— Мы оба одиноки — и ты, и я. Но я не могу понять… Почему именно этот человек… почему именно он?
— Пойми лишь одно, — говорит она. — Счастливой он меня не сделал. Нет… я не стану этого утверждать…
Она замолкает в нерешительности, подносит стакан к губам, потом ставит его и медленно произносит:
— Знаешь, я тогда была в таком отчаянии… В таком отчаянии… Может быть, это произошло потому, что он любил меня… А потом, ты знаешь… со временем… Я думаю, что и я его по-своему люблю. В конце концов, это естественно, не так ли? Я действительно была в полном отчаянии… Правда, несчастье — еще не смерть… несчастье — это смерть при жизни.
— Ты, по всей вероятности, преувеличиваешь.
Вспыхнув, она снова подносит стакан ко рту.
— Нет, я это хорошо знаю.
— Прости, я не хотел… Я не хотел говорить тебе этого, — произносит он быстро. — Но нельзя все же желать смерти…
— Есть вещи, о которых не следует говорить вслух. Не надо об этом…
Некоторое время они молчат. Затем Фабия тихо возобновляет разговор:
— Посмотри, как они танцуют… Невозможно глаз оторвать!
— Почему ты не пьешь?
Она допивает виски маленькими глотками, затем осторожно ставит стакан, словно боясь разбить его.
— Мы снова вместе… это невероятно… невероятно… В этом безумном круговороте. Как будто мы ничего и не делали со времени нашего знакомства, как только бежали, спешили куда-то… чтобы неожиданно встретиться здесь… И снова бежать? Но куда, к чему?.. К смерти… на рассвете…
Он обнимает ее за плечи.
— Уедем вместе.
— Уже не могу… Это все уже далеко… Слишком поздно…
— Да нет же, уверяю тебя…
Но она повторяет, словно не слышит его:
— Всегда оказывается слишком поздно…
Она сжимает руки.
— Я знаю, что это я во всем виновата. Мне не надо было искать тебя, не надо было приходить сюда.
— Напротив, ты поступила правильно. Ну выпей еще виски, хочешь?
И так как она не отвечает, он делает знак гарсону.
— Да, я, пожалуй, еще выпью, — говорит она машинально. — Хотя, мне кажется, я и без того уже пьяна…
Она обхватывает руками голову.
— Все перепуталось… Верно говорят: живешь, не зная зачем… А я-то думала, что уже все забыто…
Гарсон убирает со стола пустые стаканы.
— Принесите еще виски, — говорит Матье.
— Не стоит. Идем, ведь нам уже больше нечего сказать друг другу… Жизнь проходит так быстро… Так быстро.
Теперь она берет его за руки.
— Я вот что хочу у тебя спросить, Матье… Почему ты и я… почему мы без конца расстаемся? Почему, скажи мне?
— Если хочешь, давай останемся вместе, по крайней мере хоть на сегодняшнюю ночь, согласна?
— Да не сердись ты… И все-таки почему?
— Сегодня я что-то не очень хорошо тебя понимаю…
— Послушай, мне и в самом деле пора домой.
Однако она не делает ни малейшего движения и держит руку Матье в своей, продолжая смотреть на него.
— У каждого своя боль, — говорит Матье.
Он слегка откидывается назад и закрывает глаза.
— Ты плохо себя чувствуешь? — обеспокоенно спрашивает она.
— Нет, только вдруг стало как-то не по себе.
Он берет стакан, рассматривает его, а затем подносит ко рту.
— A вот что у нас с тобой действительно необычно… — задумчиво произносит она.
— Что же? — спрашивает Матье.
— …то, что никогда ничего не кончается.
Кларнет играет душераздирающе нежную мелодию.
— Не надо нам было расставаться. Я же тебе говорил.
— Матье, что такое жизнь?
— Не пытайся всегда все понять… Мне тогда казалось, что ты знаешь, куда идешь… а ты в один день вдруг все изменила, всю свою жизнь. Вернее, нашу…
— Что ты этим хочешь сказать?
— Давай уедем! Сейчас же, сегодня ночью.
Он берет ее за руку. Она резко отстраняется.
— Фабия, ты мне не доверяешь?.. Я думаю, на этот раз драмы не будет…
Она смотрит на него отчужденно и произносит спокойным голосом, тщательно выговаривая слова:
— Я тебе сказала… Впрочем, нет, я этого пока еще не говорила… Я привыкла. К его квартире, к порядку. К тому, что каждая вещь на своем месте… Я теперь даже хожу в церковь, представляешь? Он так хочет. В конце концов привыкаешь… ко всему. И он тоже… Я думаю, это идет от одиночества. Ну, а остальное ты знаешь.
— Я тоже не знаю, к чему иду. Я слишком занят, чтобы думать об этом. Занят тем, что зарабатываю деньги и трачу их. Я часто говорю себе, что когда-нибудь потом…
— «Потом» не бывает… — говорит она. — Однажды наступает такой момент, когда ничего уже не происходит, ничего… Ты не находишь, что люди в конце концов начинают походить друг на друга? Они играют словами, как безделушками. Это трогает, это приятно… И однако, все эти слова… Рано или поздно все начинают говорить одинаково… все…
В зале тяжелая духота. Лампа бросает на лицо Матье лиловатые блики. Фабия смотрит на него, словно потрясенная тем, что видит.
— Личность человека стирается…
Она наклоняет голову.
— Все гораздо проще, чем ты думаешь… Я просто привыкла… И знаешь, — она снова пристально всматривается в его лицо, — больше ничему уже не верю… Мне кажется, что вокруг меня не люди, а сверхсовершенные машины… Забудут однажды их включить… и наступит смерть.
Он принужденно смеется.
— Ну что? Еще немного виски?
Она смеется тоже.
— Да, да, я выпью еще.
— Вы давно вместе?
— Да…
Она трет глаза.
— Пожалуй, пора возвращаться домой.
— Но ведь я еще здесь!
— Ну что ты сердишься? — говорит она. — Мне и в самом деле давно пора домой.
Но сама по-прежнему не делает ни малейшего движения.
— К тому же, — говорит она, зажав руками уши, — я больше не могу слышать этот кларнет.
— Да, верно…
— Ну идем же!
Фабия почти кричит. Люди оборачиваются в ее сторону и шепчут: «Тсс!» Матье достает бумажник, вынимает оттуда маленькую фотографию и протягивает ей.
— Посмотри.
— О! — говорит она. — Он похож на моего сына. И на тебя. Как странно…
Она внимательно рассматривает фотографию.
— Если хочешь, я подарю ее тебе.
— Да… да…
Она кладет фотографию в карман.
— А у меня нет с собой никаких фото, все у меня не так, как у людей… Знаешь, иной раз я о них совсем забываю — и об одном и о другом. Забываю совершенно. Забываю иногда, что я замужем… что у меня есть сын. Я плохая жена и, наверно, плохая мать.
Кларнетист кончил играть, но аплодисменты раздались не сразу. В лучах прожектора его черное лицо кажется очень усталым, а в глазах — бесконечная доброта.
— Я иногда спрашиваю себя: неужели этот ребенок, который всегда всем доволен, родился у меня…
Снова появляется певец в сопровождении мальчиков в круглых очках и объявляет песню битлов: «Love to you»[33].
Матье развязывает галстук и расстегивает воротничок рубашки. Негр, выждав минуту, начинает едва заметно раскачиваться, освещенный лучами прожекторов. Зал ждет, охваченный нетерпением, все замолкли. Сейчас он начнет… Певец подождал еще немного, а затем внезапно обрушил на слушателей поток слов. Голос обжигает — в нем любовь, тоска и одиночество.
Each day just goes so fast…[34]
— Уйдем! — говорит Фабия.
— Я хочу домой… немедленно…
VIII
Дойдя до набережной Сен-Мишель, Фабия заглядывает в лицо Матье — худое, нервное лицо, освещенное ярким светом, — и спрашивает себя: почему они все еще вместе — двое людей, внезапно свернувших со своего пути… И отчего так бьется сердце? Неужели в нем еще живет любовь? Иначе откуда эта щемящая нежность, эта боль? Весь этот вечер был напоен музыкой и еще чем-то, что должно было вырваться наружу и обрести смысл или по крайней мере принести успокоение… Словно ничто никогда не прерывало их истории…
Баден-Баден… Он точно передышка после бега — затерянный среди житейской суеты Баден-Баден с его розами и липами… Мир мечты, мир отдохновения, где сердце, которое слишком спешило жить, обрело наконец покой… Цветы и газоны вдоль реки Ос, не тронутые войной, были настолько нереальны, что хотелось потрогать их рукой… У входа в аллею Лихтенталер мы наклонялись над розами, чтобы вдохнуть их аромат. А по утрам нас будили проникавшие сквозь закрытые ставни солнечные лучики, постепенно таявшие в глубине комнаты. Запах роз, запах прошлого… тихая жалоба уходящего времени… Любая жизнь на расстоянии кажется призрачной, выдуманной… Баден-Баден… Это все словно уже было когда-то — и наша любовь, и мой страх, что я не сумею исчерпать ее до конца… Я хорошо понимала, что все это никогда больше не повторится: ни любовь тех дней, ни желания той поры…
Баден-Баден… Тихо наплывающие и баюкающие нас отзвуки былого. Жизнь напоминает музыкальную тему, бесконечно повторяющуюся в разных вариациях, сменяющих одна другую, но в памяти остается лишь первая нота — остается и звучит долгие годы… И все же только с последним звуком мелодия полностью обретает свою силу… Никому не дано повторить ее снова… А пора любви так коротка, она проходит так быстро…
Вы въезжаете в город (независимо от того, едете ли вы по шоссе или по железной дороге) по Лангештрассе, которая проходит вдоль реки Ос. Затем за Бадишер Хоф (поворот направо) вы попадаете на Гинденбургплац… Здесь начинается знаменитая аллея Лихтенталер — безусловно, самое красивое место прогулок в Баден-Бадене. Окаймленная великолепными деревьями, она тянется вдоль берега реки Ос до пригорода Лихтенталя (см. стр. 376; 30 мин. пешком, проезд на машинах запрещен).
Баден-Баден — город вне времени и пространства. Город, где все родилось, чтобы потом умереть, рассеяться