Мы подошли к могиле, я сразу села на скамейку напротив памятника. О. встала рядом и положила руку мне на правое плечо. Какой красивый мужчина, как ты на него похожа, сказала она тихо. Я кивнула. Она взяла из моих рук корзинку с белыми цветами и демонстративно суетливо начала прилаживать ее к могиле. О. надавила на проволочную корзинку, штырьки вошли в холодную землю. После она протянула мне полупустую пачку, я взяла сигарету. Я изо всех сил старалась прикрыть огонек зажигалки, но ветер сносил его. О. заботливо укрыла меня от ветра, распахнув дубленку.
Курить мне не хотелось, вообще ничего не хотелось. Я сидела напротив памятника и смотрела перед собой. О. по-хозяйски подбирала отлетевшие пластиковые цветы и складывала в карман, когда она закончила, подошла ко мне и со спины обняла за плечи. Плачь, плачь, сказала она. Не скрывай своего горя.
Мне не хотелось плакать, я дышала с трудом, но дело было совсем не в переживании горя. Присутствие О. душило. Единственное, чего мне хотелось, – чтобы она ушла. Но я не знала, как сказать. Мне казалось, что само желание оказаться одной было грубостью, неблагодарностью по отношению к О. Она привезла нас сюда, купила цветы, вела меня к могиле отца, прибиралась, помогла прикурить. А я хотела от нее избавиться.
Чтобы не выглядеть неблагодарной, я решила подыграть ей – изобразить смущение и нежелание выказывать слабость даже при таком близком человеке, как она. Я тихо наклонила голову и хрипло проговорила: я хочу побыть одна. О. опустила руки, понимаю тебя, дорогая, бросила она, скрывая обиду, и двинулась к главной дороге.
Краем глаза наблюдая за О., я встала со скамьи и прошлась вдоль ограды. Рукавом оттерла пыль с портрета отца. Снова села и закрыла глаза. На веки давило февральское солнце. О. ушла, но я не почувствовала удовлетворения, напротив, я начала тревожиться. Сколько времени нужно человеку, чтобы побыть одному на могиле отца, пока его ждут? Какое количество времени будет приемлемо? десять минут? полчаса?
Когда О. отошла, я глянула на часы, но это действие было машинальным, времени я не запомнила. Теперь я сидела и гадала: можно ли посидеть еще немного? За этим вопросом появился еще один: зачем сидеть, изображая беседу с покойником? Что бы ни приходило мне в голову, оно неизменно было связано с О., отталкивалось от ее присутствия. Ответов на свои вопросы я найти не могла и маялась непониманием.
Наконец, устав от бесплодных размышлений, я открыла глаза и посмотрела в сторону О. Та стояла в пятидесяти метрах, на главной кладбищенской дороге и наслаждалась видом степи.
Вечное сияние
У нее было обыкновенное имя, у него имя тоже было обыкновенное. Только в конце его обыкновенного имени держалась буква с, как запятая перед союзом но. Его я не видела ни разу, на нее смотрела каждый день. Они познакомились на сайте Loveplanet. Она сказала, что глаза у него синие, а кожа смуглая, она сказала: мы как брат и сестра, но спим вместе.
Девушка с обыкновенным именем несколько недель сидела на Loveplanet и смотрела профили мужчин, листала их фотки и ставила звездочки. С первым мужчиной она встретилась в университетском сквере. На фотографии он был стройным, а на деле располневшим, и ей не понравилась его влажная ладошка, которой он потрогал ее за предплечье. Со вторым она встретилась в баре на Ленина. Когда она пришла, он уже был пьяный. Потом был еще какой-то парень. Она ждала его в кафе, он опоздал на полчаса, куртку не снял, подошел и попросил ее выйти из-за стола. Она удивилась, но вышла. Он с безразличием осмотрел ее и молча ушел. Были и другие свидания, но о них девушка с обыкновенным именем мне не рассказывала.
Когда мужчина с запятой поставил пять звезд под ее фотографией, она сразу ему написала. Потому что он, подобно ей, был похож на сиамского кота. В тот же день она приехала к нему в гостиницу «Столичная», и они договорились встречаться два раза в неделю. После седьмой встречи мужчина с запятой пропал, и девушка с обыкновенным именем сказала, что не может без него жить.
Когда жалеешь себя за собственное одиночество, другим предлагаешь холостую дружбу, так часто бывает. Девушка с обыкновенным именем приходила в мою кофейню каждый день. Ее знали уборщицы, официантки, к ней поболтать подходил управляющий, они беседовали о сортах кофе, он сетовал на поломку посудомоечной машины, она – на преподавателя социологии. На подготовительных курсах бариста нам говорили, что кофейня – наш дом, коллеги – семья, наша жизнь – кофе, а люди, приходящие его выпить, – гости. Я восприняла эту риторику буквально и, выспавшись после двух восемнадцатичасовых смен, возвращалась – выпить кофе с постоянниками и поболтать с бариста из параллельной смены. Я заходила в зал для курящих и садилась напротив девушки с обыкновенным именем. После наших посиделок барная стойка вся была усыпана хлопьями пепла, мы курили одну за одной. Со временем девушка с обыкновенным именем стала моей подругой. О чем мы говорили тогда? Силюсь вспомнить, и ничего на ум не приходит. Коллеги, погода, свежесть обжарки, маленькие ложки, которых всегда не хватает, чистые пепельницы.
Недавно я видела девушку с обыкновенным именем в подземном переходе на Тверской. Мне хотелось обратиться к ней, назвать ее обыкновенное имя. Но я растревожилась и не стала. Просто отступила влево, чтобы не оказаться в дыму ее неповоротливого взгляда. Она прошла мимо, а я посчитала, сколько лет назад мы виделись в последний раз. Пятнадцать. Пятнадцать лет назад мы жили в одной квартире.
Моя смена заканчивалась, я начистила морковь, доложила в контейнер мороженое, из официантских стаканчиков забрала свои чаевые. Когда пришел второй бариста, сняла фартук и попросила приготовить мне американо. С чашкой и пачкой сигарет я вышла в зал для курящих. Там за барной стойкой сидела девушка с обыкновенным именем и курила синий Pall Mall.
Она сказала, что ей негде жить. Утром, когда она вернулась из «Столичной», ее пропуск был аннулирован, а в холле у поста охранника стояли два черных мусорных пакета, в них вперемешку с учебниками по экономике лежали ее атласные сорочки и пустые пачки от сигарет.
Мне тоже было негде жить. Мой коллега, с которым мы снимали квартиру, хотел, чтобы его девушка переехала к нему. Сказал, что вторая комната нужна им под кабинет. Я сделала вид, что поверила, но знала, что вторая комната нужна не под кабинет. Она им нужна без меня, потому что они любят друг друга. Сосед платил мою часть аренды, пока я искала новое жилье, мне было не по себе от того, что я живу за чей-то счет. Факт, что сосед выпроваживает меня из квартиры, не казался мне весомым. Когда я возвращалась с работы, он выходил ко мне в коридор и спрашивал, как идут поиски. Я отвечала честно: вариантов за семь тысяч рублей нет, а больше я платить не могу, и добавляла, что в крайнем случае я могу ночевать на диване в своей кофейне.
Девушка с обыкновенным именем уволилась с работы. Она сказала: если бы работала, не могла бы все время быть готовой к нему поехать. На прошлой неделе он снял номер, у меня была смена, никто не захотел меня подменить. Он ждал, а когда я приехала, уже расхотел. В итоге мы напились, утром я встала, весь рот от вина синий, тушь потекла. Он это все увидел и сказал, что я отвратительная. Я после этого ему писала каждый день, а он не отвечал.
Пока девушка с обыкновенным именем сидела в деканате и ждала аттестат, я сняла нам квартиру на Заельцовской. Первую попавшуюся. Я шла по паласу, прибитому гвоздиками к линолеуму, агентка наваливалась на меня плечом и ярко жестикулировала. Потом в квартиру вошла пожилая женщина в мутоновой шубе, агентка сказала: вот ваша хозяйка, жмите руки, а мне заплатите комиссию. Я не знала, как сказать, что не хочешь жить там, где тебе предлагают жить, поэтому подписала договор и отдала агентке две тысячи.
Потом я узнала, что заплатила дороже рынка – первый этаж, без балкона, до метро «Заельцовская» двадцать пять минут. Отец девушки с обыкновенным именем дал ей денег на первое время. Их бы хватило на квартиру ближе к метро и без соседки. Но она купила абонемент в фитнес-клуб, потому что мужчина с запятой однажды обмолвился, что у нее дряблые ляжки.
Первую неделю, как это бывает у одиноких людей, мы наслаждались компанией друг друга. Мы смеялись над шифоньером, в который девушка с обыкновенным именем положила белье. Только она повернула ключик, шифоньер покосился и лег. Мы вынесли его на помойку. Чтобы решить, кто будет спать в яме раскладного дивана, мы сыграли в «камень, ножницы, бумага». Я ей подыграла, потому что не могла допустить, чтобы кому-то рядом было неудобнее, чем мне. В таких случаях я испытывала неловкость и вину. Неловкость и вина были невыносимы. А злость и чувство превосходства над беспечностью тех, кому было удобно мне в ущерб, приносили душное удовольствие.
Она надевала бархатный ободок, приносила в комнату таз и полоскала свое белье. Света в ванной не было, стиральной машины не было тоже. Я собирала нашу одежду и тайком стирала ее на работе. Перед сном мы заходили в группу «Кино без границ» и выбирали фильм: «Титаник», «Призрак», «Красотку».
К концу второй недели сожительства мы начали смотреть «Вечное сияние чистого разума». Джим Керри в роли Джоэла Бэриша, Кейт Уинслет в роли Клементины, техник Патрик – Элайджа Вуд, секретарша Мэри – Кирстен Данст. Чтобы забыть Клементину, Джоэл обращается к доктору, который разработал машину для стирания памяти. Тот объясняет: нужно собрать все вещи, связанные с Клементиной; пользуясь этими материалами, техники уничтожат его воспоминания; утром Джим Керри проснется в своей постели, его будет ждать новая жизнь. И вот Керри приносит два мусорных пакета с хламом Клементины, а Кирстен Данст за стойкой ресепшен ему улыбается. Дальше должны были появиться китайский фастфуд, полосатая пижама, футуристическая каска на голове спящего Керри и, конечно, вызывавшие у меня отвращение обгрызенные ногти Элайджи Вуда. Но это все осталось где-то там, впереди, потому что на затылке Керри застыло колечко загрузки, бегунок проигрывателя стоял на границе голубой и серой линии. Так часто бывало, просто нужно было подождать, пока фильм загрузится. Я нажала на пробел и предложила покурить. Девушка с обыкновенным именем уже спала.