— Я устала, — созналась она, прислонившись щекой к моему плечу.
Я молча обнял ее, мы еще раз оглянулись на музыкантов и пошли в отель. Портье, не спрашивая, протянул нам ключ от номера. Когда Маша посмотрела на него, он улыбнулся. По всей видимости, она понравилась ему.
Зайдя в номер, Маша сразу направилась в ванную. Чтобы предупредить мой вопрос, сказала:
— Приму душ и сразу лягу спать. Столько впечатлений за один день не так-то просто вынести.
Она вышла из ванной в ночной рубашке, разобрала постель и легла на кровать. Я лег рядом с ней. Ночью я проснулся от тревожного чувства. Мне казалось, что я заблудился в джунглях и никак не могу выбраться из них. Надо было крикнуть, чтобы позвать на помощь, но у меня неожиданно отказал голос. Усилием воли я заставил себя открыть глаза. Пошарил рукой по кровати рядом с собой. Маши не было. Она стояла у окна босиком и в ночной рубашке. Ее силуэт хорошо был виден на фоне света фонарей, пробивающегося с улицы. Она сосредоточенно смотрела на противоположный берег Влтавы, на котором четко вырисовывались очертания Пражского Града, освещенного прожекторами. Он походил на тень, которую художники рисуют на чистом листе бумаги. Главной доминантой Града был храм Святого Вита с остроконечными готическими башнями, уходящими в небо. Создавалось впечатление, что храм поднялся над берегом и парит между землей и звездами.
— Маша, — шепотом произнес я.
Она никак не среагировала на мой зов. Я снова произнес ее имя. Она оглянулась и сказала:
— Ты не спишь?
Мне показалось, что, глядя на храм, она читала про себя молитву. Таким тихим и умиротворенным был ее шепот.
— Мы обязательно побываем там, — сказал я.
— Я так благодарна тебе за эту поездку, — произнесла Маша, все так же стоя ко мне спиной и глядя через окно на Пражский Град.
— А я тебе.
— Мне-то за что?
— Ты представляешь, сколько бы я потерял, если бы тебя не было здесь? Я бы не видел потрясающего силуэта женщины на фоне ночного окна. Не видел ее бледного лица, обращенного к парящему над городом храму. Я бы не узнал таинства, которое соединяет жизнь и вечность.
— Ты всегда пытаешься найти во всем смысл, — сказала Маша.
Я подошел к ней и обнял за талию. Она повернула ко мне лицо, на котором выделялись большие темные глаза, и прошептала:
— У меня такое ощущение, будто все это не со мной…
Свет фонарей падал на Влтаву. Вода казалась темной и тяжелой и походила на пропасть, над которой возвышался храм. Прижав Машу к себе, я положил голову ей на плечо и мы молча смотрели на противоположный высокий берег, как будто ждали, когда над храмом появятся ангелы. Но ангелы не появились.
Я поцеловал ее в голову и пошел спать, а Маша сказала, что постоит еще немного, чтобы запомнить красоту. Я не слышал, когда она легла в постель.
Утром мы спустились в ресторан позавтракать. Оказалось, что завтрак входит в стоимость гостиничного номера. Я заказал пражские сосиски и по чашке кофе. Маша почти не притронулась к еде, у нее не было аппетита.
Едва поднялись в свой номер, как раздался телефонный звонок. Звонила Зденка Божкова. После дежурного вопроса о том, как спалось на берегу Влтавы, она сказала, что в половине двенадцатого за нами зайдет Яна и проводит до издательства. Идти придется пешком, потому что путь лежит через пешеходную зону и проезд машинам там запрещен. Я ответил, что услуги Яны нам не нужны, пусть побережет свои ноги. Мы вчера уже гуляли по центру Праги и знаем, где находится издательство. Я не боялся оказаться невежливым. Мне хотелось побыть вдвоем с Машей.
В половине двенадцатого мы вышли из гостиницы и без пяти двенадцать были у дверей издательства. В представительском зале собралось человек пятьдесят. Зденка Божкова, увидев меня, первой шагнула навстречу. Мы поздоровались за руку, я представил ей Машу. Она коротким цепким взглядом окинула ее с ног до головы и сказала:
— Pekna holka. Mas vyborni vkus, Ivane.
— Dekuji.
— Rusky holky jsou krasny. — Она еще раз оглядела Машу.
— Mezi cesky take neni malo krasnych, — сказал я.
— Jsme slovane. Proto mnozi nas nemaji rady*.
Маша стояла, слушая нас, и переводила взгляд с меня на Зденку. Она не понимала, что разговор шел о ней. Зденка взяла ее под руку и подвела к мужчине средних лет, немного грузному, одетому в дорогой темный костюм.
— Йозеф Поспишил, директор нашего издательства, — произнесла Зденка и, кивнув на меня, сказала: — Иван Баулин.
Мы с директором пожали друг другу руки. На небольшом столе недалеко от Поспишила лежали три стопки книг в ярких переплетах. Я сразу увидел свою фамилию на обложке одной из них. Первым желанием было взять книгу в руки и развернуть, вдохнуть столь приятный для писателя запах свежей типографской краски. Но я понимал, что это неудобно. Надо было ждать, когда книгу вручат, как того требовал протокол. Для этого меня и пригласили в Прагу.
Йозеф Поспишил попросил минуту внимания и произнес речь. Она сводилась к тому, что огромный книжный рынок восточноевропейских стран, который еще недавно был, по сути дела, общим, перестал существовать. Но народы этих государств и сейчас остаются самой читающей публикой в мире. Ситуация требует возрождения книжного рынка. Издательство «Свободное слово» сделало первый шаг к этому.
— Мы с удовольствием представляем вам трех авторов, чьи книги вышли у нас, — сказал Йозеф Поспишил. — Это польский писатель Марек Томашевский, венгерский Ласло Фаркаш и русский Иван Баулин. Я полагаю, что это только начало крупного проекта, который намерены совместно осуществить издательства четырех стран. Сейчас в России, Польше и Венгрии готовятся к изданию книги чешских авторов.
На этом речь Поспишила закончилась. Телевизионщики засняли кадры для теленовостей, затем журналисты начали задавать вопросы директору издательства и нам. Больше всего внимания почему-то досталось поляку. Я не читал его книгу, может быть, она была интереснее остальных, может, были какие-то иные причины. Ведь после распада восточноевропейского блока государств Польша и Чехия сохранили между собой особые отношения. Президенты обеих стран вышли из диссидентов.
Марек Томашевский был тощим человеком немного выше среднего роста с гладко зачесанными назад темными волосами, большими выпуклыми глазами и тонкой полоской рта. Комплекцией он походил на меня, только волосы у нас были разного цвета и мое русское лицо казалось круглее. На нем был великолепный серый костюм, который выглядел немного свободным, хороший галстук и начищенные до блеска ботинки. На вид поляку было чуть больше сорока и мне казалось, что он любуется собой и тем вниманием, которое ему оказано.
Ласло Фаркаш выглядел старше. Он был чуть ниже ростом и намного плотнее поляка. Глядя на них, я невольно окинул взглядом свой костюм и начищенные тоже до блеска туфли и потрогал узел галстука, который немного жал шею.
После вопросов началась раздача автографов. Первую книгу я подарил Зденке, вторую — Маше. Она развернула ее, разгладила ладонью и сказала:
— Я хочу, чтобы ты связал свою надпись с нашей поездкой.
Я взял книгу и как можно аккуратнее вывел: «Любимой Маше на память о наших встречах с Прагой». Прочитав надпись, она удовлетворенно кивнула и закрыла книгу.
После раздачи автографов в соседнем зале состоялся небольшой банкет. Длинный стол посередине был заставлен блюдами с бутербродами и фруктами и высокими бутылками с вином. Йозеф Поспишил произнес тост за успех нашего общего дела и мы выпили. Марек Томашевский, попробовав вино, почмокал губами и начал разглядывать бутылку. На что Фаркаш заметил:
— Чехи умеют делать прекрасные вина. Особенно в моравских областях Зноймо и Годонин.
Фаркаш великолепно говорил по-чешски и я подумал, что теперь и мне придется выучить этот язык более основательно. Хотя бы для того, чтобы прочитать книги Фаркаша и Томашевского. Фаркаш приехал в Прагу с женой, довольно симпатичной брюнеткой, и я познакомил с ней Машу. Женщины пожали друг другу руки и обменялись улыбками. На этом их общение закончилось, потому что Маша не знала венгерского, а жена Фаркаша русского. Ни слова не понимали обе и по-чешски.
Банкет был рассчитан на час. После чего Зденка пригласила меня, Фаркаша и Томашевского в бухгалтерию, где мы получили гонорар за свои книги. Вместе с теми, что Яна вручила в аэропорту, в моем кармане оказалась приличная сумма.
— Ну что, кутнем? — подмигнув Томашевскому, сказал я.
— Сначала нам надо обменяться книгами, кутить будем потом, — по-деловому заметил Марек. Оказалось, что он неплохо знает русский.
На шесть часов директор издательства Поспишил заказал для нас ужин в ресторане «У Калиха». Это был самый известный ресторан Праги, описанный Ярославом Гашеком в «Похождениях бравого солдата Швейка». До ужина в ресторане оставалось еще более двух часов и мы решили провести это время в отеле.
— Я что-то устала, — сказала Маша. — У меня какая-то непонятная внутренняя слабость.
— Это от обилия впечатлений, — сказал я. — Всего за одни сутки мы переместились из одной жизни в совершенно другую.
Она подняла на меня глаза. Ее взгляд был грустным. Я предложил ей прилечь и отдохнуть. Она сняла платье, надела халат и легла, не расправляя постели. Вскоре она задремала.
Ресторан «У Калиха», или в переводе на русский «У Чаши», где любил проводить время незабвенный Швейк, больше походил на пивную. Квадратный зал с серыми, исписанными от руки стенами, был заставлен простыми деревянными потемневшими от времени столами и такими же стульями. Наша компания оказалась не очень большой. Издательство представляли Поспишил и Зденка Божкова, их гостей — мы с Машей, Ласло Фаркаш с женой и Марек Томашевский. Официант усадил нас за большой стол, нам тут же подали знаменитое чешское пиво и меню, в котором были перечислены десятки блюд. Поспишил предложил попробовать гуся с капустой. Все согласились. На аперетив выпили чешской можжевеловой водки «боровичка», оказавшейся довольно крепкой и терпко пахнущей хвоей. Маша даже закашлялась от этого швейковского напитка.