озможно, что он тут, где-нибудь в этом же институте, идеальный кандидат на вступление в группу и идеальный партнер для Воробейки. В любом случае попробовать стоит. Каким удовольствием было бы на самом деле помочь Карлу! При сниженной дозировке он бы рисовал – что только бы он не рисовал! – так, как невозможно даже вообразить! Наутро, едва проснувшись, Скол отыскал в дорожной сумке последнюю записную книжку, коснулся телефона и прочитал вслух цифроимя Карла. Экран остался пустым, а механический голос извинился – вызываемый товарищ недоступен.
Спустя несколько дней в конце консультации, когда он уже собрался уходить, Боб РО поинтересовался:
– Кстати, забыл спросить: с чего вдруг ты звонил Карлу УЛ?
– Ах, это… Проверить, как он. Теперь, когда я здоров, мне хочется, чтобы у других тоже все было в порядке.
– Разумеется, он в порядке. Странный поступок – после стольких лет.
– Просто вспомнил.
От звонка до звонка Скол вел себя как обычно и дважды в неделю встречался с группой. Продолжал трудиться над языком, который назывался Italiano[5], хотя подозревал, что Король прав и смысла нет. Все же это было какое-то занятие – лучше, чем играть в настольные игры, – и время от времени оно дарило ему общество Лилии. Она наклонялась, одной рукой опираясь на покрытый кожей стол, за которым он работал, а другую положив на спинку стула. Он чувствовал ее запах – не плод воображения, настоящий цветочный аромат – и смотрел на смуглую щеку, шею и комбинезон, который натягивался под двумя подвижными округлостями. Это груди. Точно.
Глава 4
В конце апреля, выискивая новые книги на Italiano, Скол наткнулся на Vers l’avenir. Язык был другой, но слова напоминали verso и avvenire и, видимо, означали «В будущее». Он полистал книгу. На глаза попалось имя Уэй Ли Чунь, стоявшее вверху двадцати или тридцати страниц. В других разделах значились Марио Софик и А. Ф. Либман. Книга, очевидно, представляла собой сборник статей разных авторов, и две из них принадлежали Уэю. Он решил, что заголовок одной, Le pas prochain en avant, можно перевести как «Следующий шаг вперед» (если предположить, что pas – это passo, а avant – avanti) из Части I «Живой мудрости Уэя».
Когда до него стала доходить ценность находки, он застыл как вкопанный. Здесь, в этой коричневой книжице с разваливающимся переплетом, двенадцать или пятнадцать страниц на доунификационном языке, точный перевод которых лежит у него в тумбочке у кровати. Тысячи слов, глаголов с их головоломными формами. Вместо того чтобы гадать, как в случае с почти бесполезными отрывками на Italiano, он может овладеть основами второго языка за какие-нибудь часы!
Он ни словом не обмолвился о своем открытии; сунул книгу в карман, подошел к остальным и как ни в чем не бывало набил трубку. В конце концов, может, Le pas – как там его – avant, вовсе и не «Следующий шаг вперед». Нет, это он. Наверняка.
После сравнения первых же предложений стало ясно, что Скол не ошибся. Он просидел без сна всю ночь, внимательно водя одним пальцем по строчкам на старом языке, а другим – по переводу. Дважды пробежал четырнадцать страниц статьи и принялся составлять алфавитные списки.
На следующий день он слишком устал и лег спать, а на третью ночь, после похода к Снежинке, снова работал.
Начал ходить в музей самостоятельно, помимо встреч группы. Там можно было курить за работой, разыскивать другие книги на Francais[6] – так назывался этот новый язык с загадочной закорючкой под «с» – и бродить с фонарем по залам. На третьем этаже обнаружилась искусно залатанная в нескольких местах карта 1951 года, на которой Евр именовалась Европой, а в ней была France[7], где говорили на Francais, и города с необычными, манящими названиями: Paris, Nantes, Lyon, Marseille[8].
Скол хранил свою тайну. Хотелось сначала овладеть языком, а потом уже обезоружить Короля и порадовать Лилию. Во время встреч он больше не сидел над Italiano и на вопрос Лилии ответил, совершенно искренне, что бросил эту затею. Она отвернулась, разочарованная, и он с ликованием подумал о сюрпризе, который вскоре ей преподнесет.
Субботние ночи рядом с Мэри КК пропадали зря, и ночи собраний – тоже; хотя теперь, после смерти Тихони, Леопард порой их пропускал, и тогда Скол оставался в музее прибираться, а потом работал.
Через три недели он бегло читал на Francais, лишь время от времени спотыкаясь о непонятные слова. Удалось откопать еще несколько книг. Он прочитал одну, название которой перевел как «Банда фиолетового серпа», потом «Пигмеи экваториального леса» и «Отец Горио».
Выбрав ночь, когда Леопард снова не пришел, он наконец все рассказал. Король словно враз постарел и осунулся, будто услышал дурные вести, и смерил Скола взглядом, храня на лице непроницаемое выражение. А Лилия точно получила долгожданный подарок.
– Ты прочитал какую-нибудь книгу? – Ее широко раскрытые глаза сияли, а губы слегка приоткрылись.
Ни восторг Лилии, ни смущение Короля не доставили Сколу удовольствия, о котором он мечтал. Бремя новых знаний не позволяло радоваться.
– Я прочитал три. И половину четвертой.
– Потрясающе! – воскликнула Снежинка. – Почему ты раньше не сказал?
– Я думала, это невозможно, – добавила Воробейка.
– Поздравляю, Скол. – Король достал трубку. – Это серьезный успех, даже с учетом статьи. Ты поставил меня на место. – Он смотрел на трубку, прочищая чубук. – Выяснил что-нибудь стоящее?
– Да. Многое из того, что нам говорят, правда. Насилие, преступления, глупость и голод существовали на самом деле. Замки на каждой двери, почитание флага, границы между странами – все верно. Дети ждали смерти родителей, чтобы унаследовать деньги. Фантастически нерационально использовались людские и материальные ресурсы. – Он посмотрел на Лилию, долгожданный подарок которой таял на глазах, и ободряюще улыбнулся. – При всем этом товарищи сильнее чувствовали и были счастливее. Шли, куда вздумается, делали, что хотели, «зарабатывали», «владели» вещами, выбирали – все время выбирали – и оттого жили более полной жизнью, чем мы сейчас.
Король потянулся к табаку.
– То, чего ты более-менее и ожидал, так?
– Более-менее. Но есть еще кое-что.
– Да говори уже! – попросила Снежинка.
Глядя на Короля, Скол произнес:
– Тихоня не должна была умереть.
На него устремились все взгляды.
– О чем ты? – проговорил Король, пальцы которого перестали набивать трубку.
– А вы не знаете?
– Нет. Не понимаю.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Лилия.
– Так-таки не знаете? – повторил Скол.
– Нет. О чем ты? В доунификационных книгах пишется о Тихоне?
– Продолжительность жизни в шестьдесят два года – совсем не чудо химиотерапии, селекции и макси-кейков. Пигмеи в экваториальных лесах, чье существование было тяжелым даже по тогдашним меркам, доживали до пятидесяти пяти и шестидесяти. Товарищ по имени Горио, в начале девятнадцатого века, умер в семьдесят три, и это не было чем-то экстраординарным. Люди жили до восьмидесяти с лишним и даже девяноста!
– Невозможно, – возразил Король. – Тело столько не выдержит. Сердце, легкие…
– В книге, которую я сейчас читаю, 1991 год. У одного товарища там искусственное сердце. Он заплатил врачам, и они поставили его взамен настоящего.
– О, ради… Ты уверен, что понимаешь этот Frandaze?
– Francais. – Да, абсолютно. Шестьдесят два – не долгая жизнь, а относительно короткая.
– А мы умираем в шестьдесят два, – пролепетала Воробейка. – Почему? Если не должны?
– Мы не умираем… – промолвила Лилия и обратила взгляд на Короля.
– Вот именно, – подтвердил Скол. – Мы не умираем сами. Нас заставляет Уни. Он запрограммирован на рентабельность, рентабельность и еще раз рентабельность. Он просканировал все данные в блоках памяти – кстати, не тех игрушечных розовых кубиках, которые вы видели, если ходили на экскурсию, а безобразных стальных чудовищах – и вычислил, что шестьдесят два – оптимальный возраст для смерти. Не шестьдесят один и не шестьдесят три. Это дешевле, чем возиться с искусственными сердцами. И если шестьдесят два отнюдь не долголетие, которого мы по великой своей удаче достигли, – а это не так, я знаю, – то остается единственный логический вывод. Нам готовят профессиональную смену, и мы отчаливаем, на несколько месяцев раньше или позже, чтобы не вызывать подозрений чрезмерной точностью, – на случай если найдется кто-то достаточно больной и способный на сомнения.
– Вуд, Уэй, Иисус и Маркс, – пробормотала Снежинка.
– Да, особенно Вуд и Уэй.
– Король, что ты молчишь? – обратилась к нему Лилия.
– Я в шоке. Теперь я понимаю, Скол, почему ты думал, что я знаю. – Он обернулся к Снежинке и Воробейке. – Ему известно, что я химиотерапевт.
– А вы в самом деле не в курсе? – спросил Скол.
– Нет.
– В аппаратах для терапии есть яд? Да или нет? Это вы должны знать!
– Полегче на поворотах, брат, я все-таки тебя старше. Как такового яда нет, однако практически любой компонент в больших дозах может привести к летальному исходу.
– И вам неизвестно, какую дозировку получают товарищи в шестьдесят два?
– Дозировка определяется импульсами, которые идут непосредственно от Уни в кабинку, и отследить их нет никакой возможности. Конечно, я могу спросить Уни, из чего состояла или будет состоять конкретная терапия, однако, если то, что ты говоришь, правда, он мне солжет, так ведь?
Скол втянул воздух и выдохнул.
– Да.
– Когда товарищ умирает, симптомы похожи на старость? – спросила Лилия.
– Так меня учили. Хотя они вполне могут быть признаками чего-то совершенно иного. – Король посмотрел на Скола. – Ты нашел какие-нибудь книги по медицине на этом языке?