— Ты ни в чем не виновата, — остановила ее Женя. — Ну, рассказала бы мне раньше, что бы изменилось? Он ведь не разводится со своей Анжелочкой, а хочет и невинность соблюсти и капитал приобрести.
— Зря ты так про Виктора Алексеевича, — не согласилась Аня. — Он действительно тоскует по тебе, это же очевидно.
— Все пятнадцать лет? — усмехнулась Женя, но тотчас спохватилась. — Ой, и вправду, зря я так. За него молиться надо, а мы…
И все-таки что-то еще томило и угнетало Аню. Артем? Нет, она чувствует облегчение от того, что наконец вернула ему долг, пусть и с основательной задержкой. Они сидели в ресторане на Пречистенке. Ненашев пригласил Аню для «делового разговора», как он выразился. Она воспользовалась моментом и вручила ему деньги, которые задолжала в Италии. Раз уж «деловой» ужин. Заняв столик на открытой террасе, они с удовольствием озирали окрестности. Вид с крыши на город открывался просто фантастический. Храм Христа-Спасителя, Кремль… Аня засмотрелась, задумчиво куря сигарету. Артем вывел ее из оцепенения:
— Аня… — он замолчал, а глаза его излучали зеленый свет.
Что это было? Она так и не научилась понимать его, так и не смогла читать его по глазам. Чужой. Рядом с Артемом она чувствовала себя пожилой усталой матроной, хотя моложе его на несколько лет. Всегда ровное, хорошее настроение, брызжущий оптимизм, какая-то щенячья подвижность. Так я и не разгадала загадку его глаз. А может, и не хотела? Я ведь не нужна ему, по большому счету, он абсолютно самодостаточен. Все время его распланировано далеко вперед и занято работой. Он с головой погружен в кинопроцесс и только в свободные минуты вспоминает обо мне. Он неделями может ждать встречи, а если я занята, то и больше…
— Аня, хочешь поехать со мной в Париж? В ноябре? — снова заговорил Ненашев. Это, собственно, и было его деловое предложение.
К ноябрю съемки сериала закончатся, подумала Аня. А кто же не хочет в Париж? Конечно, она мечтала о Париже, как всякий художник. Но… Она вспомнила Италию и непроходимую тоску от постоянного насилия над собой. Артем нравился, но он был чужой. И я с ним не я, а вредная старая грымза. Ненавижу себя такой…
— Я подумаю, Артем, — не сразу ответила она.
— Но думай быстрее, — предупредил он. — Не меньше чем за месяц надо подать документы.
Аня кивнула и отпила вина. Ей не нужно было думать. Я не поеду с ним, пусть лишусь Парижа, но не хочу больше так. Удивительный человек! Его не обескураживают мои отказы и даже не обижают, кажется.
Деньги он взял без всякого стеснения. Конечно, за полгода он ни разу не напомнил о долге, но когда Аня вернула деньги, он принял без сомнений…
— Ы-ы-ы! — Васильев вернулся с площадки, потный, несчастный, сунулся Ане в плечо, но она отстранилась, насилу удержавшись от брезгливой гримасы. — А-ань, выходи за меня замуж, а?
— Антон, успокойся, это у тебя стресс: тяжелая сцена, страшная, — машинально уговаривала его Аня, а сама силилась понять, что же все-таки беспокоит ее.
Васильев переоделся, отправился к буфету расслабляться. Ренат все же застукал его однажды за курением травки и под угрозой увольнения поставил ультиматум: будет «дуть» — вылетает из проекта. На этот раз актер внял и теперь спасался в буфете.
Ренат все больше нравился Ане. Он, конечно, страшный ругатель, постоянно орет, легко увольняет проштрафившихся (режиссера, кстати, тоже прогнал, сам взялся снимать), но дело горит в его руках. Он профессионал высокого класса, знает о кино абсолютно все, попробовал себя во всех ипостасях: каскадером, постанцом, актером, режиссером. Начинал с самых азов, работал с мастерами, учился всему на практике, так как образование у него совсем не киношное. И чувством юмора не обделен.
Вчера, к примеру. В кадре — кипящий кулер. Ренат дает команду:
— Грим-костюм поправили!
Конечно, костюмеры и гримеры вскинулись, поспешили исполнить, и не сразу дошло: кому поправлять, кулеру? Это Ренат так шутит.
— Ань, смотри, что пишут! — Костюмер Оля сидела на диванчике с журналом и пила кофе. — «Для того чтобы хорошо выглядеть, женщина должна есть следующие продукты: квашеную капусту, авокадо, киви, шампиньоны, твердый сыр, устрицы, пшено и грецкие орехи». Это что, все полезно?
— А ты не знала? — без интереса спросила Аня. — Тоже мне, бином Ньютона!
— А я ем все это, ну, кроме устриц, конечно, но что-то не вижу особых изменений, — наивно рассуждала Оля.
— Так ты, наверное, еще и сладкое любишь, и колбаску, и пирожки?
— Ну да, как все.
Аня усмехнулась:
— А попробуй только продуктами из этого списка питаться, вот тогда и посмотрим.
— Да ты что! — возмутилась Оля. — Я же ноги протяну. — И она аппетитно захрустела вафелькой.
Аня налила себе кофе и вышла покурить. Стоя на балкончике костюмвагена, она вдруг почувствовала одиночество и неприкаянность. У меня нет подруг, никого кроме мамы. Была бабушка, давно уже. Бывают приятельницы, с которыми перестаю общаться, как только заканчивается проект. Были одноклассницы, однокурсницы из колледжа, но с ними тоже связь давно прервалась из-за полного несовпадения жизненных целей и ритмов. Без подруги плохо. Да и вообще вся моя жизнь — сплошная суета, как на вокзале или в дороге. Никаких привязанностей, все временно. Работа, работа, работа и больше ничего… Разве в этом смысл моей жизни? Я даже рисовать не успеваю. Сценарий забросила, а его надо доделывать. Серию кукол задумала, на них тоже времени нет.
В небе стояла луна, как огромный фонарь, и освещала парк. На земле лежали четкие тени, небо яркое, звездное — невиданное для города зрелище. Начало сентября, уже чувствовалось дыхание осени…
Я не поеду в Париж. Нет, надеюсь, что когда-нибудь там побываю, но не теперь, не с Артемом. Я больше не хочу себя презирать. Отчего так все складывается? Я не могу быть с тем, с кем хочу. Он уехал и не звонит, и больше не позвонит, наверное. И я тоже не буду звонить, я устала. Мне надоело навязываться, предлагать себя, как залежалый товар. Прости, Тим, я больше не могу.
Аня почувствовала отчаяние. Едва она мысленно простилась с Тимофеем, как тотчас окунулась в ледяной холод дикого одиночества. Присутствие Артема ничего не меняло, она не становилась менее одинокой. Ее единственный мужчина, только он может спасти от холода, отогреть ее.
Почему же так болит душа, так беспокойно сердце? Не случилось ли чего с Тимом?
Глава 37Граф Монте-Кристо
Звонить было бесполезно, телефон не отвечал. Мордвинова пропахала интернет в поисках хоть какой-то информации о Туринском. Все впустую. Звонила старым знакомым Мироновым, которые перед юбилеем дали его телефон. Они оказались за границей и знали не больше Жени. Одно утешало: отсутствие сведений — это хороший знак. Случись что непоправимое, везде бы уже раструбили об этом: и в интернете, и по радио, и по телевизору.
Однако Мордвинова сходила с ума от бессилия, и теперь уже долгожданный выходной не радовал. Аня настаивала на отдыхе, испугавшись за маму и ее сердце.
— Тебе надо дома посидеть, — наставляла она. — Закончится проект — не хватайся за новую работу, отдохни. С голоду не умрем.
— Ну да, — возражала Мордвинова, — сидя дома, я совсем раскисну.
Оставалось всего две смены на этом проекте, и Женя была в растерянности. Она так ничего и не узнала о Туринском и не ответила на два предложения. Марина, ассистент с «Жуковского», звала на полный метр. Второй вариант казался сомнительным: «мыло» серий на двести с гаком, работа на заводе в одних и тех же декорациях или «сэтах», как их там называют. На таких проектах никто не выдерживает весь срок, разве что люди, любящие постоянство.
Женя подумала о фильме, который мечтал снять Туринский. Чем я могу ему помочь? Я уже все забыла, растеряла… Однако если бы он захотел, по-настоящему захотел от меня помощи, я бы все вспомнила и многому еще научилась.
На площадку привезли кинокорм, и Женя отпустила второго костюмера Наташу пообедать. Перерыва не объявляли, спешили снимать, поэтому кто когда мог, тогда и подкреплялся. Конечно, есть приходилось по большей части все остывшее, но что делать? Снимали натуру в одном из старых двориков, которых почти не осталось в Москве. Чахлые деревца уже отчасти пожелтели, на рябине краснели грозди ягод. Вот и лето пролетело незаметно…
Мордвинова следила за площадкой и успевала смотреть по сторонам. Сначала репетировали, потом снимали. Женя подошла к режиссеру, сидевшему у плейбека, посмотреть, что получается. Режиссер давал указания помощникам и успевал перебрасываться замечаниями с линейным продюсером.
— О, молодчина! — оценивал он игру известного актера Валуева — блестящего профессионала. — Ему и говорить ничего не надо, все сделает сам и как надо. А эта!
Он хватался за голову, когда доходила очередь до жены генерального продюсера Эвелины Рутковской. Она была откровенно бездарна даже на самый непритязательный взгляд.
— Где их учат? — стонал режиссер. — Надоела, уродина!
Однако в рацию говорил спокойно и доброжелательно:
— Отлично, молодец. А теперь пройдись с улыбкой: ты счастлива! — И тут же бросал на ухо удивленному собеседнику: — Это мы вырежем.
В кармане жилетки Мордвиновой завибрировал телефон (звук она отключила). Женя поманила освободившуюся Наташу, велела последить, сама отошла в сторонку и вынула телефон. Взглянув на дисплей, чуть не выронила мобильник из рук: звонил Туринский.
— Витька! — заорала она в трубку.
Режиссер недовольно оглянулся, и Мордвинова снизила тон:
— Где ты? Как ты? Я так волновалась!
— Врешь, небось? — ответил Туринский, и Женя счастливо рассмеялась. — Да ничего, немного подлечили, и я просто огурец. Надоело здесь до смерти.
— Нет, Вить, ты не торопись. С сердцем не шутят. Что говорят врачи? — волновалась Мордвинова.
— Да брось, Женька, о чем мы? Слушай сюда. Ты сейчас могла бы приехать ко мне?
Не раздумывая, Женя выпалила: