Когда я увидела ее в переходе спустя пятнадцать лет, то снова удивилась непроницаемости ее лица. Так было и тогда, на Заельцовской. В квартире свет всегда был включен, на окнах стояли решетки, они были как рыбья чешуя. Я приходила с работы, приносила еду, сигареты и пару бутылок пива. Девушка с обыкновенным именем сидела на кухне за своим компьютером и ждала, когда под синей лентой мессенджера загорится сообщение от мужчины с запятой. Мое присутствие ее не волновало. Когда я приходила, ставила пакет на стол и разбирала покупки, она, выпуская дым, смотрела в экран. Потом на мое предложение выпить пива девушка с обыкновенным именем кивала и протягивала руку, чтобы я вложила в ее ладонь прохладную бутылку. Ее она откупоривала зажигалкой Cricket.
Она курила синий Pall Mall, я курила что-то другое. Но было совсем не важно, что я курила, пила и думала. Единственное, что было важно, это девушка с обыкновенным именем и ее безответная любовь.
На Заельцовской было темно и воняло подвалом. Как только агентка вышла из квартиры, лампочка в ванной перегорела. Я не бывала в хозяйственном магазине, пиво покупала в киоске у метро. Девушка с обыкновенным именем из дома ходила на фитнес и в «Столичную». На работе, пока управляющий не видел, я пробралась в его каморку и в ящике с бытовыми принадлежностями взяла лампочку 40 ватт. Забравшись на унитаз, я вкрутила ее в болтающийся цоколь, свет загорелся, и я увидела ванную – черная плесень, патлы штукатурки, точки тараканьего дерьма.
Потом настала весна и пошел дождь. Он облизывал сугробы, и они превращались в наледи. Сквозь трещину в полу поднимался жаркий пар из подвала. Дождь шел долго, влага копилась под масляной краской, и к апрелю над ванной набухли бледные пузыри. Девушка с обыкновенным именем сказала, что рада этим пузырям. Сфотографировала их на цифровой фотоаппарат, перекинула снимок на компьютер и отправила мужчине с запятой. Надеялась, что он приедет помочь или предложит мыться у него. Но тот ничего не ответил. Тогда на своем ноутбуке она включила «Весну» Дельфина, поставила ее на репит и закурила.
Вот уже неделю девушка с обыкновенным именем слушала «Весну». Я перестала отличать эту песню от шума в собственной голове. «Весна» начинала играть сизым утром и затихала, когда мы ложились спать. С пузырей в ванной капал конденсат, я ставила таз, несколько банок и уходила на работу.
Когда в один из таких дней я вернулась со смены, на полу ванной стояла белесая вода, пузырь прорвало. Я подумала: хорошо, что мы на первом этаже, никого не можем затопить, и позвонила хозяйке. Та сказала, что ничем не может помочь, раньше все по дому делал ее муж, но он месяц назад умер, и посоветовала звонить в коммунальную службу. Я позвонила, пришел некрасивый мужчина, он сказал, что в прорыве пузырей нет ничьей вины, разбирайтесь сами, и добавил: зато больше не прорвет, прорываться нечему.
Захотелось послушать Linkin Park. Я вышла на кухню и попросила включить Numb. Девушка с обыкновенным именем, не глядя на меня, вбила в VK название песни.
Воды было по щиколотку, она воняла. Под Numb я собирала ее своей старой футболкой, в пакет из продуктового сбрасывала куски шпаклевки. Вантуза не было, и когда в ржавой трубе встал комок из волос, чтобы пробить засор, я делала вакуум ладонью и изо всех сил давила на сливное отверстие. Это, конечно, было бесполезно. Девушка с обыкновенным именем вошла в ванную, посмотрела на муть, в которой я елозила руками, и сказала, что написал мужчина с запятой, ей нужно помыться. Я ответила, что следует подождать, когда я закончу выгребать воду и наведу порядок. Но она не могла ждать. Тогда я принесла с кухни табурет и поставила его в ванную, она разделась и забралась на него с ногами. Сидя на корточках, девушка с обыкновенным именем поливала себя из душа, пенная вода стекала в вонючую жижу. Я стояла в дверях и просила не брызгать на пол, она, глядя перед собой, тщательно мылила ступни и ляжки.
По ночам, когда девушка с обыкновенным именем уходила к мужчине с запятой, я спала под одеялом, которое она привезла от родителей. Под ним она хранила атласные шорты и сорочку. Я аккуратно перекладывала их на подоконник и ложилась на ее половину дивана. В такие ночи мне не хотелось спать. Отсутствие стеснения меня пугало. И, лежа под пуховым одеялом, я писала эсэмэски всем подряд. Чаще всего мне не отвечали, и в темноте я гадала, когда вернется девушка с обыкновенным именем. Мне хотелось ее обо всем расспросить. Хотелось, чтобы она плакала. Хотелось, чтобы она жаловалась, что во время встречи не заметила намеков на привязанность мужчины с запятой.
Она называла его имя, и там, где держалась запятая, долго шипела, как змея. Ее сиамские глаза смотрели сквозь меня. Я знала, о чем она думает. Потому что она, глядя в немое окошко мессенджера, все вечера говорила о мужчине с запятой. Она думала только о нем. Она спрашивала меня, когда же он, наконец, напишет. Когда он писал, она спрашивала меня, предложит ли он серьезные отношения. Она задавала эти вопросы, и мне было не по себе. Словно я была ответственна за решения мужчины с запятой и не справлялась со своими обязанностями. Я утешала девушку с обыкновенным именем и совсем не хотела, чтобы он предложил ей встречаться. Я говорила одно и то же: нужно еще немного подождать, нужно самой пропасть, нужно поговорить напрямую. Каждый вариант исключал предыдущий, но это было совершенно не важно. Я знала, что люди просят совета не для того, чтобы что-то поправить. Им важно внимание, которое они ненасытно в себя тянут. У меня было полно времени, я сколько угодно могла участвовать в муторных разговорах о мужчине с запятой.
Дождь кончился, пришел теплый ветер. Но потолок в ванной все равно не высыхал. Одним весенним днем у меня начался отпуск, я пришла домой с пивом, сушеными анчоусами и кольцами кальмаров, но девушки с обыкновенным именем не было. Она вернулась вечером с пакетами из Pull&Bear и показала мне короткое платье песочного цвета, коричневые босоножки и соломенную шляпу с узкими полями. Мужчина с запятой пригласил ее в ресторан. Девушка с обыкновенным именем разложила обновки поверх своего одеяла и начала мерить лифчик из Incanto. Она надела лифчик с пуш-апом и продемонстрировала фактурный пресс собственному отражению в зеркале.
Стоя в проходе, я наблюдала за сборами. Мне было больно смотреть на нее, и я переводила взгляд то на пол, то на окно с чешуйчатыми решетками. Ее мельтешение искрило, и мне пришлось прищуриться, глаза стали влажными. Она сняла платье и белье, взяла чистое полотенце, новые кассеты для бритвенного станка и ушла в страшную ванную. В ванной она пела.
Одним весенним вечером девушка с обыкновенным именем уехала к мужчине с запятой, и я осталась одна.
Я бродила по квартире, взгляд цеплялся за случайные вещи: полоса обоев отклеилась и повисла над кухонным столом; гвоздик выпал, и на него теперь не повесить обувную ложку; черный пакет с грязным бельем: нашими простынями, ее сорочками и моими джинсами. Все мне резало глаза и беспокоило, было далеким, словно я смотрела на дырки от гвоздей и коричневые линии на обоях в перевернутый бинокль. Я тосковала и писала ей эсэмэски. Девушка с обыкновенным именем не отвечала. Я ждала до утра, после краткого сна ждала вечера, потом снова наступало утро. На третий день закончились продукты, на следующий – сигареты. Я валандалась и дышала вонью плесневелых стен, но выйти на улицу мне было страшно: вдруг, думала я, пропущу возвращение девушки с обыкновенным именем.
Она вернулась через неделю. Молча разулась и прошла в кухню к своему ноутбуку. Я сквозь сон услышала, как она включила песню «Мой рок-н-ролл» группы «Би–2», запахло табачным дымом. Уже трое суток у меня не было сигарет, я обратилась к ней по имени, она не ответила. Я встала с дивана, заглянула в кухню. Девушка с обыкновенным именем, как и прежде, сидела с открытым ноутбуком, курила и смотрела перед собой. Я спешно надела домашние шорты и подошла к ней.
Девушка с обыкновенным именем не повернула голову. Я аккуратно вытянула из ее пачки сигарету и тихо спросила, как все прошло. Я курила и внимательно смотрела на нее. Ее смуглая кожа отдавала синевой, сухие веки медленно закрывались и открывались. Казалось, моргание не дает ее глазам облегчения, оно не увлажняет, а, наоборот, доставляет боль. Она подвигала сомкнутыми губами; я знала, что значит это движение: девушка с обыкновенным именем злится.
Она сидела и смотрела перед собой. Я докурила и взяла еще одну сигарету. Звучала песня «Мой рок-н-ролл». Вдруг мне надоело вот так сидеть и смотреть на нее. Птицы начали просыпаться, мой отпуск должен был закончиться через три дня. Докурив, я умылась в вонючей ванной, надела джинсы и вышла на улицу. Пока я ждала девушку с обыкновенным именем, снег растаял, блестела грязь. Я шла в расстегнутой куртке, я обязана была наслаждаться приходом весны, но меня тошнило от мира. В киоске у метро я купила сигареты и зажигалку. Тут же закурила и достала телефон: 08:43; высветился квадратик эсэмэски от девушки с обыкновенным именем: «сука иди нахуй я тебя ненавижу».
Wheel of fortune
У меня была подруга Б. Я хотела понимать ее язык. Поэтому выучила стихотворения:
«…Я маленькая поэтесса с огромным бантом» Ирины Одоевцевой,
«Хорошо, что нет царя…» Георгия Иванова,
«…А на бельмах у слепого целый мир отображен…» Владислава Ходасевича.
Я прочла книги:
«На берегах Невы» Ирины Одоевцевой,
«Окаянные дни» Ивана Бунина,
«Некрополь» Владислава Ходасевича,
«Мой муж – Осип Мандельштам» Надежды Мандельштам.
Я слушала:
Beirut,
The Rituses,
«Ночных грузчиков»,
«Макулатуру».
Ходила на джазовые концерты, которые устраивал любительский коллектив ее матери.
Я ела злаковые батончики Corny и запивала их «Фрутоняней», потому что именно так Б. любила перекусить между парами.