Ольга, очевидно, заметила это и после некоторой паузы сказала:
— В принципе, конечно. Надо только выписать пропуск.
Я пойду с тобой и все сделаю.
Она надела плащ, взяла зонт и мы пошли в больницу.
В вестибюле Ольга попросила меня подождать, прошла мимо охраны и быстро вернулась назад. В руках у нее был белый сверток.
— Вот тебе халат, — сказала она, протягивая сверток. — А вот пропуск. — Она подала мне бумажку. — Я провожу тебя.
Мы прошли мимо охраны к лифту, поднялись на четвертый этаж. Маша лежала одна в двухместной палате на кровати, стоящей у стены. Тонкое одеяло закрывало ее лишь до груди. Она была в голубой ночной рубашке, отделанной тонкими кружевами, которую подарил ей я. Ее лицо было бледным и красивым.
Увидев меня, она села, подложив подушку под спину, и протянула руки. Я наклонился и поцеловал ее в щеку.
— Сядь, милый, — сказала Маша, освобождая место около себя. — Ты когда прилетел?
— Я прямо с самолета. — Я взял ее ладони, прижал к своим щекам. Они были горячими и влажными.
— Я, наверное, пойду, — произнесла стоявшая у порога Ольга. — Пропуск отдашь дежурному.
Я кивнул.
— Вот видишь, как я тебя подвела, — сказала Маша. — Когда ты прилетел в Сосновку, я подумала: а вдруг действительно рожу?
А получилось вот что. — Ее глаза наполнились слезами.
— Что с тобой? — спросил я.
— Пошла к гинекологу. Он направил к хирургу. Обнаружили опухоль. — Она посмотрела на меня таким взглядом, словно окончательный диагноз зависел не от врача, а от меня.
— Это еще не конец света, — сказал я, стараясь быть как можно спокойнее и осторожно погладил ее ладонь.
— Они мне ничего не говорят. — Маша подняла на меня глаза, полные невыразимой печали. — Операция будет послезавтра.
— Не бойся, я буду все время с тобой, — сказал я. — Тебе что-нибудь принести?
— Нет, — она тряхнула головой, рассыпав по плечам волосы. — Меня здесь все знают. Если что надо, принесут.
Она нагнулась к тумбочке, достала оттуда сумочку, вытащила ключ, протянула мне:
— Принеси мне завтра косметичку. Хорошо? Она стоит в ванной у зеркала.
— Что такое косметичка? — спросил я.
— Сумочка с косметическими принадлежностями. Ты что, их никогда не видел?
— Видел.
— Бери. — Она вложила ключ мне в ладонь. — Ты ведь будешь жить теперь у меня, правда?
— Конечно, — ответил я. — Где же мне еще жить? Ребята уже уехали?
— Они тут такое натворили. — Маша вздохнула и закрыла глаза. — Ты, наверное, слышал по телевидению?
— Я прочитал об этом в газете. Где они?
— Этого никто не знает.
— Нам надо думать о нас с тобой. Сколько ты пролежишь в больнице?
— Не знаю. — Маша пожала плечами.
— Я хочу, чтобы ты быстрее вернулась. Я буду за тобой ухаживать. Ты же ухаживала за мной, когда я вышел из больницы.
— Я так рада, что ты прилетел, милый. — Маша попыталась улыбнуться и провела пальцами по моей щеке. — Мне теперь намного спокойнее.
— Во сколько мне прийти завтра? — спросил я.
— После обеда, — сказала Маша. — Вечером меня будут готовить к операции.
— Это трудно?
— Да нет. — Она засмеялась. — Сбреют волосы в одном месте, которое тебе не положено видеть.
— Но ты мне его потом покажешь? — попытался пошутить я.
— Глупый. Разве это интересно?
— Кто его знает? Может быть будет интересно.
— Спроси у доктора. Я теперь все буду делать только с его разрешения.
Я просидел у Маши около часа, потом пошел в общежитие. Дождь перестал, но небо застилали нависшие над самыми крышами домов грязные темно-серые облака. Они непрерывно двигались в одном направлении, иногда расползаясь и обнажая новый слой облаков, еще более темных и мрачных.
В квартире было сумрачно и тоскливо. Каждый квадратный сантиметр ее напоминал о Маше. У двери на коврике стояли ее туфли. На дверке шифоньера висел газовый шарфик, а на спинке стула — белая кофточка. Словно Маша ушла отсюда в больницу, надеясь скоро вернуться и неожиданно задержалась. Теперь вещи терпеливо дожидались хозяйки.
Я прошел на кухню, включил свет. На столе в вазе стоял большой букет цветов. Очевидно, Маша принесла их сюда, чтобы налить в вазу воды и по каким-то причинам не успела перенести букет в комнату. Я захотел это сделать за нее, взяв вазу в руки, но раздумал и поставил цветы на место. Пусть все останется так, как было при ней. Вернется из больницы — тогда и переставит все по своему вкусу.
На электрической плите стоял чайник. Я сменил в нем воду, включил конфорку. В шкафчике над кухонным столом нашел банку растворимого кофе и сахар. Есть не хотелось, не было аппетита. Кофе тоже показался невкусным, я неторопливо пил его только для того, чтобы убить время. Настроение было безрадостным. Я ощущал в душе пустоту, которую нечем было заполнить. Впервые в жизни я по-настоящему понял, как тяжело быть одиноким. Я долго сидел на кухне перед пустой чашкой кофе, глядя то на цветы, то на сумерки за окном, заволакивающие город. Потом погасил свет, прошел в темноте в комнату и лег спать.
Утром у меня было только одно желание — быстрее попасть к Маше. По дороге в больницу я остановился у цветочного ряда, чтобы выбрать букет. Цветов было много и я долго рассматривал их. У одной женщины в ведре с водой стояли гладиолусы разных расцветок: белые, кремовые, нежно сиреневые, темно-бордовые. Но эти красивые цветы были хороши к торжественному случаю. Астры показались мне простенькими, георгины не вязались с атмосферой больничной палаты. Для них требовалось другое помещение. Я выбрал розы, которые подходили к любому случаю.
Маша ждала меня. Она привела в порядок прическу, подрумянила щеки, подкрасила губы. По всей видимости, знакомые медсестры одолжили ей свою косметику.
— Садись, — сказала она, подвинувшись на кровати.
Я поцеловал ее в голову, сел. Она выглядела намного лучше, чем вчера. На лице не было белизны, глаза не казались усталыми и светились здоровым блеском. Я протянул ей розы. Она уткнулась в них лицом, потом подняла голову и сказала:
— Это самые любимые мои цветы. Попрошу девчонок, чтобы принесли банку с водой.
Маша еще раз вдохнула аромат роз и положила их на тумбочку. Я подал ей пакет, в котором лежали косметичка и коробка шоколадных конфет. Она достала коробку, открыла ее, взяла двумя пальцами конфету, протянула мне:
— Возьми, милый. Я тоже съем одну.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.
— Ты знаешь, хорошо. — Она взяла мои ладони, положила их на грудь. — Я так хочу побыстрее выбраться отсюда.
— Теперь уж недолго, — сказал я. — Завтра операция. А там через несколько дней я заберу тебя домой. Мы найдем самых лучших специалистов, они сделают тебя здоровой, вот увидишь…
— Тебе скучно одному? — Маша как будто не слушала меня.
— Очень. Вчера вечером не знал, куда себя деть.
— Я тоже не могу без тебя. — Маша поцеловала мою ладонь.
Я готов был сидеть около нее сколько угодно, лишь бы видеть ее лицо, глаза, слышать ее голос.
— О чем ты задумался? — спросила Маша.
— О тебе. О том, почему незнакомые люди так любят друг друга.
— Ты у меня самый родной, — сказала Маша, прижавшись щекой к моей руке.
Я пробыл у нее до тех пор, пока не пришла сестра и не сказала, что забирает ее для подготовки к операции. Я поцеловал ее и вышел из палаты, задержавшись на пороге. Она согнула в локте тонкую руку и помахала ладонью, словно провожала меня в дальнее путешествие. Я тоже помахал ей и, закрыв дверь, направился к Валере.
Валера сидел за столом и беседовал с женщиной в белом медицинском халате. Увидев меня, он, не меняя позы, коротко бросил:
— Подожди минутку. Я сейчас освобожусь.
Я вышел в коридор, по которому время от времени проходили медицинские сестры и больные. Сестры были молодыми и симпатичными. Вместо белых больничных халатов они носили голубые брюки из хлопчатобумажной ткани и такие же рубашки с коротким рукавом. На голове — высокие шапочки с вышитым на них красным крестом. Маша надевала на работе такую же униформу, но я никогда не видел ее в ней. В коридоре стоял запах лекарств и еще чего-то, присущего только больнице.
Женщина в белом халате вышла из кабинета и Валера позвал меня к себе. Обняв за плечо, он усадил меня около стола. Сам сел на свое место.
— Ольга говорила, что Машу положили на операцию, — сказал он, словно мы только что прервали разговор и сейчас решили возобновить его. — Я звонил в хирургическое отделение. Ни заведующего, ни лечащего врача нет на месте. Что с ней? — Он посмотрел на меня, ожидая моей реакции.
— Это я хотел спросить у тебя, — произнес я. — Маша говорит, что обнаружили опухоль. Но насколько это серьезно, я не знаю.
— Я выясню сегодня же. — Валера повернулся на вращающемся кресле к шкафу, стоящему у стены недалеко от стола. — Хочешь выпить? — Ему явно не хотелось продолжать разговор о Маше.
Я отрицательно покачал головой.
— Тогда расскажи хоть, как у тебя дела. Мы с тобой уже порядочно не виделись. — Валера потер пальцами переносицу. Его взгляд был усталым.
— Ты, наверное, после операции? — спросил я.
— И не одной, — сказал Валера. — Может все-таки выпьешь?
— Давай в следующий раз, — предложил я. — Сегодня нет настроения.
Только сейчас я заметил, что Валера был уже слегка выпивши. Я слышал, что многие хирурги для снятия стресса часто пропускают после операции рюмку-другую. Ведь резать живого человека даже для его спасения — занятие не из самых приятных. Но лишь сегодня убедился, что это правда.
— Нам надо как-то снова выбраться на природу, — сказал Валера. — Да не как в тот раз. А капитально, с ночевкой.
— Теперь уж когда поправится Маша, — ответил я. — Пока она в больнице, мне не до этого.
— Да, да, — сказал Валера и отвел взгляд в сторону.
— Ты что-то не договариваешь? — спросил я.
— Нет. Но ты совершенно прав. Пока она не поправится, какая может быть поездка на природу?