Такой чудесный день — страница 73 из 133

Пробуждение к жизни

Глава 5

С июля 153-го по маркс 162-го Скол получил четыре задания: два в исследовательских лабораториях в США; одно, непродолжительное, в Институте генной инженерии в Инд., где он прослушал курс лекций по новейшим разработкам в области индукции мутаций; и пятилетнее — на заводе по производству химических веществ в Кит. Ему дважды повышали квалификацию и к 162-му сделали генетиком-систематиком второго разряда.

Внешне в эти годы он вел себя как обычный, удовлетворенный член Семьи. Добросовестно работал, участвовал в местных спортивных и праздничных мероприятиях; еженедельно имел половое сношение; раз в месяц звонил родителям и дважды в год их навещал; стабильно и вовремя приходил на просмотр телепередач и встречи с наставником; не жаловался ни на какой физический или психологический дискомфорт.

Внутри, однако, Скол был весьма далек от нормы. Чувство вины, с которым он покинул академию, побудило к скрытности в общении с новым наставником. Он лелеял это сильное, хоть и неприятное чувство, ибо оно, как ни странно, позволяло острее ощущать жизнь. А умалчивая о напряжении и разыгрывая перед наставником роль довольного, безмятежного человека, он с годами погрузился в состояние общей настороженности и начал закрываться и от остальных. Все казалось спорным: макси-кейки, комбинезоны, стандартные комнаты, мысли товарищей и особенно работа, которая, как он видел, вела только к упрочению вселенской одинаковости. Альтернативы, конечно, не имелось, он не мог ее себе представить, но сторонился окружающих, во всем сомневался и лишь первые несколько дней после очередной терапии был тем, кем притворялся.

Одно в мире казалось неоспоримо правильным: изображение лошади. Скол вставил его в рамку — не из центра снабжения, а самодельную, из отодранных от задней стенки ящика и зачищенных деревянных планок — и вешал у себя на стену в США, Инд., Кит… Смотреть на него было несравнимо приятнее, чем на «Уэй обращается к химиотерапевтам», «Маркс за работой» или «Изгнание торговцев из храма».

В Кит он стал подумывать о женитьбе, однако ему сообщили, что он не допущен к воспроизводству, и идея сама собой отпала.

В середине маркса 162-го, незадолго до того, как ему исполнилось двадцать семь, Скола вновь перевели в Институт генной инженерии в ИНД26110 и приписали к только что созданному Центру классификации. Новые микроскопы обнаружили доселе незаметные различия в генах, и он был в числе сорока систематиков второго и третьего разряда, которым поручили разрабатывать подклассы. Жил он в четырех зданиях от Центра, ежедневно совершал короткую прогулку пешком до работы и обратно и вскоре нашел себе девушку, этажом ниже. Нового наставника, младше его на год, звали Боб РО. Жизнь пошла по накатанной дорожке.

Как-то апрельским вечером, собираясь почистить зубы и лечь спать, Скол обнаружил, что из головки зубной щетки торчит что-то белое. В замешательстве вытащил сложенную втрое, плотно скрученную прямоугольную записку и прочитал следующий машинописный текст:

«Товарищ, вы не такой, как все: размышляете, к примеру, какая профессия вам по вкусу. Хотите познакомиться с другими необычными? Не торопитесь с ответом. Вы живы только отчасти и даже не представляете, как с нашей помощью все изменится».

Скола поразило, что кому-то известно его прошлое, и встревожила секретность, а также фраза «Вы живы только отчасти». Странное утверждение. Что бы оно значило? К чему все это послание? И какой дурак додумался сунуть его в зубную щетку?… Вдруг осенило, что лучше места не найти — здесь он обязательно его увидит, причем только он один. Хорошо, тогда кто же этот ловкач? Зайти сюда вечером или днем мог любой. В комнате побывали, по крайней мере, двое — на столе лежали записки от Миры СК, его девушки, и секретаря клуба фотолюбителей.

Скол почистил зубы, забрался в постель и перечитал загадочный текст. Его автор или кто-то еще из «необычных», видимо, имеет доступ к базе данных Уникомпа, и детских мыслей о выборе профессии оказалось достаточно, чтобы сделать вывод, будто Скол с ними заодно. Заодно ли? Они ненормальны, сомнений нет. А он? Он разве нормален? «Даже не представляете, как с нашей помощью все изменится». Что это значит? Какой помощью? В чем? И если он захочет встретиться, что тогда делать? Судя по всему, ждать следующей записки, какого-то знака. Тут сказано: «Не торопитесь с ответом».

Прозвенел последний звонок. Скол свернул обратно бумажку и сунул ее в корешок «Живой мудрости Уэя» на тумбочке. Выключил свет и стал думать. Мысли текли тревожные, но странные и интересные. «Хотите познакомиться с другими необычными?»

Он ничего не сказал Бобу РО. Всякий раз, возвращаясь к себе, проверял щетку, а по дороге на работу и домой, перед телевизором, в очереди в столовой или центре снабжения оглядывал товарищей в ожидании многозначительной фразы или взгляда и манящего кивка головой. Безрезультатно.

Через четыре дня он начал думать, что кто-то из больных товарищей просто пошутил или того хуже ему устроили проверку. Вдруг записку оставил сам Боб РО, чтобы поглядеть на его реакцию?

Вначале Скол заинтересовался, даже обрадовался и на что-то надеялся, толком не зная, на что. Теперь же — дни шли, а новой весточки не поступало — был разочарован и сердит.

И вот тогда-то, через неделю после первой, в зубной щетке появилась вторая записка: такая же сложенная втрое и скрученная бумажка. Опять нахлынули волнение и надежда. Скол развернул ее и прочитал:

«Если хотите встретиться и узнать подробности, приходите завтра вечером в 11:15 на Нижнюю площадь Христа между корпусами Ж16 и Ж18. Не касайтесь сканеров. Если увидите рядом товарищей, идите другой дорогой. Я буду ждать до 11:30».

Внизу, как подпись, было напечатано: «Снежинка».

Редкие прохожие, устремив взгляд перед собой, спешили по домам. Сделать крюк пришлось только раз. Скол прибавил шагу и оказался на Нижней площади Христа ровно в 11:15; пересек залитое призрачным светом белое пространство с выключенным фонтаном, в котором отражалась луна, и нашел Ж16 и темный проход, соединяющий его с Ж18.

Никого. Вдруг в тени, на расстоянии нескольких метров, он различил белый комбинезон и на нем, кажется, красный крест медработника. Подошел к товарищу, который молча стоял у стены Ж16.

— Снежинка?

— Да.

Голос женский.

— Касался сканеров?

— Нет.

— Забавное чувство, правда?

На ней была какая-то бледная тонкая, плотно прилегающая маска.

— Я так уже делал.

— Вот и молодец.

— Только однажды, и не по своей воле.

Она была старше. Насколько — он затруднялся определить.

— До нашего места идти пять минут. Нас шестеро, четыре женщины и двое мужчин — кошмарное соотношение. Надеюсь, ты его поправишь. Мы сделаем тебе предложение, и если ты его примешь, то однажды сможешь стать одним из нас; если нет, сегодняшняя встреча будет последней. В таком случае важно, чтобы ты не знал, как мы выглядим и где собираемся. — Она вытащила из кармана что-то белое. — Придется завязать тебе глаза. Отсюда и комбинезон врача — я тебя поведу и никто ничего не заподозрит.

— В такой-то час?

— Уже опробовано. Не возражаешь?

Он пожал плечами.

— Наверно, нет.

— Положи на глаза. — Она протянула два клочка ваты.

Скол приложил вату. Снежинка начала бинтовать вокруг головы и глаз; он убрал пальцы и наклонил голову, чтобы ей было удобно. Она наматывала все новые круги, частично захватывая лоб и щеки.

— Ты точно не из медцентра?

Она прыснула.

— Гарантирую.

Затем плотно прижала кончик липкого бинта, разгладила и поправила повязку, взяла его за руку и повернула в сторону площади.

— Не забудь свою маску, — сказал Скол.

Снежинка вздрогнула.

— Спасибо, что напомнил. — Она на секунду отпустила его руку, и они пошли.

В открытом пространстве их шаги изменились, стали бесшумными; ветерок, гуляющий по площади, холодил кожу ниже бинта. Рука Снежинки потянула его по диагонали налево, в противоположную от института сторону.

— Когда будем на месте, я заклею лентой твой и свой браслет. Мы стараемся по возможности не знать цифроимена друг друга. Я твое знаю — я тебя нашла, — но другие нет; для них ты просто потенциальный член. Позже, быть может, одному-двум придется сказать.

— Вы проверяете данные на всех, кого сюда переводят?

— Нет, а что?

— Разве не так ты меня «нашла» — потому что я думал о профессиях?

— Осторожно, ступенька вниз. Нет, это просто подтвердило догадку. И еще две ступеньки. Я заметила твой взгляд, взгляд товарища, который не на сто процентов в лоне Семьи. Если присоединишься к нам, научишься различать. Узнала, кто ты, а потом зашла к тебе в комнату и увидела лошадь на стене.

— Лошадь?

— Нет, «Маркс за работой»!.. Конечно, лошадь. Ты рисуешь так, как ни одному нормальному и в голову не придет. Тогда, уже после лошади, посмотрела твою биографию.

Площадь осталась позади; они шли по одной из западных аллей — К или Л, он не мог разобрать.

— А вот и нет. Лошадь нарисовал не я.

— Ты. Ты запрашивал альбомы и угольные стержни.

— Для другого товарища. Моего приятеля по академии.

— Очень интересно! Мошенничество с запросами — самый лучший признак. В любом случае рисунок нравится тебе так сильно, что ты его сохранил и вставил в рамку. Или рамку тоже сделал приятель?

— Нет, я, — улыбнулся Скол. — Ты ничего не упустила.

— Здесь направо.

— Ты наставница?

— Я? Злость!.. Нет, конечно.

— У тебя есть доступ к информации?

— Иногда.

— Работаешь в институте?

— Какой любопытный! Кстати, как нам тебя называть вместо ЛИ РМ?

— М-м… Скол.

— Скол? Нет, не первое, что на ум взбредет, а Пират, например, или Тигр. У нас есть Король, Лилия, Леопард, Тихоня и Воробейка.

— Меня так звали в детстве. Я привык.

— Ладно, хотя я бы придумала что-нибудь получше. Знаешь, где мы находимся?

— Нет.

— Отлично. Теперь налево.

Дверь, ступеньки, снова дверь, отдающий эхом зал… Они поворачивали то туда, то сюда, словно обходя произвольно расставленные предметы; поднялись по неработающему эскалатору и прошли по коридору, который изгибался вправо.

Снежинка остановила Скола и попросила поднять запястье; прилепила что-то к браслету и потерла. Скол пощупал: вместо цифроимени — гладкая поверхность. В сочетании с завязанными глазами это породило чувство бестелесности: вот-вот он оторвется от земли, просочится сквозь стены и растворится в пространстве.

Снежинка снова взяла его за руку. Прошли еще немного. Раздался стук. Скрипнула дверь. Послышались голоса, которые тут же смолкли.

— Привет, — сказала Снежинка, выводя его вперед. — Это Скол. Так ему нравится.

Задвигали стульями. Кто-то потряс ему руку.

— Меня зовут Король, — произнес мужской голос. — Рад, что ты решился прийти.

— Спасибо.

Снова рукопожатие, более сильное. Голос тоже мужской, постарше.

— Снежинка говорит, ты отличный художник. Я Леопард.

Еще руки, женские.

— Здравствуй, Скол, я Лилия.

— Воробейка. Надеюсь, будем видеться.

— Тихоня, жена Леопарда. Здравствуй.

Последний голос был старческим, два предыдущих — молодыми.

Скола усадили. Он нащупал перед собой гладкий пустой стол, не прямоугольный — то ли овальный, то ли большой круглый. Присутствующие тоже расселись: Снежинка — справа от него, кто-то еще — слева. Скол уловил запах гари, принюхался. Остальные, судя по всему, ничего не замечали.

— Что-то горит.

— Табак, — ответил слева от него пожилой голос Тихони.

— Табак?

— Мы курим, — пояснила Снежинка. — Хочешь попробовать?

— Нет.

Кое-кто засмеялся.

— От этого не умирают, — произнес откуда-то слева Король. — Подозреваю, что курение в некотором роде даже полезно.

— И очень приятно, — добавила сидящая напротив молодая женщина.

— Спасибо, не надо.

Снова смех и реплики. Потом голоса стихли. Снежинка накрыла его правую руку своей. Он хотел было ее убрать, но сдержался. Идиот. Зачем он пришел? Что делает здесь с повязкой на глазах среди больных товарищей с мнимыми именами? Табак! Сто лет как эту гадость полностью изничтожили. Где только, злость возьми, они его берут?

— Извини за повязку, — произнес Король. — Полагаю, тебе объяснили, почему она необходима.

— Да.

— Я объяснила, — подтвердила Снежинка.

Она больше его не держала, и он убрал руки на колени.

— Мы, как ты уже понял, ненормальны, — сказал Король. — И делаем многое из того, что принято считать нездоровым. Однако мы думаем — нет, убеждены, — что все совсем не так.

Голос был сильным, глубоким и властным. Скол вообразил крупного, могучего мужчину лет сорока.

— Не стану вдаваться в подробности — в твоем нынешнем состоянии они тебя встревожат и расстроят, так же как, очевидно, встревожил и расстроил тот факт, что мы курим. Со временем ты все сам узнаешь, если, конечно, наше знакомство продлится.

— В моем нынешнем состоянии? Что вы имеете в виду?

На секунду воцарилась тишина. Кто-то из женщин кашлянул.

— Ты притуплен и нормализован последней терапией, — ответил Король.

Скол неподвижно глядел в его сторону, пораженный абсурдностью этих слов. Еще немного подумал и произнес:

— Я не притуплен и не нормализован.

— Притуплен, — повторил Король.

— Как и прочие члены Семьи, — добавила Снежинка.

Справа, откуда-то из-за нее, раздался пожилой голос Леопарда:

— Все, не только ты.

— Из чего, по-твоему, состоит терапия? — спросил Король.

— Из вакцин, энзимов, контрацептива, иногда транквилизатора…

— Всегда — транквилизатора, — поправил Король. — А также ЛПК, который сводит к минимуму агрессию, радость, остроту восприятия и все остальное, на что, драка побери, способен мозг.

— Включая сексуальное желание, — вставила Снежинка.

— Да, — подтвердил Король. — Десять минут механического секса в неделю — ничтожная доля от возможностей человеческого организма.

— Я не верю. Все это ложь.

Его стали убеждать.

— Поверь, Скол!

— Это правда!

— Так и есть!

— Ты же работаешь с генами, — продолжал Король. — Разве не к этому стремится генетика? Убрать агрессию, подчинить половой инстинкт, встроить в психику отзывчивость, послушание и благодарность… А покуда генная инженерия ковыряется над ростом и цветом кожи, ее функцию выполняет терапия.

— Терапия нам помогает.

— Она помогает Уни, — возразила женщина напротив.

— И поклонникам Уэя, которые создали Уникомп, — добавил Король. — Терапия не помогает. По крайней мере, вреда от нее гораздо больше. Она превращает нас в роботов.

Скол помотал головой раз, другой…

— Снежинка говорила, — ровным тихим голосом, оправдывая свое прозвище, произнесла Тихоня, — что у тебя есть нездоровые наклонности. Ты никогда не замечал, что они набирают силу перед терапией и ослабевают сразу после нее?

Снежинка добавила:

— Спорим, ты сделал ту рамку за день-два до?

Он на секунду задумался.

— Не помню. Но когда в детстве я думал о разных профессиях, сама идея после терапии казалась глупой и до-У, а накануне была… интересной.

— Вот видишь, — сказал Король.

— Это нездоровый интерес!

— Еще какой здоровый, — возразил Король.

Женщина напротив добавила:

— Ты жил, чувствовал. Любое чувство лучше, чем полное их отсутствие.

Скол вспомнил об укорах совести, которые скрывал от наставников с момента окончания академии, и кивнул.

— Да. Возможно. — Он повернул лицо к Королю, женщине напротив, Леопарду и Снежинке, жалея, что не может открыть глаза. — Я не понимаю: вы тоже проходите терапию. Как…

— Сниженные дозы, — ответила Снежинка.

— Мы добились уменьшения концентрации некоторых компонентов, — пояснил Король. — И не настолько роботы, как думает Уни.

— То же самое мы предлагаем тебе, — продолжила Снежинка. — Шанс больше видеть, чувствовать, делать, получать больше удовольствия.

— И быть более несчастным. Не забудьте предупредить.

Это был голос второй молодой женщины, мягкий и чистый. Она сидела по ту сторону стола, слева, рядом с Королем.

— Неправда, — возразила Снежинка.

— Правда, — произнес чистый, почти девчоночий голос.

Ей не больше двадцати, прикинул Скол.

— Порой ты будешь ненавидеть Христа, Маркса, Вуда и Уэя и мечтать поджечь Уни. Придут мысли сорвать браслет и убежать в горы, как неизлечимые прошлого, чтобы делать то, что хочется, и самому решать, как жить.

— Лилия! — воскликнула Снежинка.

— Будут дни, когда ты возненавидишь нас за то, что мы тебя разбудили и ты перестал быть роботом. В этой вселенной уютно машинам, а люди — изгои.

— Лилия, — повторила Снежинка, — мы хотим привлечь его в нашу компанию, а не отпугнуть. — Она повернулась к Сколу. — Лилия у нас по-настоящему ненормальная.

— В ее словах есть доля правды, — вмешался Король. — Думаю, всем нам порой хочется, чтобы было место, куда можно уйти. Какое-нибудь поселение или община, где ты сам себе хозяин…

— Только не мне, — вставила Снежинка.

— И поскольку такого места нет, — продолжал Король, — иногда мы несчастны. За исключением тебя, Снежинка, я знаю. Да, за редким исключением способность испытывать счастье, судя по всему, предполагает и обратную сторону. Однако, как сказала Воробейка, любое чувство лучше и здоровее, чем полное их отсутствие, и грусть накатывает не так уж часто.

— Еще как часто, — возразила Лилия.

— Ткань! — снова встряла Снежинка. — Хватит уже про плохое.

— Не волнуйся, — заметила с противоположной стороны стола Воробейка, — если он попробует удрать, ты успеешь поставить подножку.

— Ха-ха! Злость!

— Снежинка! Воробейка! — остановил их Король. — Итак, Скол, каков твой ответ? Хочешь уменьшить концентрацию препаратов? Это происходит поэтапно. Первый несложен, и если через месяц тебе не понравятся ощущения, ты можешь сказать наставнику, что тебя совратила группа крайне больных товарищей, личность которых, к сожалению, тебе неизвестна.

После секундного колебания Скол произнес:

— Хорошо. Что нужно делать?

Снежинка сжала его руку.

— Молодец, — прошептала Тихоня.

— Сейчас, только раскурю трубку, — сказал Король.

— Вы все курите?

Резкий запах табака сушил и щекотал ему ноздри.

— В данный момент — нет, — ответила Тихоня. — Только Король, Лилия и Леопард.

— Но каждый пробовал, — добавила Снежинка. — Тут такое дело: то куришь, то бросаешь.

— Где вы берете табак?

— Мы с Тихоней выращиваем, — с гордостью ответил Леопард. — В лесу.

— В лесу?

— Вот-вот.

— У нас два участка, — сказала Тихоня, — а в прошлое воскресенье нашли место для третьего.

— Скол!

Он повернулся на голос Короля.

— Если коротко, этап номер один — изобразить эффект передозировки: снизить активность в работе, отдыхе, во всем. Немного, не слишком заметно. Сделай небольшую ошибку на работе, через несколько дней — еще одну. Симулируй проблемы с сексом. Прежде чем пойти к девушке, помастурбируй. Тогда неудача будет вполне убедительной.

— Что сделать?

— О ты, здоровый, полностью удовлетворенный член Семьи! — воскликнула Снежинка.

— Доведи себя до оргазма рукой, — объяснил Король. — А потом, когда с девушкой не получится, притворись, что тебе все равно. Хорошо, если она скажет наставнику. Ты своему не говори. Не показывай волнения по поводу ошибок, опозданий на встречи. Пусть другие замечают и докладывают.

— Сделай вид, что дремлешь перед телевизором, — подсказала Воробейка.

— До очередной терапии у тебя десять дней, — продолжал Король. — Если последуешь моим советам, на будущей неделе наставник прощупает тебя на предмет твоей заторможенности. Ты и тут не реагируй. Полная апатия. Справишься — депрессанты немного уменьшат, и через месяц захочется услышать о втором шаге.

— Вроде просто, — заметил Скол.

— Так и есть, — подтвердила Снежинка.

— Мы все справились, сможешь и ты, — добавил Леопард.

— Однако есть одна сложность, — предупредил Король. — Даже при снижении концентрации эффект препаратов в первые дни по-прежнему силен. Ты почувствуешь отвращение к содеянному и захочешь признаться наставнику, чтобы тебя лечили пуще прежнего. Сумеешь ли ты противостоять этому порыву, предугадать невозможно. У нас получилось, у других — нет. За последний год мы предлагали то же самое еще двоим; они успешно симулировали заторможенность, а через день-два после терапии во всем признались.

— Что, если наставник заподозрит неладное? Он, наверно, слышал про те случаи.

— Да, — ответил Король, — но заторможенность бывает и настоящей, когда уменьшается потребность организма в препаратах, так что, если ты убедительно сыграешь роль, все получится. Волноваться надо по поводу приступа откровения.

— Говори себе, — посоветовала Лилия, — что это химия заставляет тебя думать, будто ты болен и нуждаешься в помощи, лекарство, которое тебе впрыснули без твоего согласия.

— Согласия?

— Да, твое тело принадлежит тебе, а не Уни.

— Признаешься ты или выдержишь, — сказал Король, — зависит от резистентности мозга к воздействию препаратов, и тут особенно ничего поделать нельзя. Судя по тому, что мы о тебе знаем, шанс есть.

Последовали еще советы: разок-другой пропустить дневной макси-кейк, лечь в постель до последнего звонка, — а потом Король велел Снежинке отвести его обратно.

— Надеюсь, мы тебя еще увидим, — произнес он. — Без повязки.

— Я тоже надеюсь. — Скол встал и отодвинул стул.

— Удачи! — пожелали ему Тихоня, Воробейка и Леопард.

— Удачи, Скол, — последней сказала Лилия.

— Что будет, если я не поддамся порыву?

— Мы об этом узнаем, — ответил Король, — и кто-нибудь свяжется с тобой дней через десять после терапии.

— Как узнаете?

— Узнаем.

Снежинка взяла его за руку.

— Хорошо, — сказал он. — Спасибо вам всем.

Ему отвечали «не за что», «пожалуйста, Скол» и «рады помочь». Что-то было не так, и, когда Снежинка выводила его из комнаты, он вдруг понял: они не сказали «спасибо Уни».

Шли медленно, Снежинка держала его за руку не как медсестра, а как девушка, в первый раз в жизни гуляющая с парнем.

— Трудно поверить, — сказал он, — что я сейчас вижу и чувствую не в полную силу.

— Не в полную. Даже не в половину. Сам убедишься.

— Надеюсь.

— Так и будет. Я уверена.

Он улыбнулся.

— Насчет тех двоих ты тоже была уверена?

— Нет… Ну-у, в одном — да.

— Из чего состоит второй шаг?

— Сделай сначала первый.

— Сколько их всего?

— Только два. Второй, если получится, обеспечит значительное снижение препаратов. Вот тогда ты по-настоящему оживешь. Кстати, о шагах — сейчас три ступеньки вверх.

Они поднялись и продолжили путь; вышли на площадь. Стояла полная тишина, даже ветер куда-то пропал.

— Лучшее — это секс. Гораздо ярче, упоительней, и можно трахаться почти каждый день.

— Невероятно.

— И помни, пожалуйста, кто тебя нашел. Если хотя бы посмотришь в сторону Воробейки, я тебя убью.

Скол вздрогнул и приказал себе не сходить с ума.

— Извини, совершу в отношении тебя агрессивные действия, — поправилась она. — Мегаагрессивные.

— Ничего, ты меня не испугала… А Лилия? На нее можно?

— Пялься сколько угодно. Она любит Короля.

— Да ну?

— С первобытной страстью. Он создал нашу группу. Сначала присоединилась она, потом Леопард с Тихоней, я и Воробейка.

Их шаги зазвучали громче и гулче. Снежинка остановилась.

— Пришли.

Ее пальцы взялись за кончик бинта, и он наклонил голову. Она снимала повязку, отлепляя ее от кожи, по которой мгновенно пробегал холодок, разматывала дальше и дальше и наконец убрала вату. Он потер глаза и поморгал.

Снежинка стояла совсем рядом, засовывая повязку в комбинезон и дерзко поглядывая на него в лунном сиянии. Она уже успела надеть маску. «Это же не маска!» — вдруг оторопело понял он. Она была светлокожей. Таких светлых товарищей он и не видал, разве что среди тех, кому под шестьдесят. Совсем белая. Почти как снег.

— Маска на месте, — произнесла она.

— Извини.

— Да ладно, — она улыбнулась. — Мы все по-своему странные. Вон у тебя глаз какой.

Лет тридцать пять, острые черты, в глазах светится ум, волосы недавно подстрижены.

— Прости, — повторил он.

— Говорю же, не за что.

— Ничего, что я теперь знаю твою внешность?

— Скажу тебе вот что: не справишься — плевать я хотела, если нас всех залечат. Наверное, даже предпочту.

Она взяла лицо Скола обеими руками; ее язык коснулся его губ, проник внутрь, затрепетал. Крепко держа его голову, она прижалась к нему бедрами и сделала несколько круговых движений. Тело ответило эрекцией. Скол положил руки ей на спину и нерешительно двинулся языком ей навстречу.

Снежинка отстранилась.

— Учитывая, что это середина недели, надежда есть.

— Вуд, Уэй, Иисус и Маркс! У вас все так целуются?

— Только я, брат. Только я.

Они повторили опыт.

— Теперь ступай домой. Не касайся сканеров.

Скол сделал шаг назад.

— Увидимся через месяц.

— Да уж постарайся, драка тебя возьми. Удачи!

Он вышел на площадь и повернул в сторону института. Оглянулся. Между глухими стенами зданий зиял в лунном свете совершенно пустой проход.

Глава 6

Боб РО поднял глаза и улыбнулся из-за стола.

— Ты опоздал.

— Прости, — ответил Скол, усаживаясь.

Боб закрыл белый файл с красной закладкой.

— Как дела?

— Хорошо.

— Неделя прошла нормально?

— Ага.

Боб секунду смотрел на него, опершись локтем о ручку кресла и потирая нос.

— Хочешь поговорить?

Скол помолчал, потом мотнул головой.

— Нет.

— Вроде ты вчера несколько часов выполнял чужую работу?

Скол кивнул.

— По ошибке взял не ту пробирку.

— Перепутал бирку — взял не ту пробирку, — усмехнулся Боб.

Скол непонимающе поднял глаза.

— Шутка. Бирка — пробирка.

— А-а, — Скол улыбнулся в ответ.

Боб подпер подбородок, касаясь пальцами рта.

— Что случилось в пятницу?

— В пятницу?

— Я слышал, ты перепутал микроскоп.

Скол, казалось, не мог сразу сообразить.

— А-а, да. Вообще-то я его не трогал. Только зашел в кабинку. Настроек я не менял.

— То есть неделя выдалась не очень.

— Можно сказать и так.

— Мира СК говорит, в субботу вечером у тебя были сложности.

— Сложности?

— Сексуальные.

Скол потряс головой.

— Ничего такого. Просто я был не в настроении.

— Она говорит, ты пытался, но эрекция не наступила.

— Попробовал, ради нее, а вообще мне не хотелось.

Боб молча его разглядывал.

— Просто я устал.

— В последнее время ты как-то часто устаешь. Ты поэтому в пятницу вечером пропустил фотоклуб?

— Да, рано завалился спать.

— А сейчас как самочувствие? Опять усталость?

— Нет, нормально.

Боб посмотрел на него и с улыбкой выпрямился в кресле.

— О’кей, брат. Коснись и можешь идти.

Скол дотронулся браслетом до сканера телекомпа и встал.

— До встречи через неделю, — произнес Боб.

— Да.

— Не опаздывай.

Скол, который уже направился к двери, снова посмотрел на него.

— Что?

— В следующий раз не опаздывай.

— А-а. Да. — Он развернулся и вышел.

Скол считал, что справился неплохо, но проверить было невозможно, и по мере приближения очередной терапии он все больше нервничал. С каждым часом мысли о грядущем обострении чувств будоражили сильнее, а Снежинка, Король, Лилия и другие вызывали интерес и восхищение. Ну курят. И что? Это счастливые и здоровые товарищи — нет, люди! — которые нашли лазейку из стерильности, одинаковости и всеобщей механической правильности. Он хотел снова с ними встретиться; хотел целовать и обнимать необычно светлокожую Снежинку; по-дружески, на равных беседовать с Королем; слушать странные и волнующие речи Лилии. «Твое тело принадлежит тебе, а не Уни». Какое обескураживающее утверждение, прямо-таки до-У! Если оно не голословно, то следующие из него выводы приведут к… Он не мог придумать, к чему. К какому-то радикально новому взгляду на мир!

Так было накануне терапии. Он долго не мог уснуть, потом поднимался со связанными руками на заснеженную вершину, с удовольствием курил табак под руководством дружелюбного, улыбчивого Короля, расстегивал комбинезон Снежинки, глядя на ее белоснежное тело с красным крестом от шеи до ног, катался на старой, еще с баранкой, машине по коридорам огромного Центра генного умерщвления. У него был новый браслет с именем «Скол», а в комнате — окно, сквозь которое он смотрел на прелестную нагую девушку, поливавшую куст лилий. Она нетерпеливо поманила его, Скол пошел — и проснулся бодрый, энергичный и радостный, несмотря на странные сны, более живые и реальные, чем те пять или шесть, которые он видел за всю жизнь.

Наутро, в пятницу, у него была терапия. Журчание-жужжание-укол длились на долю секунды меньше, и, опуская рукав, Скол чувствовал себя все так же бодро и самим собой — последователем группы необычных, который видит яркие сны и водит за нос Семью с Уни. Он притворно медленно побрел в Центр, сообразив, что сейчас как никогда важно разыгрывать заторможенность, если хочешь добиться еще большего снижения препаратов в неизвестном и непонятно когда начинающемся этапе номер два. Скол радовался своей смекалке, удивляясь, что Король и компания этот момент упустили. Возможно, думали, что после терапии он будет в полном ауте.

В тот день на работе он сделал маленькую ошибочку: в присутствии еще одного генетика-систематика второго разряда начал печатать отчет, повернув микрофон не той стороной. Из-за этого обмана ему стало немного совестно.

Вечером, к своему удивлению, он по-настоящему задремал перед телевизором, хотя показывали довольно интересную передачу про новый радиотелескоп в Изр. И позже, на занятии фотоклуба, так клевал носом, что пришлось извиниться и пойти к себе. Он разделся, не потрудившись выбросить грязный комбинезон, забрался в постель без пижамы и выключил свет, гадая, что ему приснится на сей раз.

Пробудился Скол в страхе, с мыслью, что болен и нуждается в помощи. Почему? Он сделал что-то плохое?

И тут он вспомнил и, почти не в силах поверить в случившееся, потряс головой. Невероятно! Да как же это?! Неужели он настолько… поддался дурному влиянию горстки нездоровых товарищей, что сознательно допускал ошибки, хотел обмануть Боба РО (и, быть может, преуспел!), лелеял враждебные мысли по отношению ко всей его любящей Семье? О Вуд, Уэй, Иисус и Маркс!

Он вспомнил слова той молоденькой, «Лилии»: считать себя больным заставляет лекарство, впрыснутое ему без его согласия. Согласия! При чем тут оно? Терапия поддерживает твое здоровье и благополучие, а значит, здоровье и благополучие всей Семьи, неотъемлемой частью которой ты являешься! Даже до Унификации, в хаосе и безумии двадцатого века, у больного брюшным или сыпучим — или как его там — тифом не спрашивали согласия, а просто лечили. Согласие!.. И он преспокойно слушал ее бредни и ничего не возразил!

Прозвучал сигнал к подъему, и Скол с нетерпением выпрыгнул из кровати, желая скорее загладить свои немыслимые прегрешения. Выбросил вчерашний комбинезон, умылся, пригладил волосы, оделся и заправил постель; пошел в столовую и сел среди товарищей, сгорая от желания помочь, что-нибудь дать, продемонстрировать, что он верный и любящий, а не больной злоумышленник, каким был накануне. Сосед слева доедал макси-кейк.

— Хотите, поделюсь с вами? — предложил Скол.

Товарищ смутился.

— Нет, что вы. Но спасибо, вы очень добры.

— Я не добр, — ответил он, хотя слышать похвалу было приятно.

Затем поспешил в Центр и явился туда за восемь минут до начала. Взял свой образец, не перепутав пробирки, пошел к своему микроскопу, правильно надел очки и сделал все точно по инструкции. Почтительно запрашивал информацию (прости мои оскорбления, всезнающий Уни) и смиренно вносил новые данные (вот точная и достоверная информация о гене НФ5049).

Заглянул начальник отдела.

— Как оно?

— Отлично, Боб.

— Вот и хорошо.

К полудню, однако, стало хуже. Как же они, бедные больные? Он бросит их, беспомощных, с табаком, сниженной терапией и допотопными идеями? Завязав глаза, ему не оставили выбора. Их не вычислить.

Хотя… Он видел Снежинку. Сколько в городе женщин ее возраста с такой светлой кожей? Три? Четыре? Пять? Если Боб РО сделает запрос, Уни в мгновение ока выдаст их цифроимена. Когда ее найдут и пролечат, она назовет еще кого-то, а те — остальных. Всю группу можно разыскать и привести в норму за день-два.

Как Карла.

Эта мысль его остановила. Он помог Карлу и ощутил вину, за которую потом держался годы и годы, она не отступала и сейчас, став его частью. О Иисус Христос и Уэй Ли Чунь, как далеко зашла болезнь!

— Ты в порядке, брат? — спросила сидевшая напротив пожилая женщина.

— Да, все хорошо. — Он улыбнулся и поднес ко рту макси-кейк.

— У тебя вдруг стало озабоченное лицо.

— Да нет. Забыл кое-что сделать.

— А-а.

Помогать или не помогать? Как правильно? Он знал, как неправильно: не помочь, бросить, наплевать на товарищей.

Однако сомневался, что и помочь — правильно. А как может быть сразу и то и другое?

После обеда Скол работал с меньшим рвением, хотя добросовестно и без ошибок, все делая как следует. В конце дня завалился навзничь на кровать, нажимая основанием ладоней на глаза, отчего перед внутренним взором заплясали радужные круги. Он снова слышал голоса больных, видел, как нарочно берет не ту пробирку, попусту тратит время и энергию Семьи, не по назначению использует ее оборудование. Прозвучал сигнал к ужину, но он слишком запутался в мыслях и остался лежать.

Позвонила Мира СК.

— Я в холле. Жду тебя уже двадцать минут. Без десяти восемь!

— Извини. Спускаюсь.

После концерта пошли к ней.

— В чем дело?

— Не знаю. Последние дни я что-то сам не свой.

Она покачала головой и принялась активнее гладить его поникший член.

— Ничего не понимаю. Ты сказал наставнику? Я своему — да.

— Я тоже. Слушай, — он убрал ее руку, — на шестнадцатый этаж заехала целая группа новых товарищей. Найди себе кого-нибудь еще.

— Наверно, придется, — грустно ответила она.

— Вот-вот. Давай.

— Вообще ничего не понимаю. — Она встала с постели.

Скол вернулся к себе, разделся и, вопреки ожиданиям, сразу уснул.

В воскресенье он почувствовал себя еще хуже. Надеялся, что позвонит Боб, увидит, что он не в порядке, и вытянет из него правду — так можно сбросить груз с плеч и в то же время избежать ответственности и чувства вины. Скол сидел в комнате, глядя на экран телефона. Позвонили из футбольной команды; он ответил, что нездоров.

В полдень отправился в столовую, наспех поел и вернулся к себе. Позвонили из Центра — спросить чье-то цифроимя.

Неужели Боб до сих пор не знает о его странном поведении? Мира должна была рассказать. И товарищ из футбольной команды. И та женщина вчера в столовой. Наверняка ведь догадалась, что он лукавит, и запомнила его цифроимя! (Только полюбуйтесь: он ждет помощи от Семьи, а сам хоть кому-нибудь помог?!) Куда запропастился Боб? Хорош наставник!

Больше никто не звонил, ни днем, ни вечером. Один раз музыку прервали ради выпуска последних известий с межгалактического корабля.

В понедельник после завтрака Скол спустился в медцентр. Сканер ответил «нет», но он объяснил дежурному, что хочет поговорить с наставником, тот сделал запрос по телекомпу, и все сканеры заморгали «да», «да», «да». Часы в полупустом помещении показывали 07:50.

Скол сел в кабинке Боба, сложил руки на коленях и стал еще раз обдумывать, в каком порядке будет рассказывать: сначала о ложной заторможенности, потом о членах группы, что они говорили, делали и как их найти через Снежинку, и, наконец, о безотчетном нездоровом чувстве вины, которое он скрывал все эти годы после случая с Карлом. Первый пункт, второй, третий. Ему назначат дополнительную терапию, чтобы компенсировать то, что он недополучил в пятницу, и он выйдет из медцентра удовлетворенным членом Семьи, здоровым душой и телом.

Твое тело принадлежит тебе, а не Уни.

Допотопный бред. В Уни сосредоточена воля и мудрость Семьи. Уни его создал, дал ему пищу, одежду, кров, профессию. Дал разрешение на само его зачатие. Да, Уни его создал, и отныне…

Помахивая телекомпом, вошел Боб и резко остановился.

— Ли? Привет. Случилось что?

Он поглядел на наставника. Случилось. Не то имя. Он Скол, а не Ли. Опустил глаза на браслет: Ли РМ35М4419. Почему он ожидал увидеть «Скол»? Разве у него был когда-то другой браслет? Ах да, во сне, в том странном счастливом сне, где его поманила девушка…

— Ли! — Боб поставил телекомп на пол.

Уни назвал его Ли. В честь Уэя. А он Скол, осколок своих предков. Кто же он? Ли? Скол? Ли?

— В чем дело, брат? — Боб наклонился и взял его за плечо.

— Я пришел.

— Зачем?

Скол растерялся.

— Ты просил не опаздывать. — Он с тревогой посмотрел на Боба. — Я не опоздал?

— Опоздал?! — Боб отступил и прищурился. — Братец, ты явился на день раньше. Тебе назначено во вторник.

Скол поднялся.

— Прости. Тогда я пошел в Центр.

Он двинулся к выходу, но Боб поймал его за руку.

— Обожди.

Со стуком упал телекомп.

— Я в порядке. Попутал дни. Приду завтра. — Он высвободил руку.

— Ли!

Скол не остановился.

Вечером он внимательно смотрел телепередачи: соревнование по легкой атлетике в Арг, эстафету на Венере, новости, танцевальное шоу и «Живую мудрость Уэя», а затем отправился к себе. Хотел зажечь свет, но не вышло — на выключатель было что-то налеплено. Резко закрылась дверь, точнее, ее закрыл кто-то, стоящий рядом в темноте. Он уловил дыхание.

— Кто здесь?

— Король и Лилия, — раздался голос Короля.

— Что произошло утром? — спросила от стола Лилия. — Зачем ты ходил к наставнику?

— Чтобы рассказать.

— Но не рассказал.

— А нужно было бы. Уйдите, пожалуйста.

— Вот видишь! — произнес Король, обращаясь к Лилии.

— Все равно надо попытаться, — ответила та.

— Пожалуйста, уходите. Я больше не хочу вас видеть. Я уже не понимаю, что правильно, а что нет. Не знаю даже, кто я.

— У тебя около десяти часов, чтобы это выяснить, — сказал Король. — Утром наставник заберет тебя в центральную больницу. Мы рассчитывали, что осмотр назначат позже, недели через три, после дальнейшей симуляции. Тот самый второй этап. Однако это будет завтра. И, скорее всего, станет шагом назад.

— Не обязательно, — возразила Лилия. — Ты все еще можешь сделать второй шаг, если послушаешь нас.

— Я не хочу слушать. Просто уйдите. Пожалуйста.

Они молчали. Король пошевелился.

— Ты что, не понимаешь? — снова начала Лилия. — Если сделаешь, как мы скажем, тебе снизят концентрацию препаратов. А если нет, вернут прежние дозы. Вероятно, даже увеличат. Так, Король?

— Да.

— Чтобы «защитить» тебя. Чтобы ты больше никогда и не помыслил вырваться. Понимаешь? — Ее голос зазвучал ближе. — Другого шанса не будет. Ты станешь роботом на всю оставшуюся жизнь.

— Нет, не роботом, а членом Семьи. Здоровым товарищем, который выполняет задание — помогает Семье.

— Зря стараешься, Лилия, — промолвил Король. — Спустя несколько дней ты, может, до него и достучалась бы, а сейчас слишком рано.

— Почему ты утром не признался? Ты пошел к наставнику. Почему все ему не рассказал, как другие?

— Я собирался.

— И что помешало?

Скол повернулся прочь от ее голоса.

— Он назвал меня Ли. А я думал, я Скол. Все перепуталось…

— Так и есть! — Лилия подошла еще ближе. — Твое имя Скол, а не номер, который назначил Уни. Ты Скол, человек, размышлявший, какая профессия ему нравится. Ему, а не Уни!

В смятении он отодвинулся, затем повернулся лицом к неясным фигурам в комбинезонах: миниатюрной Лилии в двух метрах от него и Королю, справа, на фоне светлых очертаний двери.

— Не смей ругать Уни! Он дал нам все!

— Только то, что мы сами ему дали. Он отказал нам в гораздо большем.

— Он позволил нам родиться!

— А скольким не позволит? Твоим детям. Моим.

— В смысле? По-твоему, любой, кто захочет, может иметь детей?

— Вот именно.

Он помотал головой, отступил, опустился на постель. Она подошла и села на корточки, положив руки ему на колени.

— Пожалуйста, Скол. Мне не стоило бы говорить, пока ты в таком состоянии, но прошу тебя, поверь мне. Поверь нам. Мы не больные, мы — здоровые. Это мир вокруг болен — с одурманенными, исполнительными и услужливыми товарищами. Сделай, как я тебе скажу. Стань здоровым. Пожалуйста!

Ее искренний порыв тронул Скола. Он попробовал рассмотреть ее лицо.

— Какое тебе до меня дело?

Захотелось накрыть ее маленькие теплые руки своими. Скол с трудом различил ее глаза, большие и менее раскосые, чем у других. Необычные и прекрасные.

— Нас совсем мало, — ответила Лилия. — Если будет больше, кто знает, вдруг получится куда-нибудь убежать и жить свободно.

— Как неизлечимые.

— Тебя приучили так их называть. А может, на самом деле они были непобедимые и неподдающиеся.

Он снова всмотрелся в ее лицо.

— Мы принесли капсулы, которые замедлят рефлексы и снизят давление. Анализ крови покажет, что ты страдаешь от передозировки. Если выпьешь их утром до прихода наставника, в медцентре будешь вести себя, как мы скажем, и правильно ответишь на вопросы, то завтрашний день станет вторым шагом, а ты — здоровым.

— И несчастным.

— Да. — По голосу было слышно, что она улыбается. — Несчастным в том числе, хотя не настолько, как я говорила. Меня иногда заносит.

— В среднем каждые пять минут, — пробурчал Король.

Она убрала руки с его колен и встала.

— Согласен?

Скол разрывался.

— Покажите капсулы.

Король подошел ближе.

— После посмотришь. Они здесь. — Он вложил ему в руку маленькую гладкую коробочку. — Красную надо принять сегодня, а остальные две — как только встанешь.

— Где вы их берете?

— Один из нас работает в медцентре.

— Решайся, — произнесла Лилия. — Хочешь узнать, что нужно делать?

Он потряс коробочку, но ничего не услышал; посмотрел на смутные ждущие его ответа фигуры и кивнул.

— Хорошо.

Лилия села рядом на кровать, а Король пододвинул стул. Начался инструктаж. Сколу велели напрягать мышцы перед метаболическим тестом и смотреть поверх объекта при измерении глубинного зрения; научили, что говорить врачу и старшему наставнику; велели быть готовым к неожиданным звукам за спиной и предупредили, что его могут оставить одного, якобы забыв на столе отчет, и наблюдать. В основном говорила Лилия. Она дважды его коснулась: сначала ноги, потом плеча. Один раз он сам хотел дотронуться, но она мгновенно убрала руку.

— Это крайне важно, — произнес Король.

— Простите, что?

— Не игнорировать полностью. Отчет не игнорировать.

— Обрати на него внимание, — продолжала Лилия. — Взгляни и сделай вид, что лень читать. Как будто тебе, в общем, все равно.

Когда они закончили, было совсем поздно; звонок к отбою прозвучал полчаса назад.

— Лучше уходить по одному, — решил Король. — Сначала ты. Жди меня за углом.

Лилия встала. Скол тоже. Она нащупала его руку.

— Ты справишься, я знаю.

— Постараюсь. Спасибо, что пришли.

— Пожалуйста.

Он надеялся разглядеть ее, когда она будет выходить в коридор, но Король встал между ними, а потом дверь закрылась.

Секунду они с Королем молча стояли друг напротив друга.

— Помни. Красную капсулу — сейчас, две другие — когда проснешься.

— Ясно. — Скол нащупал в кармане коробочку.

— Должно пройти гладко.

— Не знаю, столько всего надо упомнить.

Снова помолчали.

— Большое спасибо, Король. — Скол протянул ему в темноте руку.

— Тебе очень повезло. Снежинка — страстная женщина. Вы с ней отлично повеселитесь.

Скол не понял, к чему он клонит.

— Надеюсь. Трудно поверить, что один оргазм в неделю — это не предел.

— Теперь остается найти мужчину для Воробейки. Тогда никто не будет обижен. Так оно лучше. Четыре пары — никаких трений.

Скол убрал руку. До него дошло, что Король приказывает ему держаться подальше от Лилии, определяет, кто с кем, и велит подчиняться. Вдруг он заметил, как он коснулся ее руки?

— Мне пора, — произнес Король. — Отвернись.

Скол послушался, и Король пошел к выходу. В слабом свете из коридора смутно проступили предметы; по стене скользнула тень; дверь затворилась, и комната вновь погрузилась во мрак.

Скол повернулся. Как странно! Мужчина любит женщину так сильно, что не хочет, чтобы кто-то еще ее касался! Неужели и он станет таким, когда снизят терапию? В это, как и многое другое, было трудно поверить.

Скол ощупал выключатель: липкая лента, а под ней что-то плоское и квадратное. Потянул за край, оторвал; нажал кнопку, зажмурившись от хлынувшего сверху слепящего света.

Когда глаза привыкли, разглядел ленту телесного цвета и приклеенный к ней квадратик голубого картона. Бросил его в мусоропровод и вытащил из кармана белую пластмассовую коробочку с крышкой на петлях. Внутри на подстилке из ваты лежали капсулы: красная, белая и белая с желтым.

Включил свет в ванной. Пристроил коробочку на краю раковины, взял с полки стакан и налил воды.

Начал думать, но вдруг, не поразмыслив как следует, положил красную пилюлю на язык и запил.

Им занимались два доктора, а не один: женщина за сорок и мужчина помоложе. Облачили его в голубой халат и водили из кабинета в кабинет, переговариваясь между собой и с другими специалистами; записывали что-то на прикрепленном к планшету листе. Женщина то и дело обнимала Скола за плечи, улыбалась и называла его «мой юный брат». По лицу мужчины, от виска до уголка губ, тянулся свежий шрам, а лоб и щеки были в синяках. Он не сводил со Скола глаз, лишь изредка заглядывая в отчет, и продолжал следить за ним даже в разговоре с коллегами. Когда они втроем переходили в следующий кабинет, он обычно отставал, и Скол все ждал, что сейчас раздастся какой-нибудь резкий звук.

Беседа с молоденькой старшей наставницей, по мнению Скола, прошла хорошо, а остальное — плохо. Из-за наблюдавшего за ним доктора он побоялся напрячь мышцы перед метаболическим тестом и слишком поздно вспомнил, что при оценке глубинного зрения нужно глядеть поверх объекта.

— Скверно, что ты пропускаешь целый день на работе, — произнес врач-мужчина.

— Наверстаю. — Он тут же понял, что совершил оплошность. Надо было сказать «что ни делается — все к лучшему» или «а я здесь на весь день?» или на худой конец равнодушно ответить «да».

В полдень вместо макси-кейка ему дали выпить стакан горькой белой жидкости, а затем продолжили осмотр и анализы. Женщина на полчаса уходила. Мужчина все время был рядом.

Около трех часов они, судя по всему, закончили и прошли в маленький кабинет. Мужчина сел за стол, Скол — напротив.

— Прошу прощения, я на пару секунд, — улыбнулась женщина и исчезла.

Мужчина минуту-другую изучал отчет, почесывая шрам, затем посмотрел на часы и отложил планшет.

— Пойду разыщу ее. — Он вышел и прикрыл за собой дверь.

Скол сидел неподвижно, потом шмыгнул носом и посмотрел на планшет. Наклонился, повернул голову, прочитал «активность холинэстеразы — в норме» и снова откинулся на спинку. Только не переборщить. Он почесал большой палец и принялся разглядывать картины на стенах: «Маркс за работой» и «Вуд представляет Договор об Унификации».

Они вернулись. Женщина села за стол, а мужчина — на стул рядом с ней. Она смотрела озабоченно и без тени улыбки.

— Мой юный брат, ты меня беспокоишь. По-моему, ты хочешь нас одурачить.

— Одурачить?

— В городе есть больные товарищи. Тебе это известно?

Он покачал головой.

— Да-да. Очень больные. Они завязывают глаза, отводят куда-то и уговаривают изображать заторможенность, допускать ошибки и притворяться, что пропал интерес к сексу. Они хотят сделать других такими же больными, как сами. Ты с ними знаком?

— Нет.

— Анна, я за ним наблюдал. Никаких причин полагать, что здесь что-то большее, чем показали анализы, — вмешался мужчина и повернулся к Сколу: — Очень легко поддается корректировке, не волнуйся.

Женщина покачала головой.

— Нет, что-то здесь не так. Мой юный брат, ты хочешь нам помочь?

— Никто не подговаривал меня делать ошибки. Зачем мне это надо?

Мужчина постучал пальцем по отчету.

— Посмотри на энзимологические показатели.

— Уже посмотрела.

— Налицо сильная передозировка здесь, здесь и здесь. Давай внесем в Уни эти данные и приведем товарища в норму.

— Я хочу показать его Иисусу ХЛ.

— Зачем?

— Я сомневаюсь.

— Не знаю я никаких больных товарищей, — заявил Скол. — Я бы рассказал наставнику.

— А почему ты пошел к нему вчера утром?

— Вчера? Я думал, это мой день. Перепутал.

— Прошу за мной. — Она взяла отчет и встала.

Они вышли из кабинета. Женщина обняла его за плечи, но не улыбнулась. Мужчина шагал сзади.

В конце коридора была дверь с номером 600А и коричневой дощечкой, на которой белыми буквами значилось: «Отделение химиотерапии. Главврач». В приемной за столом сидел товарищ. Женщина объяснила, что им нужно проконсультироваться с Иисусом ХЛ по поводу диагноза. Товарищ встал и вышел в другую дверь.

— Пустая трата времени, — промолвил мужчина.

— Поверь мне, я тоже на это надеюсь.

Обстановка приемной состояла из двух стульев, низкого голого стола и картины «Уэй обращается к химиотерапевтам». Скол решил, что, если его заставят все рассказать, он попробует не упоминать светлую кожу Снежинки и большие глаза Лилии.

Товарищ вернулся и открыл перед ними дверь.

В просторном кабинете за большим захламленным столом сидел сухопарый седовласый мужчина за пятьдесят, Иисус ХЛ. Он кивнул врачам, рассеянно скользнул взглядом по Сколу и махнул рукой на кресло у стола. Скол сел.

Женщина вручила Иисусу ХЛ планшет.

— По-моему, что-то здесь не так. Боюсь, он симулирует.

— Энзимологические показатели говорят об обратном, — возразил другой доктор.

Иисус ХЛ откинулся в кресле и пробежал глазами отчет. Врачи в ожидании стояли рядом. Скол попытался сделать вид, что ему любопытно, и только. Он секунду смотрел на Иисуса ХЛ, потом принялся разглядывать стол, на котором царил ужасающий беспорядок: стопки бумаг, отчеты, наваленные повсюду, даже на старом телекомпе в потертом футляре; набитый ручками и линейками контейнер для питья; фотография молодого улыбающегося Иисуса ХЛ на фоне купола Уникомпа; необычное квадратное пресс-папье из КИТ 61332 и круглое — из АРГ20400, ни одно из них не использовалось по назначению.

Иисус ХЛ перевернул планшет, загнул вниз страницу и прочитал обратную сторону.

— Я бы хотела оставить его здесь на ночь и утром повторить некоторые анализы.

— Пустая трата… — начал мужчина.

— А еще лучше, — повысила она голос, — допросить его сейчас под ТП.

— Пустая трата времени и препаратов, — повторил мужчина.

— Мы врачи или бухгалтеры?

Иисус ХЛ поднялся — врачи расступились, — обошел стол и остановился прямо перед Сколом, высокий, худой, в заляпанном желтыми пятнами белом медицинском комбинезоне.

Он взял руки Скола с подлокотников, перевернул, осмотрел блестящие от пота ладони.

Одну руку отпустил, а на запястье другой нащупал пульс. Скол заставил себя равнодушно поднять голову. Иисус ХЛ секунду испытующе в него вглядывался. Он что-то заподозрил — нет, понял наверняка — и презрительно улыбнулся. Скол ощутил внутри пустоту и горечь поражения.

Иисус ХЛ взял его за подбородок и наклонился совсем близко.

— Открой пошире глаза.

Голос Короля. Скол выпучился.

— Да, вот так. Смотри на меня, как будто я сказал что-то из ряда вон.

Никаких сомнений — это его голос. Скол открыл рот.

— Без разговоров, пожалуйста, — произнес Король-Иисус ХЛ, больно сжимая челюсть. Он пристально поглядел Сколу в глаза, повернул его голову в одну сторону, в другую… Наконец отпустил и вернулся за стол. Взял отчет и с улыбкой протянул его женщине.

— Ты ошибаешься, Анна. Не беспокойся. Я видел много симулянтов. Он к ним не относится. Но хвалю за бдительность. — Повернулся к мужчине. — Знаешь, Иисус, она права: не стоит превращаться в бухгалтеров. Мы можем потратить немного средств, когда речь идет о здоровье товарища. В конце концов, что такое Семья, если не сумма всех ее членов?

— Спасибо, Иисус, — улыбнулась женщина. — Я рада, что ошиблась.

— Введите информацию в Уни, чтобы наш брат… — Король посмотрел на Скола, — отныне получал нужную ему терапию.

— Да, прямо сейчас. — Женщина поманила Скола.

Он встал и направился за ней к выходу. В дверях обернулся.

— Спасибо.

Король поднял на него глаза из-за вороха бумаг — ни улыбки, ни намека на дружелюбие.

— Спасибо Уни.

Едва Скол зашел к себе в комнату, как позвонил Боб.

— Только что получил отчет из центральной больницы — был небольшой перекос в дозировке препаратов. Теперь все скорректируют, как требуется.

— Хорошо.

— Забывчивость и усталость в течение недели постепенно уйдут, и ты снова станешь самим собой.

— Надеюсь.

— Не сомневайся. Слушай, Ли, хочешь, выкрою для тебя время завтра? Или подождем до вторника, как обычно?

— Пусть будет во вторник.

— Прекрасно. — Боб расплылся в улыбке. — Знаешь что? Ты уже выглядишь лучше.

— Да, мне полегче.

Глава 7

Ему понемногу становилось лучше каждый день: больше бодрости и ясности, больше уверенности, что болезнь — это то, что с ним было раньше, а здоровье — то, к чему он идет сейчас. К пятнице, через три дня после осмотра, он чувствовал себя так, словно уже конец месяца, хотя последняя терапия была совсем недавно и впереди еще три с лишним недели, долгие и полные сюрпризов. Боб попался на его мнимую заторможенность, и дозировку снизили. В следующий раз, на основании осмотра, ее уменьшат еще больше. Какие чудеса ощущений ждут его через пять недель, через шесть?

В ту пятницу, спустя несколько минут после звонка к отбою, в комнате появилась Снежинка.

— Не обращай на меня внимание, — произнесла она, стягивая комбинезон. — Просто заглянула сунуть тебе записку в зубную щетку.

Она забралась в постель и помогла ему снять пижаму. Скол ощутил ладонями и губами ее кожу — более шелковистую, мягкую и волнующую, чем у Миры СК и прочих девушек. Его собственное тело отвечало на ласки, посасывание и поцелуи внезапной дрожью и, как никогда прежде, загоралось желанием. Он глубоко вошел в ее тугую плоть и мгновенно довел бы их обоих до оргазма, но она заставила его снизить темп, остановиться и выйти. Она принимала одну за другой причудливые и очень эффективные позы, и не менее двадцати минут они двигались, изобретая все новые способы и стараясь по возможности не шуметь из-за соседей за стеной и внизу.

Когда они отлепились друг от друга, Снежинка спросила:

— Ну?

— Супер, конечно, хотя, наслушавшись тебя, я надеялся на большее.

— Терпение, брат. Ты все еще на больничном. Придет время, и будешь вспоминать эту ночь как первое рукопожатие.

Скол рассмеялся.

— Ш-ш!

Он притянул ее и поцеловал.

— Что там сказано? В записке.

— В воскресенье в одиннадцать вечера, на том же месте.

— Без повязки.

— Без повязки.

Он их увидит, Лилию и остальных.

— Я как раз гадал, когда следующая встреча.

— Говорят, ты проскочил второй этап, как метеор.

— Лучше сказать, проковылял. Вообще бы засыпался, если бы не…

А она знает, кем работает Король? Рассказывать или нет?

— Если бы не что?

— Не Король и Лилия. Они пришли сюда накануне и научили, что делать.

— Естественно. Никто из нас бы не справился без капсул и всего остального.

— Интересно, где они их берут?

— Скорее всего, кто-то работает в медцентре.

— А-а. Да, это объяснило бы…

Она не знает. Или знает, но не уверена насчет него. Внезапно накатило раздражение, что нельзя быть полностью откровенным.

Снежинка села.

— Слушай, мне неприятно это говорить, но с девушкой продолжай, как раньше. Я про завтрашний вечер.

— У нее кто-то новый. Ты теперь моя девушка.

— Нет. Во всяком случае, не по субботам. Наставники могут задуматься, почему мы выбрали партнера не из своего здания. У меня на этаже есть милый нормальный Боб, а ты найди милую и нормальную Йин или Мэри. Но предупреждаю: быстрый перепих и ничего больше! Или я тебе шею сверну.

— Завтра вечером у меня, наверно, и по-быстрому не выйдет.

— Ничего, ты еще не совсем здоров. — Она окинула его суровым взглядом. — Серьезно, страсть прибереги для меня. И не забудь довольно улыбаться от звонка до звонка и прилежно выполнять задание. Только не перестарайся. Сохранить пониженную дозировку так же сложно, как ее добиться.

Она снова опустилась рядом и положила голову на его вытянутую руку.

— Смерть как хочется курить! Вот злость!

— Что, настолько приятно?

— Ага. Особенно в такие моменты.

— Надо попробовать.

Они переговаривались и ласкали друг друга, а потом Снежинка снова попыталась его растормошить. «Попытка — не пытка». Однако усилия пропали втуне. Она ушла около полуночи, бросив в дверях:

— В воскресенье в одиннадцать. Поздравляю!

В субботу вечером Скол познакомился в холле с товарищем по имени Мэри КК, парня которой только что перевели в Кан. На ее браслете значился тридцать восьмой год, то есть ей было двадцать четыре.

Приближалось Рождество Маркса, и они отправились на спевку хора в Парке равенства. Пока они ждали, когда заполнится амфитеатр, Скол внимательно рассмотрел Мэри. Острый подбородок, а в остальном нормальная: смуглая кожа, удлиненные, поднимающиеся к вискам глаза, подстриженные черные волосы, желтый комбинезон на худеньком теле. Сине-фиолетовый ноготь на ноге. Она улыбалась, глядя в противоположную сторону.

— Откуда ты? — спросил Скол.

— Из Рос.

— Кем работаешь?

— Сто сорок Б.

— Что это?

— Офтальмолог-лаборант.

— И чем занимаешься?

— Закрепляю линзы. — Она удивленно повернулась к нему. — В детском отделении.

— Тебе нравится?

— Конечно. — В ее взгляде читалось сомнение. — Почему ты спрашиваешь? И что так на меня смотришь? Никогда товарища не видел?

— Тебя — нет. Я хочу тебя узнать.

— Я такая, как все. Ничего особенного.

— Остренький подбородок.

Она в замешательстве откинулась назад. Вид у нее был обиженный.

— Прости. Я имел в виду, что в тебе все-таки есть что-то необычное, пусть и очень незначительное.

Она испытующе поглядела на него, потом снова перевела внимание на амфитеатр. Покачала головой.

— Я тебя не понимаю.

— Извини. Я болел. Меня только во вторник вылечили. Наставник водил меня в центральную больницу. Мне уже лучше. Не волнуйся.

— Вот и хорошо. — Секунду спустя она весело улыбнулась. — Ладно, ты прощен.

— Спасибо.

Ему вдруг стало ее жаль.

Она снова отвернулась.

— Хорошо бы спеть «Свободу народам».

— Обязательно споем.

— Обожаю. — Она с улыбкой принялась мурлыкать мотив себе под нос.

Скол продолжал ее разглядывать, стараясь больше не вызывать подозрений. Мэри сказала правду: она ничем не отличается от других товарищей. Что с того, что подбородок острый, а ноготь синий? Она точно такая же, как все его предыдущие Мэри, Анны, Миры и Йин: добрая, кроткая, трудолюбивая и услужливая. И все-таки грустно. Отчего? И было ли бы с другими так же, если внимательно вглядеться и вслушаться?

Он посмотрел на товарищей на противоположной стороне, на десятки рядов внизу и вверху. Все они походили на Мэри КК, все улыбались в предвкушении любимых рождественских песен, и от всех становилось грустно — сотен, тысяч, десятков тысяч, сидящих в этом амфитеатре. Их лица в гигантской чаше напоминали коричневые бусинки, нанизанные бесконечными плотными овалами.

Прожекторы высветили золотой крест и красный серп в центре арены. Раздались четыре знакомые трубные ноты, и товарищи запели:

Раса могучих, непобедимых,

Помыслом чистых и верой единых.

Трудится каждый на благо Отчизны

И получает все нужное в жизни!

Никакие они не могучие. Слабая раса, печальная и жалкая, тупая от химии и обезличенная браслетами. Кто могучий, так это Уни.

Раса могучих, щедрых душою.

Вуд, Маркс и Уэй нас ведут за собою.

Эго поправ и гордость сломив, мы

Ширим Семью в космосе мирном…

Он пел механически, думая, что Лилия права: снижение дозировки приводит к незнакомым доселе страданиям.

В одиннадцать вечера в воскресенье Скол снова был между домами на Нижней площади Христа. Он обнял и благодарно поцеловал Снежинку, радуясь ее чувственности, юмору, белой коже и горькому табачному привкусу — всему, что отличало эту женщину от других прочих.

— Иисус и Уэй! Как же я соскучился!

Она теснее прижалась к нему и ответила счастливой улыбкой.

— Общаться с нормальными — такой отстой, да?

— Чуть не стал утром на тренировке пинать команду вместо мяча!

Она рассмеялась.

После той хоровой репетиции Скол приуныл, а теперь ему полегчало, он взбодрился и даже как-то стал выше.

— Я нашел себе девушку. И, представь себе, запросто ее оттрахал.

— Злость!

— Не так долго и с меньшим удовольствием, но совершенно без труда. А не прошло, между прочим, и суток.

— Избавь меня от подробностей.

Он ухмыльнулся, скользнул руками вниз и сжал ее бедра.

— Думаю, я и сегодня справлюсь, — произнес он, поглаживая большими пальцами ее живот.

— Твое эго растет не по дням, а по часам.

— Не только оно.

— Пойдем, брат. — Она с усилием высвободилась и взяла его за руку. — Надо скорее увести тебя в помещение, а то сейчас начнешь петь.

Они двинулись по диагонали через площадь, над которой в тусклом свете далеких улиц виднелись флаги и провисшие рождественские гирлянды.

— Куда идем-то? — осведомился он, весело шагая рядом. — Где тайно встречаются сумасшедшие растлители невинной молодежи?

— До-У.

— В музее?

— Да. Что может быть лучше для обманывающих Уни психов? Самое место. Тише! — Она дернула его за руку. — Притормози.

Из аллеи навстречу им вышел товарищ с портфелем или телекомпом.

Скол сбавил темп. Поравнявшись с ними, товарищ — в его руке был все-таки телекомп — улыбнулся и кивнул. Они улыбнулись и кивнули в ответ, спустились по ступеням и покинули площадь.

— Кроме того, — продолжала Снежинка, — там с восьми до восьми — ни души. И сколько угодно курительных трубок, забавных костюмов и необычных кроватей.

— Вы что, берете их себе?

— Кровати оставляем. Только время от времени используем по назначению. Ту торжественную встречу в конференц-зале устроили исключительно в твою честь.

— Чем еще занимаетесь?

— Сидим, иногда плачемся в жилетку. Это в основном по части Лилии и Леопарда. Мне довольно секса и курения. Король иногда пародирует телепередачи; ты еще увидишь, как можно хохотать.

— Использование кроватей… происходит на групповой основе?

— Только парами, дорогой. Мы не настолько до-У.

— Кто же был твоей парой?

— Воробейка, само собой. А что поделать? Нужда заставит. Бедняжка, мне ее жалко.

— Уж конечно.

— Да, жалко! Впрочем, в зале девятнадцатого века есть искусственный пенис. Она не пропадет.

— Король говорит, нужно найти ей мужчину.

— Надо бы. Гораздо лучше иметь четыре пары.

— Вот и он сказал так же.

Они пробирались меж причудливых экспонатов первого этажа, светя ее фонарем. Вдруг сбоку ударил еще один луч, и где-то рядом сказали:

— Эй, привет!

Они вздрогнули.

— Извиняюсь. Это я, Леопард.

Снежинка навела фонарь на машину двадцатого века, и второй луч погас. Они подошли к блестящему металлическому автомобилю. Сидящий за рулем Леопард оказался пожилым круглолицым товарищем в шляпе с оранжевым пером. На носу и щеках виднелись темно-коричневые пигментные пятна.

— Поздравляю, Скол. Рад, что у тебя получилось.

Скол пожал протянутую в окно рябую руку и поблагодарил.

— Куда едешь? — поинтересовалась Снежинка.

— Только что смотался в Яп. Бензин на нуле. И все вокруг мокрое, по логике вещей.

Они заулыбались.

— Фантастика, да? — Леопард повернул баранку и перевел рычажок, торчавший вбок из рулевой колонки. — Водитель от начала до конца контролировал движение с помощью рук и ног.

— Тряская, надо думать, была езда, — заметил Скол.

— Не говоря уже, что опасная, — добавила Снежинка.

— Зато весело, — возразил Леопард. — Целое приключение: выбираешь, куда, по какой дороге, соотносишь свои действия с движением других машин…

— Неправильно соотнес — и каюк, — вставила Снежинка.

— Вряд ли это случалось так уж часто. Иначе передняя часть была бы гораздо массивнее.

— Массивнее — значит тяжелее и медленнее, — сказал Скол.

— Где Тихоня? — спросила Снежинка.

— Наверху с Воробейкой. — Леопард вылез с фонарем в руке. — Прибираются. Туда еще экспонатов навалили.

Он покрутил ручкой, поднял стекло до половины и с силой захлопнул дверцу. Поверх комбинезона у него красовался коричневый пояс с металлическими заклепками.

— А Король и Лилия? — осведомилась Снежинка.

— Где-то здесь.

«Используют по назначению кровать», — подумал Скол, шагая рядом со Снежинкой и Леопардом.

С тех пор как он увидел Короля и понял, какой тот старый, он много думал про них с Лилией. Ему пятьдесят два или пятьдесят три, если не больше. Разнице в возрасте — тридцать лет, по самым скромным подсчетам. Он вспоминал, как Король велел ему держаться подальше; вспоминал ее большие, менее раскосые, чем у других, глаза и маленькие теплые руки, когда она сидела перед ним на корточках и уговаривала жить более полной и осознанной жизнью.

Поднялись по неподвижному центральному эскалатору на третий этаж. Огоньки фонарей плясали на ружьях и кинжалах, выхватывали из тьмы светильники с лампами и проводами, окровавленных боксеров, монархов в драгоценностях и отороченных мехом мантиях, трех грязных бродяг, которые выставляли напоказ свое увечье и протягивали чашки за подаянием. Ширма за бродягами была сдвинута в сторону, открывая взгляду уходящий вглубь узкий коридор. Первые несколько метров освещались благодаря открытой слева двери, откуда доносился негромкий женский голос. Леопард шагнул внутрь, а Снежинка остановилась рядом с калеками и достала лейкопластырь. Послышался голос Леопарда:

— Пришли Снежинка и Скол.

Скол приложил пластырь к табличке браслета и крепко прижал.

В душной пахнущей табаком комнате две женщины, старая и молодая, сидели рядом на старинных стульях. На столе перед ними лежали два ножа и охапка коричневых листьев. Тихоня и Воробейка. Они пожали ему руку и поздравили. Тихоня — улыбчивая, с сеточкой морщин вокруг глаз. Воробейка — большерукая и большеногая, застенчивая, с потной горячей ладонью. Леопард стоял подле Тихони, тыкая электроспиралью в чашу изогнутой черной трубки и пыхая дымом.

Внушительных размеров помещение служило хранилищем. В глубине до самого потолка громоздились артефакты, старые и не очень: всевозможные агрегаты, мебель, картины, тюки с одеждой, мечи, утварь с деревянными ручками, статуя «ангела», то есть товарища с крыльями, и полдюжины ящиков, вскрытых и нет, на которых краской значилось ИНД26110, с желтыми квадратными наклейками по углам.

— Да тут хватит еще на один музей, — произнес Скол, оглядываясь.

— И все настоящее, — заметил Леопард. — На экспозициях есть подделки, как ты знаешь.

— Теперь знаю.

В передней части комнаты помещались разношерстные стулья и скамейки. Вдоль стен стояли картонные коробки с мелкими экспонатами, стопки рассыпающихся от ветхости книг и картины. Одна привлекла его внимание, и он отодвинул стул, чтобы лучше рассмотреть. Прорисованный до мельчайших деталей огромный камень размером почти с гору парил в голубом небе. У Скола мороз продрал по коже.

— До чего странная!

— Здесь таких полно, — отозвался Леопард.

— Христа изображают со свечением вокруг головы и совсем не похожим на человека, — добавила Тихоня.

— Я видел. — Скол все еще разглядывал камень. — Но такое — впервые. Завораживает: реально и сказочно одновременно.

— Унести не получится, — предупредила Снежинка. — Нельзя брать, если потом могут хватиться.

— Мне все равно негде ее повесить.

— Как ты себя чувствуешь после снижения дозировки? — спросила Воробейка.

Скол обернулся. Воробейка смущенно опустила глаза и сосредоточилась на табаке. Тихоня тоже проворно кромсала свернутые в рулон листья; у ее ножа росла кучка тонких полосок. Снежинка сидела с трубкой во рту; Леопард помогал ее раскурить.

— Просто чудесно, — ответил Скол. — Нет, правда, — сплошные чудеса. С каждым днем больше и больше. Я вам очень благодарен.

— Всего-навсего сделали то, чему нас учат, — помогли брату, — улыбнулся Леопард.

— За такую помощь по головке не погладят.

Снежинка протянула ему трубку.

— Готов курнуть?

Скол подошел. В теплой чаше тлели посеревшие листья. Он помедлил мгновение и с улыбкой поднес мундштук к губам; быстро втянул воздух и выпустил дым. Вкус был резким, но приятным, на удивление.

— Неплохо, — произнес он и затянулся снова, более уверенно. Закашлялся.

Леопард с улыбкой направился к двери.

— Найду тебе личный инструмент.

Скол вернул трубку, сел на потертую скамью темного дерева и стал наблюдать, как женщины режут табак. Тихоня улыбнулась.

— Где вы берете семена?

— С растений.

— А самые первые?

— Король дал.

— Что это я дал? — спросил, появляясь в дверях, Король, высокий, подтянутый, с ясными глазами и золотым медальоном на цепи поверх комбинезона. Сзади, держа его за руку, стояла Лилия. Необычная, очень смуглая, прелестная и юная. Скол поднялся.

— Семена табака, — пояснила Тихоня.

Король приветливо улыбнулся Сколу.

— Рад тебя видеть здесь.

Скол потряс протянутую ему ладонь. Рукопожатие было крепким и сердечным.

— Очень хорошо, что в группе появилось новое лицо, — продолжал Король. — Тем более мужское. Легче держать этих первобытных женщин в узде!

— Ха! — фыркнула Снежинка.

— Я тоже рад, — ответил Скол, которому польстило такое дружелюбие. Холодность в больнице, надо полагать, была притворной и имела целью избежать подозрений коллег. — Спасибо вам обоим. За все.

— От души поздравляю, Скол, — проговорила Лилия, не выпуская руки Короля.

Ее необыкновенно смуглая кожа была очаровательна: почти коричневая с легким розоватым отливом. Большие глаза чуть поднимались к вискам. Она высвободилась, подошла к Снежинке и чмокнула ее в щеку розовыми мягкими губами.

— Привет.

Лилии, похоже, максимум двадцать или двадцать один. Набитые чем-то верхние карманы комбинезона топорщились, придавая сходство с женщинами, которых рисовал Карл, и делая ее необъяснимо соблазнительной.

— Уже чувствуешь разницу, Скол? — поинтересовался Король. Он стоял у стола, сминая и укладывая в трубку табачные листья.

— Да, огромную. Все так, как вы говорили.

Вошел Леопард.

— Держи! — Он протянул ему желтую трубку с толстой чашей и янтарным мундштуком.

Приятная на ощупь и удобная. Скол поблагодарил, подошел к столу, и Король показал, как ее набивать. Золотой медальон при этом покачивался у него на груди.

Леопард повел Скола по служебным помещениям: другим хранилищам, конференц-залам, кабинетам и мастерским.

— Имеет смысл приглядывать, кто куда ходит во время наших собраний, и потом проверять, чтобы все было более-менее на месте. Обычно это делаю я. Женщинам не мешало бы вести себя аккуратнее. Может, когда меня не будет, ты примешь эстафету. Нормалы более наблюдательны, чем хотелось бы.

— Вас переводят?

— Нет. Я скоро умру. Мне шестьдесят два. Уже три с лишним месяца, как стукнуло. И Тихоне.

— Как жаль!

— Нам тоже. А что поделаешь?… Табачный пепел, конечно, оставлять опасно, но тут все худо-бедно за собой убирают. По поводу запаха не беспокойся; в семь сорок включается кондиционер и начисто его выдувает; я как-то специально остался до утра и убедился. Воробейка займется выращиванием. Мы сушим листья прямо здесь, за водонагревательным котлом. Я покажу.

Когда они вернулись в хранилище, Король и Снежинка сидели верхом на скамейке друг напротив друга и сосредоточенно играли в какую-то механическую игру. Тихоня дремала в кресле, а Лилия устроилась на корточках перед грудой артефактов и вынимала из картонной коробки книги, открывая их и складывая стопкой на полу. Где была Воробейка — неизвестно.

— Это у вас что? — осведомился Леопард.

— Новую игру привезли, — ответила Снежинка, не оборачиваясь.

Они с Королем нажимали обеими руками рычаги, и маленькие лопатки гоняли туда-сюда ржавый шарик по металлическому полю с бортиками. Некоторые были поломаны и скрипели. Шарик закатился в углубление на стороне Короля.

— 5:0! Получи, брат! — завопила Снежинка.

Тихоня встрепенулась, посмотрела на них и снова закрыла глаза.

— Выиграть и проиграть — одно и то же, — заметил Король, раскуривая трубку с помощью металлической зажигалки.

— Ага, держи карман шире! Скол, иди сюда, ты следующий.

— Я лучше посмотрю, — улыбнулся он.

Леопард играть тоже не пожелал, и Снежинка с Королем начали новую партию. В перерыве, когда Король набрал очко, Скол показал на зажигалку.

— Можно взглянуть?

На ней была изображена птица в полете. Утка, решил Скол. Он видел зажигалки в музеях, но никогда не держал в руках. Откинул крышку и крутанул большим пальцем рифленое колесико. На второй раз вспыхнуло пламя. Закрыл, оглядел со всех сторон и во время следующего перерыва вернул Королю.

Еще несколько секунд понаблюдал за игрой и отошел к груде предметов старины; придвинулся ближе к Лилии. Она подняла глаза и улыбнулась, кладя очередную книгу на одну из стопок.

— Все надеюсь найти что-нибудь на едином языке. Но они на древних.

Скол сел на корточки и взял ту, которую она только что держала. На корешке мелким шрифтом было написано: Badda for dod[5].

Он покачал головой, полистал ветхие коричневые страницы, глядя на странные слова: allvarlig, lognerskа[6]. Тут и там над буквами попадались двойные точки и маленькие кружки.

— Некоторые еще более-менее на что-то похожи, и можно разобрать одно-два слова, — продолжала Лилия, — а некоторые… Вот полюбуйся.

Она показала книгу, в которой перевернутые N и прямоугольники с недостающей палочкой внизу соседствовали с нормальными Р, Е и О.

— Полная тарабарщина. — Она отложила книгу.

— Хорошо бы почитать что-нибудь, — произнес он, глядя на ее гладкую розовато-смуглую щеку.

— Да, хорошо бы. Их, видимо, фильтруют, прежде чем отправить сюда. Вот ничего и не находится.

— Думаешь?

— На нашем языке должно сохраниться много. Как он мог стать единым, если не был самым распространенным?

— Конечно. Ты права.

— Я все еще надеюсь, что они что-нибудь проглядели. — Лилия нахмурилась и положила на стопку очередную книгу.

Ее набитые карманы двигались вместе с ней, и Сколу неожиданно почудилось, что они пустые, а под ними — округлые груди, как рисовал Карл, почти как у женщин до-У. Вполне возможно, учитывая ее излишне смуглую кожу и разнообразные физические дефекты членов группы. Он поднял глаза, чтобы не смущать ее, если это на самом деле правда.

— Думала, что проверяю по второму разу, а теперь закрадывается подозрение, что уже по третьему.

— Зачем фильтровать книги?

Она оставила коробку и, опираясь локтями о колени, серьезно посмотрела на него большими почти горизонтальными глазами.

— Наверное, нам лгут — о жизни до Унификации.

— Лгут про что?

— Насилие, агрессию, жадность, вражду. Кроме них, думаю, было и другое. А нам говорят только про «капиталистов», которые угнетали «рабочих», болезни, пьянство, голод и самоуничтожение. Ты в это веришь?

— Не знаю. Как-то не задумывался.

— А хотите знать, во что не верю я? — Снежинка уже поднялась со скамьи, очевидно, закончив игру. — Что они обрезали мальчикам крайнюю плоть. Может, в раннем до-У, очень-очень раннем, но никак не в позднем; это совсем уже невероятно. Были же у них хоть зачатки разума!

— Да, невероятно, — произнес Король, выбивая трубку. — Однако я видел фотографии. По крайней мере, то, что выдают за фотографии.

Скол повернулся и сел на пол.

— То есть? Фотографии могут быть ненастоящими?

— Конечно, — ответила Лилия. — Приглядись здесь к некоторым. Явная ретушь.

Она принялась укладывать книги обратно в коробку.

— Я и не знал, что это возможно.

— С двухмерными — да, — подтвердил Король.

— То, что нам преподносят, — заявил Леопард с позолоченного стула, поигрывая оранжевым пером своей шляпы, — скорее всего, смесь правды и лжи. Можно только гадать, где что и чего сколько.

— А если проштудировать книги и выучить языки? — предложил Скол. — Одного было бы достаточно.

— Зачем? — спросила Снежинка.

— Узнать, где правда, а где нет.

— Я пыталась, — сказала Лилия.

— Верно, она пыталась, — улыбнулся Сколу Король. — Некоторое время назад просидела уж и не знаю сколько ночей, ломая свою очаровательную головку над этой абракадаброй. Хоть ты этим, пожалуйста, не занимайся. Я тебя умоляю.

— Почему? Вдруг мне повезет больше?

— Допустим. Ты расшифруешь язык, прочитаешь несколько книг и выяснишь, что нам лгут. Может быть, лгут во всем, и жизнь в 2000 году от Рождества Христова была сплошным оргазмом: люди выбирали правильные профессии, помогали ближнему и по уши погрязли в любви, здоровье и благополучии. И что с того? Ты по-прежнему в 162-м э. у., с браслетом, наставником и ежемесячной терапией. Только станешь еще несчастнее. И сделаешь несчастнее всех нас.

Скол насупился. Лилия, не глядя на него, упаковывала книги в коробку. Он снова посмотрел на Короля и попытался подобрать слова:

— Все равно смысл есть. Счастливость, несчастливость — разве в них суть? Знать правду — тоже своего рода счастье, и я думаю, что такое счастье, даже если оно печальное, принесет больше удовлетворения.

— Печальное счастье? — улыбнулся Король. — Это выше моего понимания.

Леопард погрузился в задумчивость.

Снежинка поманила Скола.

— Пойдем, хочу кое-что тебе показать.

Он встал на ноги и добавил:

— Скорее всего, мы бы выяснили, что факты просто преувеличены: голод был, но не такой массовый; агрессия была, только в меньших масштабах. А мелочи вроде обрезания крайней плоти или поклонения флагу, возможно, выдуманы.

— Коли так, затея вовсе бессмысленная, — отозвался Король. — Ты хоть представляешь, какой это титанический труд?!

Скол пожал плечами.

— Хорошо было бы знать, только и всего. — Он посмотрел на Лилию, которая убирала последние книги.

— Идем. — Снежинка взяла его за руку. — Братцы, оставьте нам табаку.

Они вышли в темноту экспозиционного зала. Снежинка включила фонарь.

— Что ты хочешь показать?

— А ты как думаешь? Кровать, конечно. Не книги же!

Они встречались дважды в неделю, по воскресеньям и еще средам или вудвергам. Курили, разговаривали, рассматривали экспонаты. Воробейка пела песни собственного сочинения, извлекая из струнного инструмента, который держала на коленях, мелодичные, веющие стариной звуки. В коротких и печальных песнях рассказывалось про детей, живущих и умирающих на космических кораблях; влюбленных, которых разлучает новое задание; вечном море. Иногда Король пародировал вечернее телевидение, передразнивая лектора по управлению климатом или хор из пятидесяти товарищей, поющий «Мой браслет». Скол и Снежинка использовали по назначению кровать семнадцатого века и диван девятнадцатого, а также деревенскую повозку раннего до-У и более поздний коврик из искусственного материала. Между встречами они иногда пробирались друг к другу по ночам. Табличка на ее двери гласила: Анна ПЮ24А9155. Цифра 24 — Скол не удержался и посчитал — означала, что ей тридцать восемь, старше, чем он думал.

День ото дня чувства обострялись, а ум становился более изобретательным и беспокойным. Терапия тормозила и отупляла только на неделю, и снова наступала бодрость — снова жизнь. Он принялся изучать язык, над которым корпела Лилия. Она показала ему книги и составленный ею список. Momento — момент, corda — аккорд… И так несколько страниц. Тем не менее в каждой строчке попадались слова, о смысле которых можно было только догадываться. Например, allora — это «затем» или «уже»? Что такое quale, sporse и rimanesse?[7] Всякий раз он просиживал над книгами около часа. Иногда она заглядывала ему через плечо, говорила «Точно!» или «Может, это день недели?», но в основном держалась рядом с Королем, набивая ему трубку и слушая, что он говорит. Король смотрел, как работает Скол, и, отражаясь в стеклянных дверцах доунификационных шкафов, поднимал брови и многозначительно улыбался.

В субботу вечером и в воскресенье Скол виделся с Мэри КК. Он вел себя по-прежнему, улыбался, гуляя по парку аттракционов, и механически, без затей, ее трахал. Работал, как обычно. Неторопливо следовал инструкциям. Необходимость изображать из себя нормального начинала злить, с каждой неделей все больше.

В июле умерла Тихоня. Воробейка сложила о ней песню, и, вернувшись к себе, Скол вдруг подумал (и как ему это раньше не пришло в голову!) про нее и Карла. Воробейка, большая и неуклюжая, расцветает, когда поет; ей лет двадцать пять, и она одинока. Карла, надо думать, «вылечили», после того как он ему «помог», и все-таки вдруг у него хватило сил или наследственности, чтобы противостоять химии хотя бы отчасти? Как и Скол, он генетик-систематик. Вполне возможно, что он тут, где-нибудь в этом же институте, идеальный кандидат на вступление в группу и идеальный партнер для Воробейки. В любом случае попробовать стоит. Каким удовольствием было бы на самом деле помочь Карлу! При сниженной дозировке он бы рисовал — что только бы он не рисовал! — так, как невозможно даже вообразить! Наутро, едва проснувшись, Скол отыскал в дорожной сумке последнюю записную книжку, коснулся телефона и прочитал вслух цифроимя Карла. Экран остался пустым, а механический голос извинился — вызываемый товарищ недоступен.

Спустя несколько дней в конце консультации, когда он уже собрался уходить, Боб РО поинтересовался:

— Кстати, забыл спросить: с чего вдруг ты звонил Карлу УЛ?

— Ах, это… Проверить, как он. Теперь, когда я здоров, мне хочется, чтобы у других тоже все было в порядке.

— Разумеется, он в порядке. Странный поступок — после стольких лет.

— Просто вспомнил.

От звонка до звонка Скол вел себя как обычно и дважды в неделю встречался с группой. Продолжал трудиться над языком, который назывался Italiano[8], хотя подозревал, что Король прав и смысла нет. Все же это было какое-то занятие — лучше, чем играть в настольные игры, — и время от времени оно дарило ему общество Лилии. Она наклонялась, одной рукой опираясь на покрытый кожей стол, за которым он работал, а другую положив на спинку стула. Он чувствовал ее запах — не плод воображения, настоящий цветочный аромат — и смотрел на смуглую щеку, шею и комбинезон, который натягивался под двумя подвижными округлостями. Это груди. Точно.

Глава 8

В конце апреля, выискивая новые книги на Italiano, Скол наткнулся на Vers l’avenir. Язык был другой, но слова напоминали verso и avvenire и, видимо, означали «В будущее». Он полистал книгу. На глаза попалось имя Уэй Ли Чунь, стоявшее вверху двадцати или тридцати страниц. В других разделах значились Марио Софик и А. Ф. Либман. Книга, очевидно, представляла собой сборник статей разных авторов, и две из них принадлежали Уэю. Он решил, что заголовок одной, Le pas prochain en avant, можно перевести как «Следующий шаг вперед» (если предположить, что pas — это passo, а avant — avanti) из Части I «Живой мудрости Уэя».

Когда до него стала доходить ценность находки, он застыл как вкопанный. Здесь, в этой коричневой книжице с разваливающимся переплетом, двенадцать или пятнадцать страниц на доунификационном языке, точный перевод которых лежит у него в тумбочке у кровати. Тысячи слов, глаголов с их головоломными формами. Вместо того чтобы гадать, как в случае с почти бесполезными отрывками на Italiano, он может овладеть основами второго языка за какие-нибудь часы!

Он ни словом не обмолвился о своем открытии; сунул книгу в карман, подошел к остальным и как ни в чем не бывало набил трубку. В конце концов, может, Le pas — как там его — avant, вовсе и не «Следующий шаг вперед». Нет, это он. Наверняка.

После сравнения первых же предложений стало ясно, что Скол не ошибся. Он просидел без сна всю ночь, внимательно водя одним пальцем по строчкам на старом языке, а другим — по переводу. Дважды пробежал четырнадцать страниц статьи и принялся составлять алфавитные списки.

На следующий день он слишком устал и лег спать, а на третью ночь, после похода к Снежинке, снова работал.

Начал ходить в музей самостоятельно, помимо встреч группы. Там можно было курить за работой, разыскивать другие книги на Francais[9] — так назывался этот новый язык с загадочной закорючкой под «с» — и бродить с фонарем по залам. На третьем этаже обнаружилась искусно залатанная в нескольких местах карта 1951 года, на которой Евр именовалась Европой, а в ней была France[10], где говорили на Francais, и города с необычными, манящими названиями: Paris, Nantes, Lyon, Marseille[11].

Скол хранил свою тайну. Хотелось сначала овладеть языком, а потом уже обезоружить Короля и порадовать Лилию. Во время встреч он больше не сидел над Italiano и на вопрос Лилии ответил, совершенно искренне, что бросил эту затею. Она отвернулась, разочарованная, и он с ликованием подумал о сюрпризе, который вскоре ей преподнесет.

Субботние ночи рядом с Мэри КК пропадали зря, и ночи собраний — тоже; хотя теперь, после смерти Тихони, Леопард порой их пропускал, и тогда Скол оставался в музее прибираться, а потом работал.

Через три недели он бегло читал на Francais, лишь время от времени спотыкаясь о непонятные слова. Удалось откопать еще несколько книг. Он прочитал одну, название которой перевел как «Банда фиолетового серпа», потом «Пигмеи экваториального леса» и «Отец Горио».

Выбрав ночь, когда Леопард снова не пришел, он наконец все рассказал. Король словно враз постарел и осунулся, будто услышал дурные вести, и смерил Скола взглядом, храня на лице непроницаемое выражение. А Лилия точно получила долгожданный подарок.

— Ты прочитал какую-нибудь книгу? — Ее широко раскрытые глаза сияли, а губы слегка приоткрылись.

Ни восторг Лилии, ни смущение Короля не доставили Сколу удовольствия, о котором он мечтал. Бремя новых знаний не позволяло радоваться.

— Я прочитал три. И половину четвертой.

— Потрясающе! — воскликнула Снежинка. — Почему ты раньше не сказал?

— Я думала, это невозможно, — добавила Воробейка.

— Поздравляю, Скол. — Король достал трубку. — Это серьезный успех, даже с учетом статьи. Ты поставил меня на место. — Он смотрел на трубку, прочищая чубук. — Выяснил что-нибудь стоящее?

— Да. Многое из того, что нам говорят, правда. Насилие, преступления, глупость и голод существовали на самом деле. Замки на каждой двери, почитание флага, границы между странами — все верно. Дети ждали смерти родителей, чтобы унаследовать деньги. Фантастически нерационально использовались людские и материальные ресурсы. — Он посмотрел на Лилию, долгожданный подарок которой таял на глазах, и ободряюще улыбнулся. — При всем этом товарищи сильнее чувствовали и были счастливее. Шли, куда вздумается, делали, что хотели, «зарабатывали», «владели» вещами, выбирали — все время выбирали — и оттого жили более полной жизнью, чем мы сейчас.

Король потянулся к табаку.

— То, чего ты более-менее и ожидал, так?

— Более-менее. Но есть еще кое-что.

— Да говори уже! — попросила Снежинка.

Глядя на Короля, Скол произнес:

— Тихоня не должна была умереть.

На него устремились все взгляды.

— О чем ты? — проговорил Король, пальцы которого перестали набивать трубку.

— А вы не знаете?

— Нет. Не понимаю.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Лилия.

— Так-таки не знаете? — повторил Скол.

— Нет. О чем ты? В доунификационных книгах пишется о Тихоне?

— Продолжительность жизни в шестьдесят два года — совсем не чудо химиотерапии, селекции и макси-кейков. Пигмеи в экваториальных лесах, чье существование было тяжелым даже по тогдашним меркам, доживали до пятидесяти пяти и шестидесяти. Товарищ по имени Горио, в начале девятнадцатого века, умер в семьдесят три, и это не было чем-то экстраординарным. Люди жили до восьмидесяти с лишним и даже девяноста!

— Невозможно, — возразил Король. — Тело столько не выдержит. Сердце, легкие…

— В книге, которую я сейчас читаю, 1991 год. У одного товарища там искусственное сердце. Он заплатил врачам, и они поставили его взамен настоящего.

— О, ради… Ты уверен, что понимаешь этот Frandaze?

— Francais. — Да, абсолютно. Шестьдесят два — не долгая жизнь, а относительно короткая.

— А мы умираем в шестьдесят два, — пролепетала Воробейка. — Почему? Если не должны?

— Мы не умираем… — промолвила Лилия и обратила взгляд на Короля.

— Вот именно, — подтвердил Скол. — Мы не умираем сами. Нас заставляет Уни. Он запрограммирован на рентабельность, рентабельность и еще раз рентабельность. Он просканировал все данные в блоках памяти — кстати, не тех игрушечных розовых кубиках, которые вы видели, если ходили на экскурсию, а безобразных стальных чудовищах — и вычислил, что шестьдесят два — оптимальный возраст для смерти. Не шестьдесят один и не шестьдесят три. Это дешевле, чем возиться с искусственными сердцами. И если шестьдесят два отнюдь не долголетие, которого мы по великой своей удаче достигли, — а это не так, я знаю, — то остается единственный логический вывод. Нам готовят профессиональную смену, и мы отчаливаем, на несколько месяцев раньше или позже, чтобы не вызывать подозрений чрезмерной точностью, — на случай если найдется кто-то достаточно больной и способный на сомнения.

— Вуд, Уэй, Иисус и Маркс, — пробормотала Снежинка.

— Да, особенно Вуд и Уэй.

— Король, что ты молчишь? — обратилась к нему Лилия.

— Я в шоке. Теперь я понимаю, Скол, почему ты думал, что я знаю. — Он обернулся к Снежинке и Воробейке. — Ему известно, что я химиотерапевт.

— А вы в самом деле не в курсе? — спросил Скол.

— Нет.

— В аппаратах для терапии есть яд? Да или нет? Это вы должны знать!

— Полегче на поворотах, брат, я все-таки тебя старше. Как такового яда нет, однако практически любой компонент в больших дозах может привести к летальному исходу.

— И вам неизвестно, какую дозировку получают товарищи в шестьдесят два?

— Дозировка определяется импульсами, которые идут непосредственно от Уни в кабинку, и отследить их нет никакой возможности. Конечно, я могу спросить Уни, из чего состояла или будет состоять конкретная терапия, однако, если то, что ты говоришь, правда, он мне солжет, так ведь?

Скол втянул воздух и выдохнул.

— Да.

— Когда товарищ умирает, симптомы похожи на старость? — спросила Лилия.

— Так меня учили. Хотя они вполне могут быть признаками чего-то совершенно иного. — Король посмотрел на Скола. — Ты нашел какие-нибудь книги по медицине на этом языке?

— Нет.

Король открыл большим пальцем крышку зажигалки.

— Да, это возможно. Вполне возможно… Мне и в голову не приходило… Товарищи умирают в шестьдесят два. Когда-то жили меньше, в будущем продолжительность жизни увеличится; у нас два глаза, два уха, один нос. Аксиомы. — Он чиркнул колесиком зажигалки и поднес ее к трубке.

— Все так. Я уверена, — промолвила Лилия. — Это логический итог идей Вуда и Уэя. Контролируй жизнь — и в конце концов дойдешь до того, чтобы контролировать смерть.

— Какой кошмар, — прошептала Воробейка. — Хорошо, что Леопард не слышит. Представляете, каково бы ему было? Не только из-за Тихони. Он ведь тоже, со дня на день… Нельзя ничего ему говорить, пусть думает, что все происходит естественно.

Снежинка вперила в Скола холодный взгляд.

— Зачем ты нам сказал?

— Чтобы мы ощутили печальное счастье. Или счастливую печаль, а, Скол? — ответил за него Король.

— Я думал, вы захотите знать.

— На кой ляд? — бросила Снежинка. — Что мы можем сделать? Пожаловаться наставникам?

— Я вам скажу. Надо набрать больше членов в группу.

— Да! — воскликнула Лилия.

— И где мы их возьмем? — осведомился Король. — Начнем хватать Карлов и Мэри прямо с улицы?!

— Хотите сказать, вы не можете на работе сделать распечатку местных товарищей с нетипичными склонностями?

— Без веской причины — нет, не могу. Один неверный шаг, брат, и меня самого будут обследовать, что, кстати, повлечет и твой повторный осмотр.

— Ненормалы есть, — сказала Воробейка. — Кто-то же пишет на стенах «долой Уни».

— Нужен какой-то знак, чтобы они смогли на нас выйти, — предложил Скол.

— И что потом, когда в группе будет двадцать или тридцать человек? — поинтересовался Король. — Запросим коллективную экскурсию и взорвем Уни?

— Я об этом думал.

— Скол! — воскликнула Снежинка.

Лилия смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Во-первых, — с улыбкой произнес Король, — Уни — неприступная крепость. Во-вторых, большинство из нас там уже были, следовательно, получат отказ. Или отправимся в Евр на своих двоих? И что делать с миром, когда все выйдет из-под контроля? Когда остановятся фабрики, начнутся автомобильные катастрофы, не будет звонков к работе и отдыху? Радостно перекреститься и жить, как первобытные люди?

— Если найдем компьютерщиков и специалистов по микроволновым технологиям, — отозвался Скол, — товарищей, которые знают Уни, то, возможно, получится его перепрограммировать.

— Если найдем таких товарищей, — передразнил Король. — Если их уговорим. Если попадем в зону ЕВР-1. Ты сам себя слышишь? Это невозможно. Поэтому я и просил тебя не тратить зря время на книги. Мы бессильны. Это мир Уни. Можешь ты вбить это себе в башку? Его передали Уни пятьдесят лет назад, и он будет делать свою работу — ширить долбаную Семью в космосе мирном, драка ее возьми. А мы будем делать свою, включая смерть в шестьдесят два и обязательные телепередачи. Она здесь, брат, — вся свобода, на которую можно надеяться: табак, шутки и чуть больше секса. Давай не будем разбрасываться тем, что имеем!

— Если убедить других…

— Воробейка, пой! — приказал Король.

— Я не хочу.

— Пой, я сказал!

— Хорошо.

Скол свирепо посмотрел на Короля, встал и широким шагом вышел из комнаты. В темноте экспозиционного зала стукнулся обо что-то бедром, выругался, отошел подальше от хранилища и остановился, потирая лоб и покачиваясь на пятках. Перед ним поблескивали драгоценности королей и королев, этих черных — чернее, чем сама темнота — немых свидетелей.

— Король! Он на самом деле мнит себя Королем, дракин сын…

Издалека донесся голос Воробейки и треньканье струн ее доунификационного инструмента. А потом шаги, ближе и ближе.

— Скол?

Снежинка. Он не обернулся. Она тронула его за руку.

— Пойдем!

— Отстань! Оставь меня в покое на пару минут.

— Пошли. Ты ведешь себя, как ребенок.

Он обернулся.

— Иди слушай Воробейку, а? Или трубку свою покури.

Снежинка помолчала, потом сказала: «Хорошо», — и ушла.

Скол, тяжело дыша, снова повернулся к монархам. Потер саднящее бедро. Просто бесит, как Король пресекает любую его идею, всех заставляет плясать под свою…

Она возвращалась. Он хотел было послать ее в драку, но сдержался. Сжав зубы, втянул воздух и обернулся.

Навстречу шагал Король. В слабом свете из коридора поблескивала седина и комбинезон. Подошел и остановился. Они сверлили друг друга взглядом.

— Я не хотел быть так резок, — произнес Король.

— Удивляюсь, как ты не взял себе корону! И мантию. Всего один медальон!.. Для настоящего доунификационного короля маловато.

Тот секунду помолчал.

— Приношу свои извинения.

Скол глубоко вдохнул, задержал и выдохнул.

— Каждый новый товарищ в группе — это новые идеи, новая информация, возможности, о которых мы не думали.

— И новая опасность. Попробуй посмотреть с моей колокольни.

— Не могу. Я предпочитаю вернуться к полной терапии, чем довольствоваться только этим.

— «Только это» для товарища в моем возрасте — очень недурное достижение.

— Ты на двадцать или тридцать лет ближе к шестидесяти двум, чем я; это ты должен бы желать перемен.

— Если бы они были возможны, может, я бы и желал. Но химиотерапия плюс компьютеризация означает, что шансов нет.

— Не обязательно.

— Обязательно. И я не хочу, чтобы «только это» пошло прахом. Даже твой приход сюда в другие дни — уже дополнительный риск. Без обид, — он поднял руку, — я не прошу тебя перестать.

— Я и не перестану… Не беспокойся, я осторожен.

— Отлично. И мы продолжим аккуратно выискивать ненормалов. Безо всяких условных сигналов. — Король протянул руку.

После секундного колебания Скол ее пожал.

— А теперь вернемся. Девчонки расстроились.

Они пошли в сторону хранилища.

— Что ты тогда говорил про блоки памяти? Почему «стальные чудовища»?

— Потому что так и есть. Тысячи огромных замороженных блоков. Дед показал их мне, когда я был маленьким. Он помогал строить Уни.

— Дракин сын.

— Нет, он потом жалел. Иисус и Уэй, вот бы кого к нам в группу! Если б он только был жив!

На следующую ночь Скол читал в хранилище и курил. Неожиданно на пороге появилась Лилия с фонарем в руке.

— Привет, Скол.

Он встал ей навстречу.

— Ничего, что я тебя отвлекаю?

— Конечно. Хорошо, что пришла. Король с тобой?

— Нет.

— Проходи.

Она помедлила в дверях.

— Научи меня этому языку.

— Пожалуйста. Я как раз хотел спросить, нужны ли тебе списки. Заходи.

Скол отложил трубку и пошел к груде артефактов; поднял за ножки стул, которым они пользовались, и принес к столу. Лилия уже убрала фонарь в карман и склонилась над открытыми страницами книги. Он подвинул свой стул и поставил второй рядом.

Она посмотрела на обложку.

— Переводится как «Мотив для страсти». Сразу ясно, о чем. А в основном названия туманные.

Она перевернула книгу обратно.

— Похоже на Itаliаno.

— Так я на него и вышел. — Он все еще держал спинку принесенного стула.

— Я за день насиделась. А ты садись.

Он достал из-под стопки французских книг сложенные списки и расправил их на столе.

— Можешь пользоваться, сколько нужно. Я почти все знаю наизусть.

Показал ей группы глаголов по типу спряжения и объяснил принципы склонения прилагательных.

— Система непростая. Но как только схватишь суть, становится легко.

Он перевел ей страницу из «Мотива для страсти», где Виктор, торгующий акциями промышленных предприятий — тот самый товарищ с искусственным сердцем, — укоряет жену, Каролину, что она была неприветлива с влиятельным законодателем.

— Безумно интересно, — проговорила Лилия.

— Диву даюсь, сколько товарищей совершенно ничего не производили. Биржевые маклеры, политики, солдаты, полицейские, банкиры, сборщики налогов…

— Неправильно. Они позволяли другим жить так, как они жили. Они производили свободу или, по крайней мере, поддерживали ее.

— Да. Наверно, ты права.

— Права. — Она беспокойно отошла от стола.

— Товарищи до Унификации, — после секундного раздумья сказал Скол, — отказались от экономической рентабельности в пользу свободы. А мы сделали наоборот.

— Не мы сделали, а нам навязали. — Лилия повернулась к нему лицом. — Как ты думаешь, неизлечимые до сих пор существуют? Может быть, их потомки выжили и у них где-то есть свое сообщество? Или какой-нибудь остров, который Семья не использует?

— Точно! — Скол потер лоб. — Если товарищи выживали на островах до Унификации, почему не после?

— И я так думаю. — Она снова подошла ближе. — Сменилось пять поколений со времен последних неизлечимых…

— Которых мучили болезни и горести…

— Но которые размножались по своей воле!

— Не знаю, как насчет сообщества, а колония наверняка есть.

— Город. Они были самыми умными, самыми сильными.

— Вот так идея!

— Но ведь такое возможно? — Она наклонилась к нему, опираясь руками о стол и вопросительно глядя своими большими глазами. На смуглых щеках играл румянец.

— А что думает Король?

Лилия немного подалась назад, и он ответил за нее:

— Сам знаю.

Она вдруг разозлилась, в глазах вспыхнула ярость.

— Ты вел себя с ним вчера ужасно!

— Ужасно? Я? С ним?

— Да! — Она резко отвернулась. — Ты допрашивал его, как будто… Как вообще ты мог допустить мысль, что он знал и скрывал?

— Я и сейчас так считаю.

Лилия обратила на него сердитое лицо.

— Он не знал! У него от меня нет секретов!

— Ты что, его наставница?

— Да! Именно наставница, к твоему сведению.

— Врешь.

— Не вру.

— Иисус и Уэй! Правда? Ты его наставница? Никогда бы не подумал. Сколько тебе?

— Двадцать четыре.

— И ты его наставница?

Она кивнула.

Скол рассмеялся.

— А я решил было, что ты работаешь в саду. Ты знаешь, что пахнешь цветами? В самом деле.

— Я пользуюсь парфюмерной водой.

— Какой водой?

— Парфюмерной. Жидкостью с ароматом цветов. Мне ее Король сделал.

Скол широко раскрыл глаза и хлопнул книгой по столу.

— Parfum![12] А я думал, это какое-то бактерицидное средство… Ну конечно! — Он пошарил среди листков, взял ручку, перечеркнул. — Вот дурак. Parfum — это ароматная вода. Жидкие цветы. Как он ее сделал?

— Перестань обвинять его во лжи.

— Ладно, не буду. — Он положил ручку.

— Мы обязаны ему всем, что имеем.

— А что мы имеем? Ничего — если не попытаемся получить больше. А он этого, видимо, не хочет.

— Он разумнее нас.

Лилия стояла в нескольких метрах от него перед грудой артефактов.

— Узнай мы, что где-то есть город неизлечимых, что бы ты сделала?

— Добралась бы туда, — ответила она, не отводя взгляд.

— И питалась бы растениями и животными?

— Если нужно. — Она мотнула головой в сторону книги. — Виктор и Каролина, судя по всему, поужинали в свое удовольствие.

Он улыбнулся.

— Ты и впрямь настоящая первобытная женщина, да?

Она не ответила.

— Можно посмотреть твою грудь?

— Зачем?

— Просто интересно.

Лилия расстегнула верх комбинезона. Бронзовые мягкие конусы двигались в такт дыханию, упруго натянутые сверху и округлые внизу. Их розовые кончики сжимались и темнели под его взглядом. Как ни странно, он ощутил возбуждение, словно его ласкали.

— Красивая, — произнес Скол.

— Знаю. — Она запахнулась. — Этим я тоже обязана Королю. Когда-то я считала себя самым уродливым товарищем во всей Семье.

— Ты?

— Пока он не убедил меня в обратном.

— Ладно. Ты многим ему обязана. И мы все. Тогда зачем ты пришла ко мне?

— Я же сказала — учить язык.

— Ткань. — Он поднялся. — Тебе надо, чтобы я искал неиспользуемые Семьей территории, доказательства существования твоего «города». Потому что я это сделаю, а он нет; потому что я не «разумный», не старый и не довольствуюсь пародиями на телевизор.

Лилия направилась к двери, но он поймал ее за плечо и рывком развернул.

— Не уходи!

Она испуганно подняла глаза. Скол взял ее за подбородок и поцеловал; держа ее голову обеими руками, попробовал проникнуть языком сквозь сжатые зубы. Лилия отталкивала его и увертывалась. Он думал, что она сдастся и примет поцелуй, но напрасно — она сопротивлялась все отчаяннее, и в конце концов он отпустил. Лилия отпрянула.

— Это… это ужасно! Ты заставил меня! Это… Никто никогда так меня не хватал!

— Я люблю тебя.

— Посмотри: я вся дрожу! Уэй Ли Чунь! Это называется любить? Превращаясь в животное? Омерзительно!

— Я человек. Как и ты.

— Нет. Я бы никогда не сделала больно, никогда бы никого так не схватила! — Она потрогала челюсть.

— А как, по-твоему, целуются твои неизлечимые?

— Как люди, не как животные.

— Прости. Я тебя люблю.

— Хорошо. Я тоже тебя люблю, так же как Леопарда, Снежинку и Воробейку.

— Я имею в виду другое.

— А я — это.

Лилия боком двинулась к двери.

— Больше так не делай. Это ужасно!

— Возьмешь списки?

Она, видимо, хотела отказаться, но, помедлив, все-таки согласилась.

— Да. Я за этим сюда пришла.

Скол повернулся, сгреб со стола страницы и взял со стопки книг Pere Goriot[13]. Протянул ей.

— Лилия, я не хотел.

— Хорошо. Но чтобы это в последний раз.

— Я начну искать территории, которые не использует Семья. Пройдусь по картам в МДС и…

— Я уже проверяла.

— Внимательно?

— Как могла.

— Я пересмотрю снова. Другой зацепки нет. Прослежу миллиметр за миллиметром.

— Хорошо.

— Погоди секунду, мне тоже пора.

Лилия подождала, пока Скол уберет курительные принадлежности и приберется, а затем они вместе прошли через экспозиционный зал и спустились по эскалатору к выходу.

— Город неизлечимых.

— Это возможно, — сказала она.

— По крайней мере, поискать стоит. Тебе в какую сторону?

— На запад.

— Я немного провожу.

— Нет. Чем дольше на улице, тем опаснее. Могут заметить, что не касаешься сканеров.

— А я приловчился: дотрагиваюсь до самого края и загораживаю собой.

— Нет. Пожалуйста, ступай домой.

— Хорошо. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Скол положил руку ей на плечо и чмокнул в щеку. Она не пошевелилась, словно напряженно ждала.

Поцеловал в губы, теплые и мягкие, чуть приоткрытые. Она повернулась и пошла прочь.

Скол двинулся следом.

— Лилия!

— Нет, Скол, — бросила она через плечо. — Пожалуйста, уходи.

Он стоял в нерешительности. Вдалеке показался какой-то товарищ.

Скол смотрел, как она уходит. Ненавидел ее и любил.

Глава 9

Вечер за вечером Скол быстро (но не слишком) ужинал, ехал на монорельсе в Музей достижений Семьи и до самого закрытия за десять минут до начала телепередач изучал там лабиринт огромных, до потолка, освещенных карт. Однажды пошел туда после отбоя — полтора часа пешком, — однако с фонарем рассматривать карты оказалось невозможно, обозначения на них терялись в луче яркого света, а включить внутреннюю подсветку он не рискнул — судя по всему, она была в общей цепи и могла привести к сильному перерасходу электроэнергии и сигналу тревоги в Уни. В воскресенье приехал туда с Мэри КК, отправил ее смотреть выставку «Вселенная будущего», а сам три часа кряду изучал карты.

И все напрасно: ни единого островка без города или промышленного предприятия; ни одной горной вершины, не занятой станциями космического слежения или климатологическими центрами; ни одного квадратного километра суши — или, если на то пошло, морского дна, — где не было бы шахт, полей, фабрик, домов, аэропортов или парков восьмимиллиардной Семьи. Золотая надпись над входом в картографический зал гласила: «Земля — наше наследие. Мы используем ее мудро и рачительно» — и, видимо, не обманывала. Не удавалось найти место даже для крохотной общины.

Умер Леопард, и Воробейка снова пела. Король сидел молча, ковыряясь в каком-то старинном приборе, а Снежинка хотела еще больше секса.

Скол шепнул Лилии:

— Ничего. Абсолютно ничего.

— Вначале, наверно, были сотни маленьких колоний. Какая-то должна была сохраниться.

— Тогда это десяток товарищей где-нибудь в пещере.

— Пожалуйста, ищи дальше. Ты не мог проверить каждый остров.

Он думал об этом ночью, сидя в автомобиле двадцатого века и переводя его бесчисленные рычаги; и чем больше думал, тем меньше верилось в город или колонию неизлечимых. Положим, он проглядел неиспользуемое место на карте. Может ли поселение существовать так, чтобы Уни не знал? Люди накладывают отпечаток на природу; жизнедеятельность тысячи и даже сотни человек привела бы к повышению температуры, загрязнению рек отходами и, возможно, воздуха — дымом примитивных костров. На километры суши и моря вокруг видны были бы десятки очевидных признаков.

Итак, Уни давным-давно знал бы о существовании теоретического города, а зная, сделал бы что? Отправил врачей и наставников с переносными кабинками для терапии, «вылечил» бунтарей и превратил их в «здоровых» членов общества.

Если, конечно, они не стали сопротивляться… Их предки сбежали из Семьи вскоре после Унификации, когда терапия была добровольной, или позже, когда она уже стала обязательной, но еще не столь эффективной; естественно, некоторые защищались, применяя силу, — смертоносным оружием. Разве они не передали бы свой опыт, вместе с оружием, следующим поколениям? Что сделал бы Уни сейчас, в 162-м, столкнувшись с подготовленной обороняющейся группой людей, когда в его распоряжении лишь беззащитная и миролюбивая Семья? Что сделал бы он пять или двадцать пять лет назад, обнаружив признаки существования неизлечимых? Оставил все как есть? Позволил им прозябать в «болезни» на нескольких квадратных километрах? Распылил над городом ЛПК? А если они умели сбивать самолеты? Может, Уни решил бы в своих холодных стальных блоках, что стоимость «излечения» перевешивает пользу?

До очередной терапии оставалось два дня, и мозг Скола был бодр, как никогда. Добиться бы еще большей ясности! Он что-то упускает, что-то прямо за гранью сознания.

Если Уни оставил город в покое, предпочитая не жертвовать товарищами, временем и техникой, то что тогда? Из этого следовал какой-то вывод.

В вудверг, за день до терапии, Скол позвонил в медцентр с жалобой на зубную боль. Ему предложили утро пятницы, но он сказал, что в субботу приходит на терапию и нельзя ли убить одним выстрелом двух зайцев? Боль не сильная, так, легкая пульсация.

Записали в субботу на 8:15.

Затем он позвонил Бобу РО и объяснил, что у него в субботу в 8:15 визит к стоматологу. Может, имеет смысл в тот же день пройти и терапию? Так сказать, двух зайцев одним выстрелом…

— Почему бы и нет? Подожди. — Боб включил телекомп. — Ты ЛИ РМ…

— Тридцать пять М 4419.

— Ага. — Боб стучал по клавиатуре.

Скол безмятежно наблюдал.

— В субботу утром в 8:05.

— Отлично. Спасибо.

— Спасибо Уни.

Отсрочка давала дополнительный день ясности.

В ту ночь, в вудверг, по расписанию был дождь, и Скол остался у себя в комнате. Сидел за столом, подперев кулаками лоб, думал, жалел, что он не в музее и нельзя курить.

Если город неизлечимых существует и Уни об этом знает и не уничтожает его вооруженных защитников, то… то…

То Уни скрывает это от Семьи, чтобы не волновать или, в некоторых случаях, не искушать товарищей, и отправляет ложную информацию в картографическое оборудование.

Конечно! Как можно показывать якобы неиспользуемые участки на славных картах Семьи? «Папочка, погляди! — воскликнет ребенок на экскурсии в МДС. — Почему мы не пользуемся нашим наследием мудро и рачительно?» И папочка ответит: «Да, очень странно…» Поэтому город следует обозначить ИНД99999 или «Огромная фабрика по производству настольных ламп» и никого не подпускать ближе пяти километров. Если это остров, вообще не нужно показывать; его заменит голубой океан.

Следовательно, изучать карты бесполезно. Города неизлечимых могут быть тут и там, везде. Или их нет вообще. Карты не доказывают ни то, ни другое.

Осмотр карт с самого начала был полным идиотизмом, и способа найти город неизлечимых нет. Разве что обойти пешком всю Землю. И ради этого великого открытия он ломал себе голову?

Драка побери Лилию с ее сумасшедшими идеями!

Нет, не так.

Драка побери Уни!

Полчаса он утюжил мозгом препятствие — как найти теоретически существующий город в мире, где нельзя путешествовать? — Наконец сдался и лег спать.

Вспомнил Лилию, поцелуй, которому она воспротивилась и который приняла, и странное возбуждение при виде ее мягких конических грудей…

В пятницу Скол был взвинчен до предела. Вести себя нормально стало невмоготу; весь день на работе, потом за ужином, телевизором и в фотоклубе он едва держался. После звонка к отбою пошел к Снежинке. «О-ох, — простонала она, — я завтра не смогу пошевелиться!» А от нее — в музей. Бродил с фонарем по залам, не в силах думать ни о чем другом. Возможно, город существует, и даже недалеко. Он взглянул на выставку денежных знаков, на заключенного в камере (мы оба в камере, брат), на дверные замки и фотоаппараты для двухмерных изображений.

В голову приходил только один выход, однако он предполагал участие десятков товарищей, каждый из которых изучит карты в соответствии со своими ограниченными познаниями. Скол, например, просмотрел бы генетические лаборатории и исследовательские центры, а также города, в которых бывал или о которых слышал. Лилия проверила бы учреждения наставников и другие города… На это потребуется вечность и целая армия сообщников со сниженной дозировкой!

Скол взглянул на карту 1951 года и, как всегда, подивился странным названиям и замысловатым очертаниям границ. И все-таки товарищи в те времена могли более или менее перемещаться по своему желанию! Тоненькие тени двигались под его лучом по краям аккуратных заплат, вырезанных точно по сетке карты. Если бы не движение фонаря, голубые прямоугольники были бы совершенно неза…

Голубые прямоугольники…

Если город расположен на острове, его скроет голубой океан!

И то же самое придется сделать на доунификационных картах.

Он сдержал радость. Принялся медленно водить фонарем по стеклу и считать заплаты, от которых появлялась тень. Их было восемь: все голубые, в океане и распределены равномерно. Пять закрывали одинарные прямоугольники сетки, а три захватывали сразу несколько. Один находился рядом с Инд. в «Бенгальском заливе» — Заливе стабильности.

Скол положил фонарь на витрину и обеими руками приподнял широкую, видавшую виды раму. Снял ее с крюка и опустил, прислонив стеклом к колену.

Серая бумага сзади оказалась сравнительно новой. Снизу были напечатаны буквы ЕВ.

Держа за проволоку, он пронес карту через зал и спустился в хранилище на втором этаже. Включил свет и аккуратно положил на стол тыльной стороной вверх.

Кончиком ногтя оторвал внизу и по бокам тугую бумагу, выпростал ее из-под проволоки и загнул назад, чтобы не мешала. Под нею обнаружился белый картон, закрепленный рядами отделочных гвоздиков.

Скол порылся в коробке с мелкими артефактами и выудил ржавые клещи с желтой наклейкой на ручке. Выдернул гвозди, поднял лист картона, потом второй.

Изнанка карты была в коричневых пятнах, однако целая, без дыр, которые объяснили бы необходимость заплат. Слабо проступала коричневая надпись «Уиндхэм, МУ 7-2161» — какое-то цифроимя старого образца.

Скол взял провисшую карту за края, перевернул и поднял над головой, глядя сквозь нее на белый освещенный потолок. Под всеми заплатами просматривались острова: вот большой, «Мадагаскар»; вот группа маленьких, «Азоры». В Заливе Стабильности была цепь из четырех островков, «Андаманские». Таких на картах МДС Скол не встречал.

Он опустил карту обратно на раму лицевой стороной вверх, ухмыльнулся ее доунификационной причудливости и восьми голубым, почти незаметным прямоугольникам. Лилия, я тебе такое расскажу!

Положив раму на стопки книг и установив под ней фонарь, обвел на листе бумаги четыре маленьких острова Андаманского архипелага и береговую линию «Бенгальского залива». Скопировал названия и местоположение других островов и пометил масштаб карты, который исчислялся в «милях», а не километрах.

Пара средних по размеру островов, «Фолклендские», находились у побережья Арг («Аргентины») напротив «Санта-Круса», нынешнего АРГ20400, судя по всему. Что-то забрезжило в памяти и исчезло.

Он измерил Андаманские острова. Общая протяженность трех, расположенных близко друг к другу, — примерно сто двадцать миль, или, если он не путает, около двухсот километров; хватит на несколько городов! Проще всего добираться с другой стороны Залива Стабильности, из СЕА77122, если они с Лилией (а Король? Снежинка? Воробейка?) туда отправятся. Если? Конечно! Они что-нибудь придумают, обязательно. Ведь острова существуют!

Скол перевернул карту лицевой стороной к стеклу, накрыл ее картоном и клещами забил обратно гвозди, гадая, почему все время всплывают в памяти АРГ20400 и Фолклендские острова.

Просунул бумагу под проволоку — в воскресенье надо будет заклеить лентой — и отнес карту на третий этаж. Повесил на крюк и убедился, что разорванная бумага не торчит по бокам.

АРГ20400… Недавно по телевизору показывали, что там под городом роют шахту по добыче цинка; может, поэтому прицепилось название? Он точно никогда там не был…

Скол спустился в подвал и достал из-за водонагревателя табак. Вернулся в хранилище, вытащил из картонной коробки трубку и принялся резать за столом листья.

Вдруг острова замаскированы по какой-либо другой причине? И кто ставит заплаты?

Хватит. Он устал думать; глядя на сверкающее лезвие ножа, вспомнил, как при первой встрече Тихоня и Воробейка тоже резали здесь табак. На вопрос, где они берут семена, Тихоня ответила, что их дал Король.

И тут он понял, где видел АРГ20400 — цифроимя, не сам город.

Два товарища в одежде санитаров вели в центральную больницу вскрикивающую женщину в рваном комбинезоне. Ее держали под руки и что-то говорили, а она все кричала — коротко, резко и монотонно, и эхо снова и снова отражалось от стен домов. Женщина вскрикивала, и город и ночь кричали вместе с ней.

Женщина и ведущие ее товарищи вошли в больницу. Скол подождал, пока не смолкли приглушенные крики, и пересек улицу. У сканера на входе пошатнулся, словно потерял равновесие, коснулся браслетом ниже считывающей поверхности и медленно, нормально пошел к скользящему вверх эскалатору. Взялся за поручень. Где-то в недрах здания женщина все еще кричала, потом стихла.

В коридоре второго этажа горел свет. Ему кивнул товарищ с подносом стаканов. Он кивнул в ответ.

Третий и четвертый этажи тоже были освещены, а следующий эскалатор наверх стоял, и там было темно. Скол поднялся по ступеням на пятый этаж, затем на шестой.

Он шагал с фонарем — теперь уже не медленно, а быстро — мимо кабинетов, по которым его водили те двое врачей, женщина, называвшая его «юным братом», и наблюдавший за ним мужчина со шрамом на щеке. В конце коридора посветил на дверь с табличкой 600А, «Отделение химиотерапии. Главврач».

Прошел через приемную в кабинет Короля. Большой стол выглядел аккуратнее: потертый телекомп, сложенные стопкой папки, контейнер с ручками и два пресс-папье — необычной квадратной формы и стандартное круглое. Он взял круглое, с прохладной блестящей поверхностью и гравировкой АРГ20400, и секунду взвешивал его на ладони. Положил обратно, рядом с фотографией молодого Короля возле купола Уни.

Обошел стол, выдвинул средний ящик и отыскал ламинированный график работы отделения. Пробежал глазами половину колонки Иисусов и нашел Иисуса ХЛ 09Е 6290. Классификация 090А; дом Г35, комната 1744.

Скол секунду помедлил перед дверью, неожиданно осознав, что может застать здесь Лилию. Не исключено, что она дремлет сейчас рядом с Королем под его вытянутой собственнической рукой. И прекрасно! Пусть узнает из первых рук!.. Вошел и мягко затворил за собой дверь. Посветил фонарем на кровать.

Король спал, обхватив седую голову руками. Один.

Скол и обрадовался, и огорчился. Больше все-таки обрадовался. Он поговорит с ней потом, победоносно придет и все расскажет.

Зажег в комнате свет и убрал фонарь в карман.

— Король!

Голова и руки в пижаме не пошевелились.

— Король! — повторил он, подходя к кровати. — Просыпайся, Иисус ХЛ.

Тот перекатился на спину и заслонился от света рукой. Прищурившись, поглядел сквозь пальцы.

— Надо поговорить.

— Что ты здесь делаешь? Сколько времени?

Скол бросил взгляд на часы.

— Без десяти пять.

Король сел, потирая ладонями глаза.

— Злость, что происходит?

Скол подвинул стул к изножью кровати и сел. В комнате было не прибрано, из мусоропровода торчал грязный комбинезон, на полу темнели пятна чая.

Король кашлянул в кулак раз, другой. Не отнимая руки ото рта, поглядел на Скола. Его глаза были красными, волосы смяты со сна.

— Хочу спросить, как там, на Фолклендских островах?

Король опустил руку.

— На каких островах?

— Фолклендских. Тех, где ты раздобыл семена табака. И парфюмерную воду, которую подарил Лилии.

— Я сам ее сделал.

— Семена тоже сам?

— Мне их дали.

— В АРГ20400?

После секундной паузы Король кивнул.

— А тот человек где их взял?

— Не знаю.

— Ты не спросил?

— Нет, не спросил. А не пойти ли тебе восвояси? Поговорим завтра вечером.

— Никуда я не пойду, пока не услышу правду. У меня терапия в 8:05. Если я вовремя на нее не явлюсь, всему конец — мне, тебе, всей группе. Не бывать тебе больше никаким Королем.

— Дракин сын! Вон отсюда!

— Я никуда не уйду.

— Я уже сказал тебе правду.

— Не верю.

— Да пошел ты! — Король лег и перевернулся на живот.

Скол, не шевелясь, смотрел и ждал.

Через несколько минут Король снова сел. Отбросил одеяло и спустил босые ноги на пол. Почесал обеими руками ляжки в пижаме.

— Не «Фолклендские», а «Американуэва». Они выбираются на берег и выменивают что-то свое на местные товары. Заросшие существа в дерюге и коже. Больные, отвратительные дикари, речь которых почти невозможно разобрать.

— Они существуют! Они выжили!

— Только на это их и хватило. У них загрубевшие, как дерево, натруженные руки. Они воруют и голодают.

— Но в Семью не возвращаются.

— А зря. У них там до сих пор религия. И алкоголизм.

— Сколько лет они живут?

Король молчал.

— Больше шестидесяти двух?

Глаза Короля холодно сузились.

— Что такого распрекрасного в жизни, что ее надо продлевать до бесконечности? Что такого фантастически чудесного здесь или там, чтобы шестьдесят два было недостаточно, а не наоборот, слишком много? Да, они живут больше шестидесяти двух. Один утверждал, что ему восемьдесят, и, глядя на него, я поверил. Но они умирают и моложе, в тридцать и даже двадцать — от тяжелого труда, грязи и защищая свои «деньги».

— Это только одна группа островов. Есть еще семь.

— Везде то же самое. То же самое.

— Откуда ты знаешь?

— А как иначе? Иисус и Уэй, считай я, что там возможно хотя бы получеловеческое существование, я бы рассказал!

— Рассказать надо было все равно. Острова прямо под боком, в Заливе Стабильности. Леопард с Тихоней могли туда перебраться и были бы живы.

— Они бы умерли.

— Тогда надо было дать им возможность выбрать, где умереть. Ты не Уни.

Скол поднялся и поставил стул на место. Посмотрел на телефон, потянулся через стол и вытащил из-под экрана карточку наставника: Анна СГ38П2823.

— Ты что, не знаешь ее цифроимени? Что вы делаете? Встречаетесь в темноте? Или ты еще не допущен к телу?

Скол сунул карточку в карман.

— Мы вообще не встречаемся.

— Будет врать-то. Мне известно, что происходит. Или я, по-твоему, чурбан бесчувственный?

— Ничего не происходит. Она один раз приходила в музей, и я дал ей списки слов для Francais, вот и все.

— Могу представить. Убирайся, слышишь? Мне нужно выспаться.

Он лег, сунул ноги под одеяло и накрылся.

— Ничего не происходит. Она чувствует, что слишком многим тебе обязана.

— Но мы скоро это уладим, так? — проговорил Король с закрытыми глазами.

Скол секунду помолчал.

— Ты должен был нам сказать. Про Американову.

— Американуэву, — поправил тот и замолчал, не открывая глаз. Грудь под одеялом часто вздымалась.

Скол подошел к двери, выключил свет и произнес:

— До завтра.

— Надеюсь, вы туда доберетесь. Вы двое. В Американуэву. Вам там самое место.

Скол открыл дверь и вышел.

Язвительность Короля произвела гнетущее впечатление, но, пройдя пешком четверть часа, Скол приободрился и ощутил внутренний подъем от результатов дополнительной ночи ясного ума. В правом кармане похрустывала карта Залива Стабильности и Андаманских островов с именами и местоположением других оплотов неизлечимых, а также карточка с красным цифроименем Лилии. Вуд, Уэй, Иисус и Маркс, на что он станет способен вообще без терапии?

Скол достал карточку и прочитал на ходу: Анна СГ38П2823. Он позвонит ей после подъема и договорится о встрече — тем же вечером в свободный час. Анна СГ. Нет, не она, не «Анна» — Лилия, благоухающая, нежная, прекрасная. (Кто выбрал имя? Она или Король? С ума сойти! Этот урод думал, что они встречаются и трахаются. Если бы!) Тридцать восемь П двадцать восемь двадцать три. Он некоторое время шагал в такт цифроимени, потом заметил, что идет слишком быстро, и притормозил, убрав карточку в карман.

Он вернется к себе до первого звонка, примет душ, переоденется, свяжется с Лилией, поест (живот прямо сводит), сходит на терапию в 8:05 и к стоматологу в 8:15. («Сегодня намного лучше, сестра. Почти не больно».) Терапия его отупит, в драку ее, но не настолько, чтобы нельзя было рассказать Лилии про Андаманские острова и начать планировать с ней — а также Снежинкой и Воробейкой, если им это интересно, — как туда добраться. Снежинка, вероятно, предпочтет остаться. Будем надеяться — это невероятно упростит дело. Да, Снежинка останется с Королем, чтобы острить, курить, трахаться и играть в механическую игру с шариком и лопатками. А они с Лилией уедут.

Анна СГ, тридцать восемь П, двадцать восемь двадцать три…

Он подошел к дому в 6:22. Два ранних товарища шли навстречу по коридору, одна голая, одна в одежде.

— Доброе утро, сестры, — улыбнулся он.

— Доброе утро, — улыбнулись они в ответ.

Он вошел в комнату, включил свет. С кровати, приподнявшись на локтях и моргая, смотрел Боб. На полу сиял синими и оранжевыми лампочками открытый телекомп.

Глава 10

Скол затворил за собой дверь.

Боб спустил ноги и сел, глядя на него с тревогой. Его комбинезон был наполовину расстегнут.

— Где ты был, Ли?

— В зале. Вернулся туда после фотоклуба — забыл ручку, — и меня вдруг сморило. Наверное, потому что терапия на день позже. Присел отдохнуть, и опа! Утро! — улыбнулся он.

Боба это не успокоило. Он покачал головой.

— Я проверял в зале. И у Мэри КК, и в спортзале, и на дне бассейна.

— Наверно, ты не заметил. Я был в углу за…

— Ли, я проверил в зале.

Боб застегнул комбинезон и в отчаянии покачал головой.

Скол медленно описал дугу от двери к ванной, держась подальше от наставника.

— Мне надо в туалет.

Он расстегнул комбинезон и помочился, пытаясь вернуть прежнюю ясность ума и придумать удовлетворительное объяснение, которое на худой конец представило бы все как однократный проступок. Почему Боб вообще пришел? Сколько он здесь уже сидит?

— Я звонил тебе в одиннадцать тридцать. Ты не ответил. Где ты пропадал?

Скол застегнул комбинезон.

— Гулял, — произнес он громко, чтобы было слышно в комнате.

— Не касаясь сканеров?

Иисус и Уэй.

— Наверное, забыл. — Он включил воду и сполоснул пальцы. — Все зуб. Разболелся. Полголовы ноет. — Вытер руки, глядя в зеркало на Боба. — Не мог уснуть и пошел на улицу. Я сказал про холл, потому что знаю, надо было сразу идти в мед…

— Вот и я не мог уснуть из-за этого твоего зуба. Во время телепередач ты был напряженным, ненормальным, и я запросил цифроимя дежурного в стоматологии. Тебе предлагали прийти в пятницу, но ты соврал, что у тебя в субботу терапия.

Скол повесил полотенце и остановился в дверях.

Прозвучал первый звонок, включили «Раса могучих…».

— Все это была игра, так? Заторможенность весной, сонливость, симптомы передозировки.

После секундной паузы Скол кивнул.

— О брат, что ты творишь?

Скол молчал.

— О брат! — Боб, выключил телекомп, опустил экран и щелкнул зажимами. — Ты меня простишь? — Он поставил телекомп вертикально, выровнял ручку между пальцами, стараясь, чтобы она не упала. — Забавная штука. Есть во мне честолюбивая жилка. Да, есть. Точнее, была. Я считал себя одним из двух-трех лучших наставников в здании. Злость, не в здании — в городе! Бдительный, наблюдательный, чуткий… И вот как обухом по голове. — Он прихлопнул ручку и сухо улыбнулся. — Так что не ты один болен. Если это утешение.

— Я не болен, Боб. Я здоров, как никогда.

Боб улыбался.

— Факты в некотором роде доказывают обратное. — Он взял телекомп и встал.

— Ты не видишь факты. Ты отуплен терапией.

Боб кивком головы поманил его за собой и направился к двери.

— Пойдем тебя подлечим.

Скол не двинулся с места. Боб открыл дверь и оглянулся.

— Я совершенно здоров, — произнес Скол.

Боб сочувственно протянул руку.

— Пойдем, Ли.

Скол секунду помедлил и подчинился. Боб взял его за руку, и они вышли в коридор. Двери комнат были открыты, всюду, переговариваясь, сновали товарищи. Четверо или пятеро сгрудились у доски объявлений.

— Боб, послушай меня!

— По-моему, я всегда тебя слушаю. Или нет?

— Постарайся взглянуть непредвзято. Ты не глупый, ты очень умный, у тебя доброе, отзывчивое сердце…

Навстречу им попалась Мэри КК с упаковкой комбинезонов и куском мыла сверху.

— Привет, — поздоровалась она. — Где ты был?

— В зале, — ответил за него Боб.

— Посреди ночи?

Скол кивнул.

— Да, — подтвердил Боб.

Они поехали вниз; наставник слегка придерживал Скола за руку.

— Знаю, ты думаешь, что объективен, но прошу, послушай меня несколько минут, как будто я совершенно здоров.

— Хорошо, Ли, я слушаю.

— Боб, мы не свободны. Ни один из нас. Ни один член Семьи.

— Как я могу слушать, когда ты такое говоришь? Конечно, мы свободны. Свободны от войны, нужды, голода, преступности, насилия, агрессии, эгоиз…

— Да-да, мы свободны от… Но не свободны в действиях. Разве ты не понимаешь? «Свободен от…» не имеет никакого отношения к настоящей свободе.

Боб нахмурился.

— Ты про какие действия?

Они повернули к следующему эскалатору.

— Выбирать профессию, иметь детей, путешествовать, делать, что хочешь, отказаться от терапии…

Боб молчал.

Снова поехали вниз.

— Терапия на самом деле отупляет. Я на своей шкуре прочувствовал. Какие-то вещества в ней «попирают эго» — как в песне, помнишь? У меня сниженная дозировка уже полгода, — прозвенел второй звонок, — а я бодр и жив, как никогда. Яснее мыслю и глубже чувствую. Трахаюсь четыре-пять раз в неделю. Веришь?

— Нет. — Боб глядел на свой телекомп, который ехал рядом на поручне.

— Это правда. Теперь ты еще больше убежден, что я болен, да? Клянусь любовью к Семье, я здоров. Я не один такой, нас тысячи или даже миллионы. По всему миру есть острова и, возможно, города на суше, — они перешли к следующему эскалатору, — где люди живут по-настоящему свободно. У меня в кармане список. Они не нанесены на карту, потому что Уни не хочет, чтобы мы знали. Они сопротивляются Семье и не соглашаются на терапию. Ты ведь хочешь мне помочь? На самом деле помочь?

Шагнули на эскалатор. Во взгляде Боба читалась печаль.

— Иисус и Уэй, неужели ты сомневаешься?

— Хорошо. В таком случае сделай вот что: когда мы придем в процедурную, скажи Уни, что я в порядке, просто уснул в зале. Не вводи ничего про сканеры и больной зуб. Пусть это будет обычная терапия, которую я должен был пройти вчера. Пожалуйста!

— И это тебе поможет?

— Да. Я знаю, ты не согласен, но прошу тебя как брата и друга уважать мой выбор. Я доберусь до какого-нибудь острова и не причиню Семье ни малейшего вреда. То, что Семья мне дала, я уже вернул своим трудом, хотя я вообще-то у нее ничего не просил и был лишен выбора.

— Хорошо, — сказал Боб, когда они поехали вниз, — я выслушал тебя, а теперь послушай ты. — Он чуть сильнее сжал руку Скола. — Ты очень, очень болен. Ответственность за это целиком и полностью на мне. И я чувствую себя ужасно. Не существует никаких таких островов, терапия не отупляет, и если бы у нас была «свобода», о которой ты говоришь, в мире царили бы хаос, перенаселение, нужда, преступность и войны. Да, я тебе помогу, брат. Я все расскажу Уни, и ты поправишься и скажешь мне спасибо.

Они повернули и встали на последний эскалатор. Впереди показалась надпись «Третий этаж. Медцентр». Навстречу ехал товарищ в комбинезоне с красным крестом.

— Доброе утро, — улыбнулся он Бобу.

Тот кивнул.

— Я не хочу поправляться.

— Это только доказывает необходимость лечения. Не волнуйся и доверься мне, Ли. Нет, злость, с чего бы тебе верить мне? Доверься Уни, товарищам, которые его программировали. Можешь?

После секундного молчания Скол произнес:

— Хорошо.

— Чувствую себя кошмарно, — повторил Боб.

Скол неожиданно высвободился, обеими руками толкнул оторопевшего наставника в спину и, не глядя, как тот падает вместе с телекомпом, взобрался на едущую вверх ленту между эскалаторами. Лента немедленно остановилась, и он боком, цепляясь пальцами и упираясь ногами в горизонтальные металлические перешейки, добрался до противоположного поручня и прыгнул на гудящее лестничное полотно. Вскочил («Держите его!» — крикнул снизу Боб) и стал взбегать через две ступеньки. Товарищ с красным крестом, уже сошедший с эскалатора, повернулся.

— Что ты де…

Скол схватил его за плечи — пожилой товарищ широко раскрыл глаза — и рывком откинул в сторону.

Бросился по коридору.

— Держи его! — прокричал кто-то, и другие голоса подхватили: — Держите! Он болен, остановите!

Впереди была столовая, в очереди оборачивались.

— Стой!.. Держи его! — прокричал Скол, указывая пальцем. — Там больной! — Он протиснулся мимо сканера. — Срочно нужна помощь! Пропустите!

Окинув взглядом столовую, устремился в сторону раздаточных автоматов, к двери на кухню. Притормозил, стараясь успокоить дыхание. Товарищи вокруг загружали в металлические формы макси-кейки один на другой и засыпали в стальные баки чайный порошок. На глаза попалась тележка с салфетками. Скол схватил ее и покатил перед собой, мимо двоих жующих стоя рабочих и еще двоих, подбиравших что-то с пола.

Впереди была табличка «Выход» и запасная лестница. За спиной нарастал гул голосов. Скол налетел на дверь, открыл ее и, придерживая телом, выехал на площадку. Спустился на две ступени и плотно заклинил тележку между дверью и перилами. Черное колесо крутилось в воздухе.

Бросился вниз по лестнице.

Скорее, нужно выбраться из здания и затеряться в городе. Потом пешком в музей — он еще закрыт, — спрятаться в хранилище или за водонагревателем до завтрашнего вечера, пока не придут Лилия и остальные. Надо было захватить сейчас еды. Как он не подумал? Злость!

Спустился по лестнице на первый этаж и торопливо зашагал по коридору. Кивнул шедшей навстречу женщине. Она взглянула на его ноги и озабоченно закусила губу. Он тоже опустил глаза и замер. Штанины комбинезона порваны, на правом колене — бисеринки крови.

— Вам помочь?

— Спасибо, сестра. Я как раз иду в медцентр.

Ничего не поделаешь, придется рискнуть. На улице, подальше отсюда, перевяжет колено салфеткой и по возможности приведет в нормальный вид комбинезон. Теперь, когда он знал про ссадину, она начала жечь. Прибавил шагу.

В фойе скользили вниз и вверх эскалаторы; товарищи выходили через четыре стеклянные двери со сканерами на залитую солнцем улицу, кое-кто заходил; разговаривали. Все было как обычно — тихий, спокойный гул голосов.

Как ни в чем не бывало, глядя прямо перед собой, Скол направился к двери. Сейчас провернет свою штуку со сканером — словно бы споткнется, колено — предлог, если вдруг кто-нибудь заметит, — а как только выберется… Музыка прервалась, в динамиках прозвучал женский голос:

— Прошу внимания! Пожалуйста, оставайтесь на своих местах. Не двигайтесь.

Он застыл посреди фойе.

Все замерли, вопросительно оглядываясь. Только товарищи на эскалаторах продолжали ехать, потом и они остановились и посмотрели под ноги. Одна женщина пошла вниз.

— Стойте! — крикнули ей несколько голосов, и она, покраснев, подчинилась.

Скол не шевелился, глядя на огромные лица из витражного стекла над дверями: бородатые Иисус и Маркс, безволосый Вуд и улыбающийся узкоглазый Уэй. По голени что-то потекло: капля крови.

— Братья и сестры, — продолжал женский голос, — у нас чрезвычайная ситуация. В здании очень больной товарищ. Он повел себя агрессивно, убежал от наставника, — по фойе прокатился вздох, — и нуждается в том, чтобы его как можно скорее нашли и доставили в процедурную.

— Да! — воскликнул товарищ позади Скола.

— Что нужно делать? — подхватил еще один.

— Мы полагаем, он где-то на трех нижних этажах, — сказала женщина в динамике. — Ему двадцать семь… — Тут рядом с ней быстро и неразборчиво заговорил мужской голос.

Товарищ, стоявший у эскалатора, смотрел Сколу на ноги. Тот перевел взгляд на изображение Вуда.

— Он, вероятно, попытается покинуть здание, — снова начала женщина. — Поэтому попрошу товарищей, находящихся ближе всего к выходу, подойти по двое к каждой двери. Только по двое. Все прочие остаются на местах.

Товарищи у дверей переглянулись и неловко встали бок о бок рядом со сканерами.

— Какой ужас! — сказал кто-то.

Товарищ, который прежде изучал колени Скола — мужчина лет сорока, — теперь разглядывал его лицо. Скол посмотрел на него в упор, и он отвел глаза.

— Товарищ, которого мы ищем, — вклинился в динамик мужской голос, — мужчина двадцати семи лет с цифроименем Ли РМ35М4419. Еще раз: Ли, РМ, 35М, 4419. Сначала каждый проверит вокруг себя, потом осмотрит этаж. Минутку, минутку, пожалуйста. Уникомп говорит, что это единственный Ли РМ в здании, так что остальное можно забыть. Ищите просто Ли РМ. Ли РМ. Проверьте браслеты вокруг вас. Нам нужен Ли РМ. Убедитесь, что каждый в поле вашего зрения проверен еще как минимум одним товарищем. Находящиеся в комнатах должны выйти в коридор. Ли РМ. Ищите ЛИ РМ.

Скол взял за руку соседа и посмотрел браслет.

— А теперь покажи свой.

Скол в ответ поднял запястье и отвернулся к другому товарищу.

— Я не увидел, — произнес первый и тронул его за руку. — Брат, я не увидел.

Скол кинулся к двери. Его поймали и оттянули за руки — мужчина, который прежде на него глазел. Скол врезал ему по лицу и вырвался.

Раздались крики:

— Это он! Там! Помогите ему! Остановите!

Он бросился к выходу и ударил караулившего дверь товарища. Его поймали с другой стороны, повторяя на ухо: «Брат, брат!» Подоспевшие на подмогу схватили другую руку, взяли сзади в захват.

— Мы ищем Ли РМ, — звучало из динамиков, — он может проявить агрессию, но не нужно пугаться. Он нуждается в нашей помощи и понимании.

— Пустите! — Скол старался высвободиться из хватких рук.

— Помогите ему! — кричали товарищи. — В процедурную! Помогите!

— Отцепитесь! Не надо мне вашей помощи! Злость, оставьте меня в покое!

Пыхтя и уклоняясь от ударов Скола, товарищи волочили его вверх по эскалатору. У одного в глазах стояли слезы.

— Тихо, тихо. Мы хотим помочь. Все будет хорошо, мы хотим помочь.

Он лягнулся, и его ноги крепко схватили.

— Я не хочу! Отстаньте! Я здоров! Здоров! Я не больной!

Его тащили мимо товарищей, которые стояли с вытаращенными глазами, заткнув уши или приложив руку ко рту.

— Это ты болен! — крикнул он парню, которому съездил по лицу. У того шла кровь, нос и щека раздулись; он держал руку Скола. — Ты отуплен, оглушен лекарствами. Ты мертв. Ты мертвец. Мертвец!

— Ш-ш-ш, мы тебя любим, мы тебе поможем.

— Иисус и Уэй, пустите!

Его проволокли еще несколько ступенек.

— Он найден, — объявил мужчина в динамике. — Ли РМ найден, товарищи. Его препровождают в медцентр. Повторяю: Ли РМ найден, его ведут в медцентр. Опасность миновала, братья и сестры, возвращайтесь к своим делам. Спасибо. Спасибо за помощь и сотрудничество. Спасибо от лица Семьи, а также Ли РМ.

Показался коридор медцентра.

— Вы все покойники. Семья мертва. Жив Уни, один Уни. Но есть острова, где живут люди! Поглядите на карту! В музее до-У!

Его втащили в процедурную. Боб, бледный, в испарине, с кровоточащей раной над бровью, стучал по клавиатуре телекомпа, который держала перед ним девушка в синем халате.

— Боб! Боб, прошу тебя! Посмотри на карту в музее до-У. 1951 год.

Его подтолкнули к кабинке, мигающей синей лампочкой. Он схватился за край отверстия, но его большой палец разогнули и просунули руку внутрь, разорвав рукав по плечо.

Трясущийся Боб гладил его по щеке.

— Все будет хорошо, Ли. Доверься Уни.

Три струйки крови бежали из его ссадины на бровь.

Сканер поймал браслет, инфузионный диск прижался к коже. Скол зажмурился. Я не умру! Не умру! Я буду помнить острова, буду помнить Лилию! Я не умру! Не умру!..

Он открыл глаза. Боб улыбнулся. Лоб над бровью был заклеен полоской телесного пластыря.

— Они сказали «в три», и они имели в виду именно три, — произнес он.

— Не понимаю. — Он лежал на постели. Боб сидел рядом.

— Врачи сказали, ты проснешься в три. И сейчас именно три. Не 2:59 и не 3:01, а 3:00. Эти товарищи такие доки, что даже страшно.

— Где я?

— В центральной больнице.

И тогда он вспомнил — вспомнил, что думал и говорил и, хуже всего, что делал.

— О Иисус! О Маркс! О Иисус и Уэй!

— Не волнуйся, Ли. — Боб тронул его руку.

— Боб. Иисус и Уэй, Боб, я столкнул тебя по…

— Эскалатору. Да, брат, было. Самая большая неожиданность в моей жизни. Но все в порядке. — Он потрогал пластырь над бровью. — Рана затянулась, и лоб как новенький. Или станет через денек-другой.

— Я ударил товарища! Своей рукой!

— Он тоже в порядке. Две из них от него. — Боб кивком показал через кровать, где в вазе на столе стояли красные розы. — Еще две — От Мэри КК, и две — от коллег из твоего отдела.

Скол посмотрел на розы, посланные ему товарищами, которых он ударил, обманул и предал, и на глаза ему навернулись слезы. Он затрясся.

— Эй, ну что ты, успокойся.

— Боб, слушай! — Он приподнялся на локте, прикрыл глаза тыльной стороной руки.

— Не волнуйся.

— Боб, есть другие. Такие же больные! Нужно найти их и помочь!

— Мы знаем.

— Одну зовут Лилия. Анна СГ38П2823. Другую…

— Знаем, знаем. Им уже помогли. Всем помогли.

— Да?

— Тебе задавали вопросы, пока ты был без сознания, — кивнул Боб. — Сегодня понедельник. Вечер понедельника. Им помогли: Анне СГ и той, кого ты называл «Снежинкой», — Анне ПЮ. И «Воробейке», Йин ГУ.

— Еще Король. Иисус ХЛ; он в этом самом здании…

— Нет. — Боб покачал головой. — Мы опоздали. Он… он умер.

— Умер?

— Повесился.

Скол широко раскрыл глаза.

— В душе, на лоскуте от одеяла.

— Иисус и Уэй. — Скол откинулся на подушку. Болезнь, болезнь, болезнь; и он во всем этом участвовал.

— А остальные в порядке. — Боб потрепал его по руке. — Ты тоже поправишься. Тебя отправляют в реабилитационный центр, брат. Получишь недельный отпуск. А может, и дольше.

— Мне так стыдно, Боб, так, драка побери, стыдно…

— Да ладно. Ты же не станешь стыдиться, если поскользнешься и сломаешь лодыжку? Тут то же самое. Если кому и должно быть стыдно, так это мне.

— Я тебе лгал!

— Я позволил себе лгать. Слушай, на самом деле никто не виноват. Скоро сам поймешь. — Боб потянулся вниз и поднял на колени дорожную сумку. — Скажи, если я что-то забыл. Зубная щетка, кусачки, фотографии, записные книжки, картинка с лошадью, твой…

— Она нездоровая. Не хочу. Выбрось.

— Картинку?

— Да.

Боб вытащил ее из сумки и посмотрел внимательнее.

— Красивая. Не реалистична, но… по-своему красива.

— Она нездоровая. Ее нарисовал больной товарищ. Выбрось.

— Как скажешь. — Боб положил сумку на кровать, пересек комнату и выбросил рисунок в мусоропровод.

— Есть острова, где полно больных товарищей. По всему миру, — произнес Скол.

— Да. Ты нам рассказал.

— Почему нельзя им помочь?

— Этого я не знаю. Но Уни — знает. Я уже говорил, Ли, доверься Уни.

— Да. Да. — Его глаза опять заволокло слезами.

В палату вошел товарищ в комбинезоне с красным крестом.

— Как наши дела?

Скол молчал.

— Сильно подавлен, — ответил Боб.

— Естественно. Не волнуйтесь, приведем в норму. — Он взял Скола за запястье.

— Ли, мне пора, — произнес Боб.

— Хорошо.

Боб наклонился и поцеловал его в щеку.

— И — на случай, если тебя переведут, — прощай, брат.

— Прощай, Боб. Спасибо. Спасибо за все.

— Спасибо Уни. — Боб сжал его руку и улыбнулся. Затем кивнул товарищу в медицинском комбинезоне и вышел.

Товарищ вытащил из кармана шприц и снял колпачок.

— Раз-два — и будешь здоров.

Скол неподвижно лежал с закрытыми глазами. Смахнул слезы. Товарищ тем временем засучил ему рукав и теперь мягко нажимал на поршень.

— Я был так болен. Так болен.

— Ш-ш-ш, не думай об этом. Пустяки. Поправишься в два счета.

Часть III