Он снова стал целовать ее все более страстно, жадно, и Ане пришлось приложить усилие, чтобы высвободиться из его объятий. Артем подставил лицо хмельному майскому ветру. Аня достала сигареты и закурила, сознательно занижая торжественность момента прозаической затяжкой.
Когда Ненашев обернулся к ней, глаза его влажно блестели.
— Что ты скажешь мне? — спросил он хрипло.
Аня пожала плечами:
— Для меня это слишком внезапно. Прости, Артем…
Забыв о страхе, она быстро пошагала по крыше к чердачной двери.
Глава 28Ссора
Они поссорились. Впервые за много лет. Да и ссорились ли когда-нибудь вообще?
У Ани был выходной, Женя еще не приступила к новому проекту: ее вот-вот должны были прикрепить. Словом, они бездельничали дома с полным правом. За окном неистовствовал май, однако Аня хандрила. Она встала поздно, вышла на балкон с чашкой кофе и сигаретой, прямо в пижаме. Впереди в дымке громоздились высотки, по сравнению с которыми некогда самое высокое на Потылихе двадцатиэтажное здание казалось спичкой рядом с коробком.
Аня полюбовалась новенькой, пока не запыленной листвой деревьев, которые еще во множестве оставались от некогда обильных зеленых кущ потылихинских пустырей и оврагов. Да, еще совсем недавно их островок утопал в зелени, как в лесу.
Допив кофе и загасив сигарету, Аня вернулась на кухню. Женя жарила сырники ей на завтрак. Устроившись на диванчике с ногами, Аня некоторое время наблюдала за матерью и вдруг сказала:
— Артем Ненашев сделал мне предложение.
Женя выронила лопатку, которой переворачивала сырники. Она не стала поднимать ее, застыла в ожидании продолжения.
— И? — произнесла, не дождавшись. Тотчас спохватилась, подняла лопатку и перевернула сырник, начинавший подгорать.
Аня с трудом проговорила:
— Я не дала согласия…
Женя швырнула лопатку, выключила плиту, сняла фартук и села напротив дочери.
— Почему, Ань?
Впрочем, она не удивилась ответу. Аня молчала.
— Как это было?
Ане не хотелось возвращаться к пережитому, но мама имела право знать. Она рассказала.
— И что он? — упавшим голосом спросила Женя.
— Он ничего, — ответила дочь. — Отвез меня домой, попрощался и все.
— Больше не звонил, — утвердительно сказала Женя.
— Звонил, почему же, — Аня достала сигарету из пачки и закурила. — Я ведь не ссорилась с ним, не расставалась, не посылала его. И я давно уже сказала Артему, что у меня есть мужчина.
— Кто? — иронически удивилась Мордвинова. — Этот каскадер?
— Он не каскадер, мам.
— Ну, осветитель.
— И не «светик».
— «Так кто ж ты, наконец?» — процитировала Женя.
— «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо», — подхватила Аня.
— Ты хочешь выйти замуж за Тимофея? — бросив дурачиться, спросила Женя.
— Во-первых, он не предлагал. Во-вторых, и за него я тоже не пошла бы, — ответила дочь.
— Ты вообще не хочешь замуж? — удивилась Мордвинова.
— Да, вообще.
Женя включила чайник, который уже остыл, поставила на стол тарелку с сырниками.
— Я этого не могу понять, — заговорила она наконец. — Объясни мне, почему вы не женитесь?
— Кто мы? — спокойно спросила Аня.
— Ну, молодежь, нынешнее поколение молодых. Ведь тебе уже двадцать семь лет!
— Это много?
Выдержка изменяла Жене, хотя она понимала, что ее раздражение адресовано не столько дочери, сколько современной жизни вообще.
— Давно установлено, что заводить детей здоровее всего в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет.
— Я не хочу детей.
Женя, поднявшаяся было за чайником, так и села, беспомощно глядя на дочь.
— Ничего не понимаю! Почему?
Аня внешне была спокойна, но пальцы ее, державшие сигарету, слегка дрожали.
— Потому что страшно за них.
— Да нет, вы просто эгоисты! — бросила Мордвинова.
Аня повысила голос:
— Родить их в мир, где людей взрывают в метро, берут в заложники в театре, где педофилы и маньяки разгуливают безнаказанно, где варварски уничтожаются леса, исторические памятники — это ли не эгоизм?
— Да ведь кроме этого еще много, много другого! — в бессилии воскликнула мать.
— Что, например?
Женя горячилась и не сразу могла собраться с мыслями. Она налила себе кофе, взялась за сырник, да так и не откусила от него, положила на тарелку.
— Как что? Как что? А вот май за окном? — Она сделала жест рукой в сторону. — А объятья любимого человека? Вкус хорошего шоколада? Интересная книга? Поэзия «Серебряного века»? Прекрасная музыка? Долгожданное письмо? Новогодняя елка? Звуки любимого голоса в телефонной трубке? Улыбка ребенка?
Аня слушала ее с упрямым выражением лица.
— Любовь — это всегда, прежде всего, страдание, а про детей мы уже поговорили.
Мордвинова рассвирепела.
— Нет, что это за времена-то настали? Всего боитесь, не женитесь из-за эгоизма, из-за того, что это работа, труд, как любые отношения, а вы озабочены только своей внешностью, своим дорогим здоровьем!
— Ты говоришь, брак — это работа. Но для чего работать? — Аня пожала плечами. — Чтобы ненавидеть друг друга в конечном итоге? Так я лучше буду работать над собой.
— Да, жить для других теперь не модно, — саркастически усмехнулась Женя.
— При чем здесь это? — удивилась упрямая дочь.
— При том, что брак, семья — это жизнь для других, не только для себя любимого! Вы всего боитесь: болезни, смерти, почему же не боитесь одиночества? Человек не может жить без человека!
— Для того чтобы с кем-то жить, не обязательно жениться, — резонно ответила Аня.
Женя даже растерялась:
— Да, но дети, дети-то? Они ведь теряют представление о нормальной семье! В Англии разрешили однополые браки, им позволят усыновлять детей и дальше что? Человечество выродится!
Аня опять пожала плечами:
— Я тебе и говорю, что не хочу в этот мир рождать детей.
Мордвинова расстроилась до слез:
— Но ведь это элементарно: должен быть рядом человек, отец твоих детей, твой муж, который будет тебе опорой и поддержкой. Я ведь не вечная…
Аня перебила ее:
— Покажи мне хоть одну благополучную семью, где муж — опора и поддержка!
— Да сколько угодно!
— Ну?
Женя растерянно замолчала, силясь припомнить хоть одну счастливую пару.
— Только не говори мне о Свете и ее супружнике, — предупредила Аня.
— Не говорю, — вздохнула Женя. — Светке он надоел смертельно, однако живут же…
— Привычка, — отрезала дочь.
Женя опять готова была расплакаться.
— Да пойми ты, брак — это не страсть и не романтические грезы, это…
— Ячейка общества, — язвительно подсказала Аня.
— Да, если угодно! Некое соглашение двух людей строить общий мир, в котором будет комфортно детям, старикам, где общность основана на взаимном доверии, уважении, любви!
— Примеры? — требовала безжалостная дочь.
У Жени опускались руки.
— Я могу только о себе сказать, — заговорила она с усилием. — Когда мы жили с Туринским, я знала, что такое семейное счастье…
— И где он, Туринский? — усмехнулась Аня. — И потом, вы ведь не были женаты.
— Да… — задумалась Женя. — Счастье не бывает продолжительным, но есть вещи, которые остаются на всю жизнь.
— Тем не менее ты жила одна много лет. И сейчас тоже.
Мордвинова заморгала глазами, сгоняя слезы. Она попыталась откусить от сырника, но не смогла жевать. Аня и вовсе не касалась завтрака. Она курила и задумчиво выпускала дым в сторону открытой форточки. Женя проморгалась, помолчала и другим, срывающимся голосом заговорила, подводя итог:
— Вам жить, вам платить. Только вот… Взять хотя бы классическую русскую литературу, ведь это зеркало жизни. У Толстого в его «Войне и мире» есть «мысль семейная». Это девятнадцатый век. Двадцатый век — не самый благополучный, мягко говоря, — есть «мысль семейная» в «Тихом Доне», «Белой гвардии». А что сейчас? Что вы оставите?
Аня хотела сказать: «То же, что и вы», но промолчала. Да ответа и не требовалось. Женя отодвинула тарелку с надкушенным сырником, встала и ушла к себе. Аня погасила сигарету в пепельнице, допила кофе и произнесла без всякого выражения:
— «Мысль семейная»… Литературщина сплошная.
Глава 29Премьера
Позвонил администратор Вова и предложил два пригласительных на премьеру «Жуковского» в «Художественном».
— Вообще-то приглашений немного совсем, и каждое только на одно лицо, — сообщил Вова, — но некоторые актеры не могут приехать, и я отложил на твою долю два.
— Когда премьера? — спросила Мордвинова.
— Завтра в восемнадцать ноль-ноль.
Назавтра Женя была как раз свободна.
— Как их можно забрать? — спросила она.
Они договорились встретиться в метро на станции «Киевская». Женя тотчас позвонила Ане.
— Пойдешь со мной на премьеру «Жуковского» завтра вечером?
Аня не сразу ответила.
— Если только для компании. Смотреть, что там наваяла ваша «Бабушка», не очень-то хочется…
— Ну, давай, сходим! — попросила Женя. — Если что, всегда можно сбежать.
— Хорошо, попробую выбраться с работы пораньше…
Премьера представлялась Мордвиновой прекрасным поводом для окончательного примирения с дочерью. С момента ссоры прошла неделя, а у них так и не выдалась свободная минутка, чтобы поговорить и свести на нет взаимную обиду. Женя была глубоко огорчена образовавшимся холодком в их отношениях. Она понимала, что Аня сама запуталась, что ее позиция — это своего рода протест против неустроенности нынешней жизни, дисгармоничности бытия. Самое печальное, что возразить нечего и противопоставить нечего кроме собственной убежденности в семейных ценностях. Впрочем, чему она удивляется? Семья — это государство в миниатюре. Каково состояние государства, такова и семья.
Конечно, Жене в первую очередь хотелось, чтобы у Ани счастливо сложилась женская судьба. К том