Через несколько минут Король снова сел. Отбросил одеяло и спустил босые ноги на пол. Почесал обеими руками ляжки в пижаме.
– Не «Фолклендские», а «Американуэва». Они выбираются на берег и выменивают что-то свое на местные товары. Заросшие существа в дерюге и коже. Больные, отвратительные дикари, речь которых почти невозможно разобрать.
– Они существуют! Они выжили!
– Только на это их и хватило. У них загрубевшие, как дерево, натруженные руки. Они воруют и голодают.
– Но в Семью не возвращаются.
– А зря. У них там до сих пор религия. И алкоголизм.
– Сколько лет они живут?
Король молчал.
– Больше шестидесяти двух?
Глаза Короля холодно сузились.
– Что такого распрекрасного в жизни, что ее надо продлевать до бесконечности? Что такого фантастически чудесного здесь или там, чтобы шестьдесят два было недостаточно, а не наоборот, слишком много? Да, они живут больше шестидесяти двух. Один утверждал, что ему восемьдесят, и, глядя на него, я поверил. Но они умирают и моложе, в тридцать и даже двадцать – от тяжелого труда, грязи и защищая свои «деньги».
– Это только одна группа островов. Есть еще семь.
– Везде то же самое. То же самое.
– Откуда ты знаешь?
– А как иначе? Иисус и Уэй, считай я, что там возможно хотя бы получеловеческое существование, я бы рассказал!
– Рассказать надо было все равно. Острова прямо под боком, в Заливе Стабильности. Леопард с Тихоней могли туда перебраться и были бы живы.
– Они бы умерли.
– Тогда надо было дать им возможность выбрать, где умереть. Ты не Уни.
Скол поднялся и поставил стул на место. Посмотрел на телефон, потянулся через стол и вытащил из-под экрана карточку наставника: Анна СГ38П2823.
– Ты что, не знаешь ее цифроимени? Что вы делаете? Встречаетесь в темноте? Или ты еще не допущен к телу?
Скол сунул карточку в карман.
– Мы вообще не встречаемся.
– Будет врать-то. Мне известно, что происходит. Или я, по-твоему, чурбан бесчувственный?
– Ничего не происходит. Она один раз приходила в музей, и я дал ей списки слов для Francais, вот и все.
– Могу представить. Убирайся, слышишь? Мне нужно выспаться.
Он лег, сунул ноги под одеяло и накрылся.
– Ничего не происходит. Она чувствует, что слишком многим тебе обязана.
– Но мы скоро это уладим, так? – проговорил Король с закрытыми глазами.
Скол секунду помолчал.
– Ты должен был нам сказать. Про Американову.
– Американуэву, – поправил тот и замолчал, не открывая глаз. Грудь под одеялом часто вздымалась.
Скол подошел к двери, выключил свет и произнес:
– До завтра.
– Надеюсь, вы туда доберетесь. Вы двое. В Американуэву. Вам там самое место.
Скол открыл дверь и вышел.
Язвительность Короля произвела гнетущее впечатление, но, пройдя пешком четверть часа, Скол приободрился и ощутил внутренний подъем от результатов дополнительной ночи ясного ума. В правом кармане похрустывала карта Залива Стабильности и Андаманских островов с именами и местоположением других оплотов неизлечимых, а также карточка с красным цифроименем Лилии. Вуд, Уэй, Иисус и Маркс, на что он станет способен вообще без терапии?
Скол достал карточку и прочитал на ходу: Анна СГ38П2823. Он позвонит ей после подъема и договорится о встрече – тем же вечером в свободный час. Анна СГ. Нет, не она, не «Анна» – Лилия, благоухающая, нежная, прекрасная. (Кто выбрал имя? Она или Король? С ума сойти! Этот урод думал, что они встречаются и трахаются. Если бы!) Тридцать восемь П двадцать восемь двадцать три. Он некоторое время шагал в такт цифроимени, потом заметил, что идет слишком быстро, и притормозил, убрав карточку в карман.
Он вернется к себе до первого звонка, примет душ, переоденется, свяжется с Лилией, поест (живот прямо сводит), сходит на терапию в 8:05 и к стоматологу в 8:15. («Сегодня намного лучше, сестра. Почти не больно».) Терапия его отупит, в драку ее, но не настолько, чтобы нельзя было рассказать Лилии про Андаманские острова и начать планировать с ней – а также Снежинкой и Воробейкой, если им это интересно, – как туда добраться. Снежинка, вероятно, предпочтет остаться. Будем надеяться – это невероятно упростит дело. Да, Снежинка останется с Королем, чтобы острить, курить, трахаться и играть в механическую игру с шариком и лопатками. А они с Лилией уедут.
Анна СГ, тридцать восемь П, двадцать восемь двадцать три…
Он подошел к дому в 6:22. Два ранних товарища шли навстречу по коридору, одна голая, одна в одежде.
– Доброе утро, сестры, – улыбнулся он.
– Доброе утро, – улыбнулись они в ответ.
Он вошел в комнату, включил свет. С кровати, приподнявшись на локтях и моргая, смотрел Боб. На полу сиял синими и оранжевыми лампочками открытый телекомп.
Глава 6
Скол затворил за собой дверь.
Боб спустил ноги и сел, глядя на него с тревогой. Его комбинезон был наполовину расстегнут.
– Где ты был, Ли?
– В зале. Вернулся туда после фотоклуба – забыл ручку, – и меня вдруг сморило. Наверное, потому что терапия на день позже. Присел отдохнуть, и опа! Утро! – улыбнулся он.
Боба это не успокоило. Он покачал головой.
– Я проверял в зале. И у Мэри КК, и в спортзале, и на дне бассейна.
– Наверно, ты не заметил. Я был в углу за…
– Ли, я проверил в зале.
Боб застегнул комбинезон и в отчаянии покачал головой.
Скол медленно описал дугу от двери к ванной, держась подальше от наставника.
– Мне надо в туалет.
Он расстегнул комбинезон и помочился, пытаясь вернуть прежнюю ясность ума и придумать удовлетворительное объяснение, которое на худой конец представило бы все как однократный проступок. Почему Боб вообще пришел? Сколько он здесь уже сидит?
– Я звонил тебе в одиннадцать тридцать. Ты не ответил. Где ты пропадал?
Скол застегнул комбинезон.
– Гулял, – произнес он громко, чтобы было слышно в комнате.
– Не касаясь сканеров?
Иисус и Уэй.
– Наверное, забыл. – Он включил воду и сполоснул пальцы. – Все зуб. Разболелся. Полголовы ноет. – Вытер руки, глядя в зеркало на Боба. – Не мог уснуть и пошел на улицу. Я сказал про холл, потому что знаю, надо было сразу идти в мед…
– Вот и я не мог уснуть из-за этого твоего зуба. Во время телепередач ты был напряженным, ненормальным, и я запросил цифроимя дежурного в стоматологии. Тебе предлагали прийти в пятницу, но ты соврал, что у тебя в субботу терапия.
Скол повесил полотенце и остановился в дверях.
Прозвучал первый звонок, включили «Раса могучих…».
– Все это была игра, так? Заторможенность весной, сонливость, симптомы передозировки.
После секундной паузы Скол кивнул.
– О брат, что ты творишь?
Скол молчал.
– О брат! – Боб, выключил телекомп, опустил экран и щелкнул зажимами. – Ты меня простишь? – Он поставил телекомп вертикально, выровнял ручку между пальцами, стараясь, чтобы она не упала. – Забавная штука. Есть во мне честолюбивая жилка. Да, есть. Точнее, была. Я считал себя одним из двух-трех лучших наставников в здании. Злость, не в здании – в городе! Бдительный, наблюдательный, чуткий… И вот как обухом по голове. – Он прихлопнул ручку и сухо улыбнулся. – Так что не ты один болен. Если это утешение.
– Я не болен, Боб. Я здоров, как никогда.
Боб улыбался.
– Факты в некотором роде доказывают обратное. – Он взял телекомп и встал.
– Ты не видишь факты. Ты отуплен терапией.
Боб кивком головы поманил его за собой и направился к двери.
– Пойдем тебя подлечим.
Скол не двинулся с места. Боб открыл дверь и оглянулся.
– Я совершенно здоров, – произнес Скол.
Боб сочувственно протянул руку.
– Пойдем, Ли.
Скол секунду помедлил и подчинился. Боб взял его за руку, и они вышли в коридор. Двери комнат были открыты, всюду, переговариваясь, сновали товарищи. Четверо или пятеро сгрудились у доски объявлений.
– Боб, послушай меня!
– По-моему, я всегда тебя слушаю. Или нет?
– Постарайся взглянуть непредвзято. Ты не глупый, ты очень умный, у тебя доброе, отзывчивое сердце…
Навстречу им попалась Мэри КК с упаковкой комбинезонов и куском мыла сверху.
– Привет, – поздоровалась она. – Где ты был?
– В зале, – ответил за него Боб.
– Посреди ночи?
Скол кивнул.
– Да, – подтвердил Боб.
Они поехали вниз; наставник слегка придерживал Скола за руку.
– Знаю, ты думаешь, что объективен, но прошу, послушай меня несколько минут, как будто я совершенно здоров.
– Хорошо, Ли, я слушаю.
– Боб, мы не свободны. Ни один из нас. Ни один член Семьи.
– Как я могу слушать, когда ты такое говоришь? Конечно, мы свободны. Свободны от войны, нужды, голода, преступности, насилия, агрессии, эгоиз…
– Да-да, мы свободны от… Но не свободны в действиях. Разве ты не понимаешь? «Свободен от…» не имеет никакого отношения к настоящей свободе.
Боб нахмурился.
– Ты про какие действия?
Они повернули к следующему эскалатору.
– Выбирать профессию, иметь детей, путешествовать, делать, что хочешь, отказаться от терапии…
Боб молчал.
Снова поехали вниз.
– Терапия на самом деле отупляет. Я на своей шкуре прочувствовал. Какие-то вещества в ней «попирают эго» – как в песне, помнишь? У меня сниженная дозировка уже полгода, – прозвенел второй звонок, – а я бодр и жив, как никогда. Яснее мыслю и глубже чувствую. Трахаюсь четыре-пять раз в неделю. Веришь?
– Нет. – Боб глядел на свой телекомп, который ехал рядом на поручне.
– Это правда. Теперь ты еще больше убежден, что я болен, да? Клянусь любовью к Семье, я здоров. Я не один такой, нас тысячи или даже миллионы. По всему миру есть острова и, возможно, города на суше, – они перешли к следующему эскалатору, – где люди живут по-настоящему свободно. У меня в кармане список. Они не нанесены на карту, потому что Уни не хочет, чтобы мы знали. Они сопротивляются Семье и не соглашаются на терапию. Ты ведь хочешь мне помочь? На самом деле помочь?