А на другой день, на съемках, «Бабушка» в кругу «приживалок» вещала опять о нем же, о Туринском. Женя просто оторопела. Ада Васильевна, оказывается, побывала на премьере.
— Он, конечно, мастер, — важно выговаривала она, — но редкостный кобельфо. Я его спрашиваю как-то: «Витька, и не надоело тебе жен менять?» А он и отвечает: «Адочка, ты знаешь, что говорил «красный граф» Алешка Толстой Михаилу Булгакову? А он говорил: «Надо менять жен, батенька! У настоящего писателя должно быть три жены». А чем режиссер хуже писателя?» А я и говорю: «Так у тебя не три, а тридцать три жены!» Он подмигнул мне: «Три, Адочка, всего три! Остальные — одалиски и наложницы!»
Женя горько усмехнулась: стало быть, ее он зачислил в одалиски. Ну, Туринский, только появись на моем горизонте, я тебе все скажу и даже больше!
— Конечно, в обаянии ему не откажешь, — продолжала «Бабушка» терзать сердце Мордвиновой. — Он интересный мужик, красивый. Нынешняя его жена, Анжела — дочь режиссера Гарина, его приятеля. Влюбилась в Витьку как кошка, сама на шею вешалась. Отец рвал и метал, когда узнал об их связи.
— А что Туринский? — спросила одна из «приживалок».
— Да что Туринский? Он сроду еще ни одной юбки не пропустил, а тут само в руки идет. Отец был взбешен и вынудил его жениться. Я говорю как-то: «Витька, на что тебе эта девчонка? Умрешь со скуки!» А он: «Адочка, да разве не все равно кто? А тут тело молодое». Старый похабник!
Тут Жене страстно захотелось завесить самой Адочке оплеуху. Вот бы она удивилась. «Не тебе судить!» — хотелось крикнуть при этом. А возмутись Адочка: «За что?», Женя бы ответила чужой фразой: «За то удовольствие, с которым ты это говоришь!»
Вот-вот прозвучит команда «Мотор!», а Мордвинова никак не могла справиться с собой. Она сидела за декорацией, изображавшей дюссельдорфскую квартиру Жуковского, и дошивала чепец. Не успела дома дошить, что делать, времени совсем не было. «Бабушка» с утра успела пройтись по этому поводу:
— У нас костюмеры не умеют ни стирать, ни шить.
Женя промолчала, а вот ассистент Марина не выдержала, заступилась:
— Зря вы так говорите, Ада Васильевна! У нас вполне компетентные, профессиональные костюмеры, они прекрасно справляются со своими обязанностями.
— Ладно, ладно! — отмахнулась дама-режиссер.
Мордвиновой, по правде говоря, было не до ее капризов. Она шила и думала о Туринском. Ее вдруг посетила мысль, что Виктор Алексеевич может быть несчастен в своей семейной жизни. Вспомнился его безликий дом с современным дизайном, его вполне холостяцкие навыки… Да ведь пришел к ней ночью «на автопилоте», стало быть, не так уж сладко ему живется в его «карцере» (кажется, так он выразился).
Вот, вот, пожалей его, пожалей. С этого всегда все начинается, мне ли не знать? У него этих жалельщиц! Очередь, как у Мавзолея, выстроится, свистни он только…
Ну, вот зачем он опять появился? Только я подумала о свободе, о каких-то возможностях (если они, конечно, еще остались), и он тут как тут. Колдовство, не иначе. Женя чувствовала, что опять попадает в зависимость от Туринского. Вчера перед сном вспоминала ночь после юбилея. А ведь думала тогда: случайность это или начало нового этапа. Да какой тут может быть новый этап, когда три жены и тридцать одалисок! Слеза капнула на чепчик.
— Жень, ты чего? — услышала она и подняла глаза. Над ней склонился администратор Вова, симпатичный парень. Сколько ему, лет тридцать пять?
— Да так, голова болит, — мрачно ответила Мордвинова, однако ей было приятно внимание молодого мужчины.
— Есть парацетамол, дать? — предложил деятельный Вова. — Ада Васильевна загоняет любого.
— Вова! Где Вова? Я без него как без рук! — тут же послышался пронзительный голос «Бабушки», и администратор умчался на зов босса.
Женя припомнила, что Вова часто оказывал ей разные знаки внимания, только она не придавала им никакого значения. Администратору положено следить за порядком на площадке и быть в курсе всего, вот он и отслеживает. Однако через пятнадцать минут Вова вернулся с таблеткой и стаканом воды.
— Вот, выпей. Мне помогает.
Женя поблагодарила администратора, надеясь, что он уйдет. Однако Вова с сочувствием следил, как она будет принимать лекарство. Пришлось выпить ненужную таблетку под его заботливым взглядом.
А что, меня тоже не на помойке нашли! «Да захоти я, была бы моей Наталья!» — мелькнула в голове фраза из любимого фильма про арапа. Что ж я опять в ту же петлю лезу? Отчего бы, скажем, не пофлиртовать с Вовой, коли он так мил?
Мордвинова улыбнулась самой пленительной своей улыбкой и проворковала:
— Спасибо, Вова. Ты меня просто спас!
— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул головой администратор и помчался по своим делам.
Женя посмеялась над собой: не сработало. Однако тотчас опять загрустила. Отчего, когда любишь кого-нибудь и желаешь быть только с ним, нужно искать кого-то другого, предлагать себя, как товар, выставлять в лучшем виде? Чем же это не проституция? Все внутри протестует.
Однако на другой чаше весов — одиночество, возраст, последний шанс… Оптимизма эти мысли не прибавляют. Выходит, из страха одиночества я должна оставить свое чистоплюйство и искать хоть кого-нибудь, кто согласится разделить со мной надвигающуюся старость?
Еще говорят, что надо уметь любить тех, кто рядом. Надо не хватать звезды с неба, а пытаться разглядеть в ближних то, что можно полюбить. Ведь человеку свойственно пленяться недосягаемым, тянуться к запретному плоду…
А если в моей жизни теперь сплошь запретные плоды, что тогда? Как трудно жить. И зачем, зачем я ему позвонила тогда? Зачем разыскивала его телефон, позорясь и стыдясь, на что надеялась?..
— Женя, подежурь на площадке, — вывела ее из задумчивости Марина, и Мордвинова отправилась работать.
Глава 26Ответные меры
Им так и не заплатили за два месяца работы. Ада Васильевна торопилась, выжимала из группы все соки, кормя обещаниями. Много говорила о долге, совести, о чести, которая выпала всем участникам проекта «Жуковский», о добрых делах и Божьей благодати, которая снизошла на нее. Она приводила на съемки священника в качестве консультанта и подолгу беседовала с ним. В последний съемочный день никто даже не заикнулся о «шапке». И так все ясно: денег нет. Все устали, все вздохнули с облегчением, ни на что не надеясь. Только операторская группа была уверена, что их не обманут.
В костюмерном департаменте состоялся совет. Художник по костюмам устранился. Он свое получил, у него три проекта одновременно и некогда заниматься ерундой. Его ассистент Марина собрала костюмеров в их пыльной, забитой хламом костюмерке на «Мосфильме» на чай и произнесла речь:
— Судя по всему, платить нам опять не собираются.
Мордвинова завелась с ходу:
— Интересное кино! Что ж мы им в насмешку, что ли, дались? Люди работали, вкалывали добросовестно, честно, перерабатывали сплошь и рядом, а им — шиш?
— Ее бы устроило, если б мы вообще бесплатно работали, — сказала второй костюмер Даша, похрустывая печеньем.
— А мы и так бесплатно трудились! Или нет? — взвилась опять Женя.
— Ну, нам все же оплатили один месяц, — спокойно отвечала Марина, заваривая себе какой-то специальный чай.
— И что делать? — задалась вопросом костюмерная команда.
— Я однажды уже сталкивалась с такой ситуацией, — ответила Марина, выкладывая пакетик с чаем на блюдце.
— Как это? — удивилась Даша.
— Очень просто, — с тем же олимпийским спокойствием ответствовала Марина. — Арестуем костюмы.
— Арестуем? — не поняли костюмеры.
Ассистент разъяснила:
— Заберем костюмы с фильма, увезем куда-нибудь и не вернем, пока нам не заплатят.
— Отличная идея! — воскликнула Женя. — Только вот сработает ли?
Марина философски пожала плечами.
— А если все же не сработает? — настаивала Мордвинова.
— Ну что ж, тогда ничего нельзя будет сделать. По крайней мере, мы сможем сдавать их в прокат и таким образом хоть что-то компенсируем: костюмы все же исторические, дорогие.
Женя знала, что есть люди, которые живут прокатом реквизита и костюмов. Аня изредка практиковала это. Скажем, снимаются какие-нибудь сапоги сороковых годов прошлого века, за их прокат хозяин получает тысячу рублей в день. Одна знакомая Ани имеет дома целый склад такого барахла и этим живет. Конечно, у нее связи, контакты, ее все знают. Ведь в кино почти все решают связи и свои люди.
Дальше предстояло решить, куда везти костюмы и на чем. Опять выручила Марина.
— Давайте все сложим по сумкам, и я отвезу их к себе на дачу.
Это было разумное решение. Костюмеры тотчас согласились и, вымыв чашки, взялись упаковывать сюртуки, панталоны, галстуки, эфирные бальные и повседневные платья, шали, шляпки и цилиндры в большие сумки, портпледы, кофры и картонные коробки. Изрядно повозились. Потом помогли Марине перетащить все это в ее машину.
— Нужно, чтобы кто-то из вас поехал со мной и там помог все перетаскать и устроить.
Женя вызвалась ехать. Расставшись с Дашей у проходной «Мосфильма», они сели в машину и тронулись в путь.
— И все-таки я не понимаю, — снова заговорила Женя о наболевшем, — как это возможно: взять и не заплатить людям за работу? Это как вот? Как она потом живет, с такой совестью-то?
Марина улыбнулась, чуть покосившись на спутницу, и ответила:
— Это капитализм, о какой совести может идти речь?
— Да, но ведь есть же какие-то пределы, хоть какие-то нравственные понятия и при капитализме? Или нет?
— Деньги — вот единственное понятие при капитализме. Женя, ты будто только что родилась! — Марина посмотрела на нее с любопытством.
— Не хочу жить в таком мире… — отчаялась до слез Мордвинова.
У Марины зазвонил мобильный телефон. Она глянула на дисплей и, держа руль одной рукой, проворковала в трубку:
— Да, дорогой…
Жене было неловко слушать чужой разговор, к тому же она всегда нервничала, когда водитель за рулем говорил по телефону. Марина мурлыкала, договариваясь с кем-то о встрече. Закончив разг