лакхов, просто так. Потом, через несколько дней, она прислала пос-посл-послание… Вот теперь слу-слушай внимательно… Ее п-п-план… Ка… как она все организовала… чтобы обезопасить себя и… за-загн-загнать меня в ловушку…
Джимми закрыл глаза; губы продолжали слабо шевелиться, но с них не слетало никаких звуков. Он впал в состояние, напоминавшее беспокойный сон. Густад подтянул простыню, чтобы хорошо укрыть его, и вышел, совершенно разбитый. Мучительная борьба Джимми опустошила и его.
Полицейский спросил:
– Как он? Очень страдает от боли?
– Да. Но сейчас он заснул.
Полицейский сказал, что в буфете внизу есть чай и снэки. «Снэки» он произнес как «снейки»[297].
II
Бхайя не хотел продать Дильнаваз четверть литра молока сверх нормы.
– Аррэ баи, надо было предупредить меня вчера. Откуда я возьму лишнее молоко?
Стоявшие в очереди соседи тут же вступили в спор, приняв сторону Дильнаваз.
– Кончай свое притворство, muа́, мы же знаем, что ты, как только уйдешь отсюда, просто добавишь четверть литра воды.
Как всегда бурно протестуя против обвинений, он долил Дильнаваз четверть литра.
Отнеся молоко домой, она отделила лишнюю четверть литра для приготовления смеси. Сначала – тавиз из связки над дверью. Она разрезала лайм на тонкие дольки, порубила чили и начала растирать все это в однородную массу. Круглый камень скрипел и урчал, пока она возила им взад-вперед по плоской доске.
Размешанная в молоке паста приобрела бледно-зеленый оттенок. Потом она отмерила в ступку нужное количество семян – аниса, сныти, мака, укропа, горчицы – и растолкла их в пудру. Остальные ингредиенты были уже в виде порошка или жидкости: kun-koo, marcha ni bhhuki, harad, dhanajiru, papad khar, shahjiru, tuj, lavang. Mari, ailchi, jyfer, sarko, garam masalo, andoo, lassun[298]. Она энергично взболтала смесь, мисс Кутпитья особо предупредила, что все должно хорошо перемешаться.
Теперь мышиный помет. Дильнаваз не сомневалась, что найдет необходимое количество – спасибо Густадову затемнению, даже это неудобство в конце концов на что-то пригодилось. Приподнимая углы черной бумаги, она вскоре набрала чайную ложку. В смеси эти черные катышки оставались на поверхности, сколько ее ни взбалтывай. Она отставила получившийся раствор и принялась за поиски последнего ингредиента – белого шарика паучьего кокона, – не переставая дивиться тому, чего только не знает мисс Кутпитья.
Большую черно-коричневую особь она засекла почти под потолком, там, где черная бумага прилегала к вентиляционной решетке. Она резко махнула шваброй на длинной ручке. Бумага оторвалась, и паучиха изящными рывками заскользила к полу на своей шелковой нити. Определив место ее предстоящего приземления, Дильнаваз ждала, чтобы закончить операцию с помощью тапочки.
Но самая трудная часть была впереди – все восемь ножек паучихи намертво сомкнулись вокруг живота, и белый кокон с яйцами защищала радиальная сетка этих темных волосатых отростков. Они напомнили ей волосатые ноги инспектора Бамджи, когда – до повышения по службе – он еще носил шорты.
С помощью листка бумаги и карандаша, взятых со стола Густада, она одну за другой отогнула задние ножки паучихи. Некоторые из них снова сжались как пружинки, пришлось их придерживать, некоторые оторвались у самого тельца или на середине. Поработав карандашом, она отделила кокон, мягкий и немного клейкий, хотя и не такой липкий, как паутина.
Потом поставила кастрюльку на плиту. Смесь согрелась и превратилась в темно-коричневый однородный состав. Даже упрямые мышиные катышки растворились и смешались со всем остальным. И, наконец, тщательно сохраненный квасцовый пузырь был размолот и добавлен в смесь.
Дильнаваз была готова к встрече с идиотом-собачником.
По субботам, в дополнение к утренней и вечерней прогулкам с Капелькой во дворе, мистер Рабади совершал еще одну, в середине дня. Зная об этом, Дильнаваз выработала стратегию. Она подогрела густую смесь и добавила в нее ложку молока. Да, теперь консистенция была правильной.
В начале второго из дальнего конца двора послышался пронзительный лай Капельки. Дильнаваз напряглась. Теперь только бы ей повезло и на лестнице никого не оказалось. Было очень важно точно подгадать момент. Она подождала, когда мистер Рабади подойдет к кустам, выскочила из задней двери и взбежала по лестнице.
Ее расчет оказался идеальным. Она выглянула с балкона. Капелька требовала временной остановки, чтобы вынюхать подходящее место под кустом, и мистер Рабади исполнил ее желание. Дильнаваз вытянула руку и опрокинула кастрюльку.
Рык мистера Рабади эхом раскатился по всему двору. Она стремительно скатилась по лестнице и вернулась домой через заднюю дверь, стараясь не слишком радоваться, чтобы не спугнуть удачу. Не было пока никаких доказательств того, что смесь попала ему на голову, мистер Рабади орал бы независимо от того, куда она попала, – пусть даже всего лишь на землю рядом с ним. Ей отчаянно хотелось посмотреть, но приходилось ограничиваться слухом.
– Junglees![299] – вопил он. – Живете как животные! – Слыша нескончаемые крики хозяина, Капелька присоединила к ним и свой голос. – Тысячи людей голодают! А эти бессовестные выбрасывают карри во двор! – Дильнаваз испытала прилив оптимизма: значит, смесь вылилась достаточно близко к нему, раз он учуял запах.
К гневным литаниям добавились пронзительные крики боли, когда молотый красный чили, яйца, чеснок, «гарам-масала» и другие жгучие специи, стекая вместе со смесью с волос и лба мистера Рабади, попали ему в глаза.
– А-а-а-а-а! Какая боль! А-а-а-а-а! Умираю, бас, умираю!
Теперь Дильнаваз не сомневалась, что цели своей достигла.
– О-о-о-о-о! Mari chaalyo![300] Ослеп! Я совершенно ослеп! Смотрите, бессовестное вы животное! Кем бы вы ни были! Посмотрите на меня! В собственном дворе остался без глаз! Ослеп от вашего карри! Пусть с вами случится то же самое! И с вашими детьми, и с детьми ваших детей! – Он на ощупь потащился домой, сыпля проклятьями, скуля и взывая ко всему миру стать свидетелем его жестокой судьбы. Капелька скакала вокруг него, радуясь необычно оживленному настроению хозяина.
Дильнаваз вернулась в кухню. Все прошло в точном соответствии с планом. Мисс Кутпитья будет гордиться ею, подумала она, отчищая кастрюльку от своего волшебного зелья.
– Мама, это идиот-собачник кричал? – спросила Рошан.
Дильнаваз вздрогнула, она не заметила, как вошла дочь.
– Да, но ты не должна так его называть. И почему ты встала с постели?
– Я устала спать весь день. Можно мне что-нибудь поделать?