За окном ноябрьский холод, а в гостиной уютно: огонь в камине, пушистый турецкий ковер, натертый пол, удобные плюшевые диваны и кресла, мягкий свет ламп, семейные фотографии на стенах.
Летти свернулась калачиком на диване, муж сидел тут же с ноутбуком. Они недавно пообедали: жаркое из барашка и домашний хлеб, любимая с детства еда Летти, вкусно приготовленная миссис Поллифакс.
Экономка только что ушла навестить в бруклинской больнице знакомого, и они с Дариусом остались вдвоем.
Срок родов приближался, и Летти с радостью ждала этого события.
Детская уже готова. И – какая радость! – дорогая сердцу прабабушкина фреска окончательно не утрачена. Реставратор смог восстановить фреску почти полностью, правда утят и гусят стало меньше, почти исчезла баварская деревня, но девочка-пастушка осталась. Дариус снисходительно подтрунивал над этим так называемым искусством, а Летти была в восторге.
– Скоро, – громко прошептала Летти, поглаживая огромный живот. – Очень скоро.
– Снова с ним беседуешь? – поддразнил ее Дариус.
Летти держала в руке свою изрядно потрепанную любимую детскую книжку.
– Собираюсь прочитать ему сказку. В руководстве по беременности сказано, что ребенок может слышать, находясь в утробе.
Дариус с нежностью положил ей на живот свою большую ладонь.
– У меня есть для тебя кое-что поинтереснее сказки про кролика, малыш, – сказал он.
– Неужели? – засмеялась Летти.
Он нажал на пару клавишей на ноутбуке и начал, нараспев, читать последние деловые новости.
Голос Дариуса, низкий, глубокий, звучал успокаивающе. Летти потягивала травяной чай с привкусом апельсина и грызла сахарное печенье, которая сама испекла днем. Ее начало клонить ко сну.
– Летти? Ты не спишь?
– Почти сплю. – Она зевнула. – Пойду наверх.
– Спокойной ночи, агапи му.
На следующее утро Дариус, как обычно, уехал в Нижний Манхэттен. Он организовал там фирму для реализации своего нового проекта – создание программ для обучения математике и кодированию. Летти очень им гордилась. Сегодня, целуя его, она заметила какой-то особый блеск в его глазах.
Она поднялась в детскую, чтобы в который раз сложить милые детские вещицы и убедиться, что все готово. С утра она ощущала тянущую боль в пояснице и спустилась на кухню, чтобы узнать у миссис Поллифакс о каком-нибудь народном средстве от таких болей.
Она застала экономку в слезах.
– Что случилось? – переполошилась Летти.
– Мой знакомый… – Миссис Поллифакс вытерла глаза краем фартука. – Он умирает.
– Мне очень жаль.
– Конечно, вам должно быть жаль. – И обвиняющее посмотрела на Летти. – Это же ваш отец.
Летти, потрясенная, уставилась на нее.
– Простите, но я не могу больше молчать. Что бы там между вами ни было, но нельзя дать ему умереть в одиночестве. Вы до конца дней будете себя корить!
– Отец? Умирает?
– Вы не знали?
Летти покачала головой:
– Это какая-то ошибка. Он не болен. С ним все хорошо. Он живет ни о чем не заботясь… ходит в парк каждый день играть в шахматы…
– О боже. – Экономка подошла к Летти и обняла за плечи. – Простите. Я думала, что вы знаете. Он потерял сознание, и его отвезли в больницу. Он там уже больше месяца. Вчера, когда я его навещала, он плохо выглядел. Возможно, жить ему осталось пару недель. А может, дней.
У Летти стучало в ушах.
– Нет, – едва ворочая языком, сказала она. – Это ошибка. Вы ошиблись. – Она откинула руку экономки и вытащила телефон.
Номер Дариуса был переведен на голосовую почту.
Трясущимися пальцами она набрала номер бруклинской квартиры, понимая, что нарушает слово, данное мужу, не общаться с отцом. В автоответчике зазвучал отцовский голос, записанный два месяца назад.
Ее охватил ужас.
– В какой он больнице?
– Но вы не в том состоянии, чтобы самой туда ехать. Я скажу Коллинзу приготовить машину. Мне поехать с вами? – заволновалась экономка.
Летти покачала головой. Миссис Поллифакс сказала ей, где больница и какая палата.
Дорога в Бруклин показалась Летти вечностью. Когда наконец они туда приехали, то Летти кинулась к входу, поддерживая живот. Не останавливаясь у справочного окна, она влетела в лифт и нажала кнопку третьего этажа, как ей сказала миссис Поллифакс.
Она почти бежала до палаты отца.
– Папа! Я… – Летти распахнула дверь.
Комната была пуста. Неужели она вошла не в ту палату?
Или… о боже, не может быть, чтобы он…
– Извините, – раздался сзади женский голос.
– Разумеется, «извините», – ответил ворчливый голос отца.
Летти обернулась.
Отец сидел в инвалидной коляске и сердито взирал на медсестру, которая пыталась ввезти его в дверь.
– Вы чуть не врезались в стену! Чему вас только учили!
Летти расплакалась. Отец повернул голову, увидел ее, и его бледное, исхудавшее лицо озарилось радостью.
– Летти. Ты пришла.
Обхватив тощую фигуру в кресле, она, задыхаясь от рыданий, выговорила:
– Конечно же я пришла. Как только узнала, что ты болен. Но когда не увидела тебя на кровати, то…
– Подумала, что я умер? Ну нет! – И добавил, посмотрев на медсестру: – Хотя некоторые люди стараются меня уморить.
Медсестра фыркнула:
– Последний раз я согласилась помочь вам выиграть гонки на колясках, Говард.
– Выиграть? Да мы ничего не выиграли! Марджери обогнала меня на целых десять секунд, несмотря на лишние фунты.
– Гонки на колясках? – Летти не поверила своим ушам.
– Не лучшая из моих затей, особенно вместе с неуклюжей сестрой. Но в отделении хосписа это все-таки развлечение. Либо это, либо депрессия от теленовостей.
– Это нарушение больничных правил. Зачем только я вам уступила? В следующий раз попросите другого, а я нарываться на увольнение не буду.
Отец улыбнулся прежней обаятельной улыбкой:
– Гонки поднимают настроение всем, кто лежит в хосписе.
Медсестра со вздохом ушла.
Отец повернулся к Летти:
– Но почему ты плачешь? Ты действительно подумала, что я умер?
– Папа, ты тоже плачешь. – Летти заставила себя улыбнуться.
– Разве? – Отец дотронулся до лица. – Я просто рад тебя видеть, поэтому растрогался. Я уж боялся, что ты не придешь.
– Я пришла сразу, как узнала.
Говард кивнул:
– Я знал, что он, в конце концов, тебе скажет.
– Кто?
– Дариус. Конечно, я обещал не звонить тебе, но в нашем уговоре не было слов о том, что я не могу связаться с ним. Я оставил ему сообщение месяц назад, когда упал на улице и «скорая» привезла меня сюда.
Месяц? Летти онемела. Дариус целый месяц знал, что отец в больнице всего в часе езды от Фэрхоулма?
Отец потер иссохший подбородок.
– Хотя я почти уверен: он и раньше знал, что я болен. Он нанял человека следить за мной с того дня, как ты ушла с ним. Этот парень видел, что я посещаю врача три раза в неделю.
Летти зажала рот ладонью. Выходит, не месяц, а два? Дариус знал, что отец болен, умирает, и намеренно скрывал от нее, а ей говорил, что отец играет в шахматы.
Холодный пот выступил на коже. Дариус лгал ей. Как он мог быть таким черствым, бессердечным и жестоким?
Ответ очевиден: он ее не любит. И никогда не любил.
Она едва не задохнулась от гнева и боли.
– Дариус тебе ничего не сообщил? – произнес отец. Она помотала головой, и он вздохнул: – Как же ты тогда узнала, что я здесь?
– От миссис Поллифакс.
– Понятно. – Тут его взгляд переместился на живот Летти, и лицо у него просветлело: – Наверное, до срока неделя или две?
– Да.
– Я почти успел, – довольным голосом заявил он. – Врачи говорят, что я не жилец, а я им сказал, что пока никуда не тороплюсь. Я твердо настроен увидеть своего внука до того, как умру.
Летти трясло от горя и ярости.
– Перестань говорить о смерти.
– Прости, Летти, но я ведь умираю.
– Неужели нет никакой надежды? – дрогнувшим голосом спросила Летти. – Может, операция? Или… еще чье-то мнение?
– Я еще до того, как вышел из тюрьмы, знал, что умираю.
– Почему ты мне не сказал? – Летти едва устояла на ногах.
Отец потер слезящиеся глаза.
– Надо было, конечно. Но я не хотел тебя волновать, чтобы ты, как всегда, все хлопоты взяла на себя. Я хотел хоть раз позаботиться о тебе. Я хотел возместить то зло, которое причинил, и вернуть тебя туда, где ты должна быть по справедливости. Чтобы ты вышла замуж за человека, которого любила.
«Любила…» – с горечью подумала Летти.
– Это стало моей единственной целью, – сказал отец. – Я хотел быть уверен, что ты будешь окружена заботой и любовью после моей смерти. Теперь вы с Дариусом поженились, ждете ребенка. – Он улыбнулся: – Я умру со спокойной совестью, счастливым человеком.
– Дариус не сказал мне, что ты болен. – Горло у Летти стянуло. – Я никогда его не прощу.
– Не вини Дариуса. Это просто доказывает его разумный подход. Он позаботится о тебе лучше, чем я. – Отец помолчал. – Спасибо тебе, Летти.
– За что? – спросила она, чувствуя себя самой плохой дочерью на свете.
– За то, что ты всегда верила в меня, – тихо сказал он, – даже когда у тебя не было на это причин. За то, что не переставала меня любить.
Летти сквозь слезы обвела взглядом больничную палату, узкую кровать, плиточный пол, медицинские приборы. Она не вынесет, если отец проведет свои последние дни здесь, устраивая гонки в инвалидной коляске.
– Тебе так уж необходимо находиться в больнице?
Говард пожал плечами:
– Врачи мало чем могут мне помочь, дают лишь обезболивающее.
Летти решительно тряхнула головой:
– Тогда ты поедешь со мной. Я забираю тебя в Фэрхоулм.
– В Фэрхоулм? – Отец был поражен, глаза у него засветились радостью. Потом он растерянно заморгал: – Но Дариус…
– С ним я разберусь. – Летти обняла отца за худые плечи, поцеловала в поредевшие волосы на макушке. Последние дни отца будут счастливыми – она поклялась в этом.