Канунникову казалось, что он уйдет. Тем более, что нападавшие, ошеломленные его внезапным выпадом, пока и не пытались пускаться в погоню. И в это время он увидел, как Черный поднимает со дна лодки обрез. Расстояние между лодками не превышало пятнадцати метров и Канунникову даже показалось, что он разглядел в черном стволе нацеленную на него пулю.
Выстрела Евдоким не слышал. Страшная сила бросила его на дно лодки, дикая боль обожгла руку, заполнила всю грудь.
У него возникло ощущение, что кто-то огромный и тяжелый навалился на него, сдавил ребра, и от этого Евдоким долго не мог набрать в легкие воздуха. А когда набрал, увидел над собой чистое небо и все еще красное, хотя уже высоко поднявшееся солнце. Страх неминуемой смерти заставил его собрать воедино волю и последние силы.
Канунников приподнялся в лодке и с удивлением обнаружил, что преследователи все еще не догоняют его. Черный склонился над Федором, очевидно пытаясь привести его в чувство. На лодку Евдокима он не смотрел, считая, что Канунников мертв.
Евдоким ухватился раненой рукой за правое весло, пытаясь повернуть лодку к берегу. Он понимал, что как только Черный увидит его, тут же пустится в погоню. Уйти Евдокиму не удастся, у него на это нет сил. Но если он первым достигнет берега и сумеет взобраться на него, его, возможно, увидят с парохода. Другой возможности спастись не было.
Канунникову никак не удавалось справиться с лодкой. Правая рука не слушалась, он не мог вытащить весло из воды. Тогда он навалился на него всем телом и весло поддалось. Перед глазами снова поплыли красные круги, грудь готова была лопнуть от нестерпимой боли. Он сделал гребок по направлению к берегу и потерял сознание.
Услышав стук, Черный перестал тормошить Федора, поднял голову и осмотрелся. Обе лодки несло течением, река была пустынной. Но из-за ближнего поворота Чалыша уже отчетливо доносилось шлепанье плиц парохода. Федор не приходил в сознание. Удар был настолько силен, что при падении он разбил себе затылок и, по всей вероятности, прикусил язык. Кровь текла у него из затылка и изо рта. Борт лодки был сильно выпачкан ею.
Черый зачерпнул пригоршню воды, вылил на голову Федора. Тот застонал сквозь стиснутые зубы. Тогда он повторил это еще раз. Федор открыл мутные, ничего не видящие глаза. Потом стал приходить в себя. Оперся рукой о борт лодки, сел на сиденье.
— Надо быстрее уходить в протоку, — сказал Черный. — Греби к той лодке.
Они хотели увести лодку Евдокима в кусты тальника, чтобы ее не увидели с парохода. А самим по протоке, залитыми водой суходолами уйти через луга в Обь. Но Федор никак не мог прийти в нормальное состояние. В голове его шумело, под глазами появились синие круги, он плохо соображал.
Между тем обе лодки, расстояние между которыми увеличилось метров до сорока, течением подносило к берегу. К Евдокиму снова вернулось сознание. Лежа на дне лодки, он вдруг услышал тихий всплеск. Его могла издавать только вода, бьющаяся о берег. Значит, лодка была у берега. И где-то совсем рядом раздавалось хорошо различимое шлепанье колес парохода. Теперь Евдоким знал, что делать. Надо было вылезти из лодки и бежать на берег, обрывающийся к воде невысоким яром. Там его могли увидеть с парохода.
Он попытался перевернуться со спины на живот, чтобы потом встать на колени. И снова сразу же ощутил непереносимую боль в груди. Перед глазами опять все поплыло, красная пелена закрыла свет. Но Евдоким страшно хотел жить. Никогда еще это желание не было у него таким сильным. Превозмогая боль, он перевернулся. Уцепился здоровой левой рукой за борт лодки и перевалился через него.
Черный увидел Канунникова, когда тот карабкался на песчаный яр.
— Греби! — заорал он нечеловеческим голосом на Федора, но тот даже не шелохнулся.
Тогда он с силой толкнул его в грудь, и Федор снова упал на дно лодки. Черный схватил весла и начал изо всех сил грести к берегу. А обессиленный Евдоким уже выползал на яр. Он цеплялся за землю ногтями и, прижимаясь к ней щекой, карабкался наверх. Новая сатиновая косоворотка его, лежавшая в сундуке до особого случая, была насквозь пропитана кровью и вымазана глиной.
Евдоким выполз на яр и, качаясь, поднялся во весь рост. Немного ниже этого места Чалыш делал петлю и разливался в широкое плесо. По правому, ближнему к Евдокиму берегу, росли редкие кусты тальника. Напрямую до них было не больше двухсот саженей.
Грудь у Евдокима разрывалась от обжигающей, нестерпимой боли, ему все труднее становилось дышать. Изо рта к подбородку текла тоненькая струйка крови. Однако сознание полностью вернулось к нему. Сейчас оно было как никогда ясным. Перед глазами вдруг неожиданно встала картина его встречи с Гошкой Гнедых на ярмарке в Усть-Чалыше. У винной лавки тот стоял с черным неприятным мужиком. Только теперь до Евдокима дошло, что именно этот мужик и был сейчас в лодке с Федором. Но оглянуться на преследователей, проверить себя у него уже не было сил. Евдоким смотрел на плес, откуда могло прийти спасение, и видел, как снизу на него выходит широкий неуклюжий пароход, таща за собой на буксире деревянную баржу. На ней стояли трактор, бочки, аккуратным штабелем лежали мешки, в которых, по всей вероятности, было семенное зерно. Именно это пришло в голову Евдокиму. И еще он удивился трактору, который видел впервые. Тот стоял, как неведомый зверь, на четырех зубчатых колесах.
Чувствуя, что спасение совсем рядом, Канунников сделал шаг навстречу пароходу и в это время сзади прогремел второй выстрел. Жгучая боль пронзила мозг, в глазах все померкло, мир исчез. Евдоким, как подкошенный, упал на землю и уже не мог подняться.
Держа в руках дымящийся обрез, Черный выскочил из лодки на берег, галопом влетел на яр и увидел лежащего на траве Канунникова. Он подошел к нему, пнул в бок, очевидно, проверяя, как Евдоким среагирует на это. Тело Евдокима шевельнулось, окрашивая кровью сухую траву. Правая рука откинулась ладонью наружу, на ней отчетливо проступили твердые, желтые мозоли. Убийца зачем-то наступил на кисть руки, словно пытался вдавить ее в землю. Но сделать это ему не удалось Убедившись, что Евдоким мертв, Черный спустился к воде, привязал его лодку к своей короткой бечевкой. Федор очухался и уже сидел за веслами.
— Пересядь на корму, — бросил ему Черный. — Я погребу.
Обе лодки быстро пошли вдоль берега. Когда они завернули в протоку, из-за поворота показался пароход с баржей. Черный его не видел. Бросив лодку Евдокима в тальниках, он направился по протоке как можно дальше от Чалыша. Ему нужно было добраться до Оби.
Пароход носил иноземное имя «Зюйд». Его команда шла по Чалышу первый раз. Река была извилистой, со множеством перекатов. Опасаясь незнакомого фарватера, капитан шел на среднем ходу. Он жалел старенькую посудину, которой от рождения исполнилось уже полвека. Но на последнем плесе капитан прибавил скорость. Подходя к протоке, он решил держаться ближе к тычке, установленной на середине реки. И пароход со всего хода влетел на мель.
Наталья не могла ждать пароход на берегу. Ей нужно было подоить корову, истопить печь, приготовить завтрак. Евдоким уехал не евши и поэтому вернется сильно проголодавшимся. Но время от времени она затихала и смотрела в окно.
Первый гудок она услышала, когда доила корову. Выскочила из стайки и прямо с подойником побежала к реке. Парохода не было видно. Наталья поняла, что он еще очень далеко и вернулась к домашним делам. Однако теперь ее охватило нетерпение. Услышав следующий гудок, она снова выскочила на берег. Ей показалось, что пароход уже совсем рядом. Она простояла у самой кромки воды довольно долго, но он так и не появился.
Наталья зашла в дом, завернула сына в старенькую пеленку и поношенный Евдокимов полушубок и решила ждать мужа на берегу. Ей казалось, что Евдоким приедет домой непременно на пароходе. Но время шло, а ни мужа, ни парохода не было.
Свежий воздух убаюкал сына. Он сладко посапывал и его маленькие розовые ноздри изредка вздрагивали во сне. Потом он проснулся и заплакал. Ему захотелось есть.
Наталья вернулась домой. Но вскоре до ее донесся отдаленный шум работающего двигателя. Наталья снова запеленала сына, накинула на себя одежонку и выскочила на берег. Шум судна доносился не снизу реки, а сверху, со стороны Лугового.
Сначала Наталья не могла понять, в чем дело, но, выйдя к Чалышу, увидела показавшийся из-за поворота катер. Он возвращался в Усть-Чалыш. В душе у нее появилось смутное предчувствие тревоги. По ее подсчетам, Евдоким уже давно должен был встретить пароход и вернуться домой. А поскольку до сих пор нет ни его, ни парохода, значит на реке что-то случилось. Появление катера нисколько не обрадовало ее. Наталья думала, что он пройдет мимо, но катер начал разворачиваться и причаливать к берегу.
Едва с палубы скинули трап, как по нему на берег сбежали Сапрыкин и гепеушник Крутых.
— Где Канунников? — тут же спросил Сапрыкин.
Голос его уже не хрипел, шея не надувалась от напряжения, как прежде. На его ногах были все те же парусиновые сапоги с галошами.
— Пароход уехал встречать, — сказала Наталья.
— Давно?
— Ишшо утром.
— Поднимемся-ка наверх, — обратился к Наталье Крутых и взял ее под руку, помогая взобраться на берег.
Наталья удивилась этой вежливой, но настойчивой просьбе и послушно пошла с чекистом. На берегу он еще крепче взял ее за локоть и, нагнувшись к уху, спросил:
— Нахапьев давно у вас был?
Наталья посмотрела на него широко открытыми глазами и попыталась высвободить локоть. Но Крутых крепко держал ее за руку.
— Давно был, я спрашиваю? — повторил он.
— Чего ты ухватился за меня? — начала сердиться Наталья. — Откуль мне знать твоего Нахапьева.
— А Гнедых знаешь? — спросил чекист и Наталья поняла, что Нахапьев — это тот самый Федор, который приезжал к ним вместе с Гошкой.
Теперь у нее уже не было сомнений в том, что они что-то натворили. И еще она поняла — отрицать свое знакомство с Гошкой — бесполе