И еще она объяснится с Дариусом. И прощения ему не будет.
Дариус пружинистой походкой и с улыбкой на лице вошел в свой офис около Бэттери-Парка. Он опоздал по уважительной и замечательной причине – зашел в ювелирный магазин на Пятой авеню, чтобы купить подарок жене в честь рождения ребенка. Он читал о таких подарках – их дарят мужчины женам после родов в знак благодарности. Срок у Летти приближался, и Дариус решил не терять времени. Он нашел идеальный подарок – изысканные серьги с изумрудами и бриллиантами в золотой оправе. Серьги когда-то принадлежали французской королеве. Зная любовь Летти к истории, он был уверен, что доставит ей удовольствие.
Он поймал себя на том, что насвистывает ту же самую колыбельную, которую жена сегодня утром напевала, принимая душ, их еще не родившемуся ребенку.
Ему нравился ее голос.
Ему нравился их дом.
Ему нравилась его новая работа, новая компания.
Летти научила его, что такое хорошо жить.
Он чувствует ее любовь, это согревает его подобно огню зимой.
Есть только одно пятнышко.
Один секрет, который он не раскрывает.
Он знает, что это может все разрушить.
Отец Летти умирает, а он не знает, как сказать ей об этом.
Как объяснить свое молчание в течение нескольких недель, когда он знал, что ее отец умирает в бруклинской больнице?
Дариус уговаривал себя, что поступает правильно. Они с Летти с самого начала брака договорились, что она не будет общаться с отцом, а он, Дариус, лишь соблюдал их договоренность. Ему не за что чувствовать вину. Он не просто заплатил долги Спенсера, но и оплачивал его проживание в квартире и даже его медицинские счета. Да он вел себя как святой.
Но почему-то он не был уверен, что Летти его поймет.
Дариус боялся разговора с ней. Она ведь вот-вот родит. Не рисковать же ее здоровьем и здоровьем ребенка. Он все расскажет после рождения их малыша… когда убедится, что мать и ребенок здоровы.
Она, конечно, рассердится – он в этом не сомневался. Но потом, обдумав все, поймет, что он всего лишь хотел ее оберечь. А в ее характере – прощать. Она умеет прощать. И она любит его.
Успокоившись, Дариус направился мимо стола личной помощницы в свой кабинет.
– Доброе утро, Милдред.
Подняв брови, Милдред вместо приветствия сказала:
– Ваша жена на линии.
– Моя жена? – На лице у него появилась улыбка, как всегда, когда он думал о Летти.
– Она говорит, что вы не отвечаете на мобильный.
Дариус сунул руку в карман брюк. Пусто. Он, должно быть, оставил телефон в машине.
– Миссис Кириллос очень расстроена. Она сказала, что это срочно.
Летти никогда не звонила ему на работу. Могла быть только одна причина, почему она ему позвонила.
– Я возьму трубку в кабинете. – И торопливо скрылся за дверью. – Летти? Это ребенок? У тебя схватки?
Голос жены звучал безжизненно:
– Нет.
– Милдред сказала, что-то срочное…
– Срочное. Я от тебя ухожу. Я подаю на развод.
Дариус долгое время просто сжимал трубку.
Смысл сказанного до него не доходил.
– О чем ты говоришь? Это шутка?
– Нет. – На другом конце линии прозвучал нескрываемый гнев. – Я развожусь с тобой, потому что ты мне лгал. Ты лгал не один месяц! Мой отец умирает, а ты мне об этом и не заикнулся!
У Дариуса сердце подкатило к горлу.
– Как ты узнала?
– Миссис Поллифакс не могла понять бессердечности дочери к умирающему, брошенному отцу. Я сказала ей, что бессердечный – это ты.
Дариус облизал губы.
– Летти, ты расстроилась…
– Расстроилась? Нет. Я не расстроилась. Я… счастлива.
Такого Дариус не ожидал и не знал, как реагировать.
– Позволь мне объяснить.
– Ты уже объяснил, давно объяснил, что ты меня не любишь. Что та любовь была детской. Ты сказал это, а я, видно, не услышала. Теперь-то я поняла. И поэтому не хочу больше видеть тебя в своей жизни.
– Летти…
– Я привезла отца в Фэрхоулм.
Дариус пошатнулся:
– Говард Спенсер… в моем доме?
– Да, – ледяным голосом ответила Летти. – Я не оставлю его в больнице среди чужих людей. Он проведет свои последние дни окруженный любовью, в доме, где жил с моей мамой.
– Ты не можешь одна решать. Я купил дом и…
– Вот именно, – презрительно произнесла она. – Ведь мужчину делают деньги. И ты этому следуешь, не так ли? Покупаешь все. Ты купил мою невинность и продолжал меня покупать. Чем? Браком, деньгами. Ты так и не понял, что денег мне от тебя не нужно. – Голос у нее перешел на шепот. – Мне был нужен ты, Дариус. Моя мечта о тебе. О замечательном мальчике, каким ты был. – Она вздохнула. – Я думала, что в том мужчине, каким ты стал, все еще живет тот мальчик.
– Так и есть. Я не изменился. Летти… я собирался рассказать тебе. Я просто не хотел тебя огорчать.
– Огорчать? Тем, что мой отец умирает?
Дариус вздрогнул от едкости в ее голосе.
– Вероятно, это было неверное решение, но я пытался оберечь тебя.
– И ты счел, что я тебя прощу?
– Ты же всегда всех прощаешь.
Она рассмеялась:
– Как это тебе удобно. Надо быть дурой, которая тебя любит, чтобы все тебе прощать.
Это говорит не Летти, не его добросердечная жена, поцелуями встречавшая его каждый день, женщина, так много отдававшая и так мало требовавшая взамен.
А ей было нужно лишь одно – чтобы он простил ее отца. Он же снова и снова ей отказывал.
Он, ничего на свете не страшившийся, впервые ощутил страх.
– Только выслушай меня…
– Я уложила твои вещи в чемоданы, и Коллинз отвезет их в пентхаус. Не беспокойся. Я не останусь здесь навсегда. Ты получишь обратно Фэрхоулм. После… – Голос у нее прервался. – Потом получишь. Я ничего не хочу от тебя, когда мы разведемся. Мы с ребенком уедем из Нью-Йорка. Поппи Александер сейчас живет в Лос-Анджелесе. Она предлагает мне там работу.
– Нет.
– Только посмей меня остановить. Только посмей. – Она задыхалась. – Ты назвал моего отца чудовищем. Настоящее чудовище – ты, Дариус. Ведь твой отец умирал в одиночестве, и ты знаешь, что это такое. Это причина твоей ненависти и мести? По этой причине ты не позволял мне видеться с отцом? Из-за тебя мой отец тоже едва не умер в одиночестве.
– Летти…
– Держись от меня подальше. Я не желаю больше тебя видеть. Лучше, чтобы у нашего сына совсем не было отца, чем такой бессердечный, как ты.
Линия отключилась. Дариус стоял и тупо смотрел на трубку в руке.
Одеревенев от шока, он обвел пустым взглядом кабинет, где на всех вещах лежал отпечаток руки Летти. Их фотография во время медового месяца в Греции. Снимок УЗИ их ребенка.
По крыше стучал дождь. Похоже на стук детской погремушки.
Он брошен, абсолютно одинок. Он потрясен, словно получил удар в зубы. В зубы! Да у него вырвали все внутренности.
Ему пришлось опереться на стол, чтобы устоять на ногах.
И вдруг он понял, почему Говард Спенсер превратился в преступника, когда потерял жену. Дариусу захотелось поджечь все кругом.
Едва передвигая ноги, словно постарел на пятьдесят лет, он вышел из кабинета.
– Все в порядке, сэр? – спросила Милдред Харрисон. – Вы едете в больницу к миссис Кириллос?
«Миссис Кириллос». Он чуть не расхохотался.
Дариус обвел взглядом открытое офисное пространство с высоким потолком, со служащими за компьютерами и тихо ответил:
– Нет. – И ушел не оглядываясь.
Он провел день в одном из подвальчиков на Манхэттене, пытаясь напиться шотландским виски.
Даруис вернулся в темный пентхаус уже поздней ночью. Через высокие окна сверкал огнями Манхэттен, но он не видел ничего кроме темных теней. Он – один на свете. Он всегда будет один. Пришло время принять это как данность.
В холле были оставлены три дорогих чемодана. Чемоданы, которые Летти упаковала, когда узнала, что он ничтожество, и выбросила его из их семейного дома.
Дариус медленно огляделся: модная дорогая мебель в безликом помещении пентхауса.
Этот пентхаус – не его дом.
Его дом – Фэрхоулм.
Дариус закрыл глаза, представляя открытый ветрам, стоящий на океанском берегу особняк с окнами, выходящими на Большой Южный залив и простор Атлантики. Розы в саду, поля и пляж, лужайка, где он учил Летти танцевать. Где впервые узнал, что такое любить.
Он открыл глаза и вздохнул.
Его дом там, где Летти.
Она сказала, что это он чудовище, а не ее отец.
Дариус прижался лбом к холодному стеклу.
Говард Спенсер когда-то был хорошим человеком, хорошим хозяином. Он был добр со всеми, включая испуганного одиннадцатилетнего мальчугана, только что приехавшего из Греции в чужую страну. Но он изменился, когда потерял любимую жену.
Дариус невидящим взглядом смотрел в окно. Почему он так решительно хотел отомстить ее отцу? Настолько решительно, что ему было все равно, как сильно он ранит Летти.
Он убедил себя, что его действия оправданны, потому что винил Говарда Спенсера в преждевременной смерти своего отца, смерти от несчастья.
Летти права: он лжец. И самому себе он тоже лгал.
Правда, спрятанная глубоко в душе, заключалась в том, что единственный человек, виновный в смерти отца, – это он. Но ему слишком тяжело посмотреть правде в глаза.
Мысли, которые он десять лет отгонял от себя, обрушились на него.
Он помнил все. Помнил, как Юджиниус позвонил ему и сказал:
– Я потерял все, сын. У меня был сертификат на все мои сбережения… и я вложил их в фонд мистера Спенсера. И все пропало.
Дариус тогда работал в своем первом арендованном офисе на Манхэттене, подвале без окон. Накануне он спал всего три часа, и впервые они с отцом разговаривали с тех пор, как Летти отказалась от него, а Юджиниус лишился работы в Фэрхоулме. От одного звука его голоса Дариус вспомнил все, что пытался забыть. И он взорвался:
– Так вот как тебе отплатил Спенсер за твою верность, а, папа? Столько лет он был у тебя на первом месте, важнее собственной семьи.
Сейчас ему противно это вспоминать.