Пересекли комнату. Створки стальной двери разъехались, за ними показались белые кафельные стены.
– Прямо и направо.
Повернули. Впереди протянулся длинный белый коридор с одиночной стальной дверью и сканером в конце. Правая стена была сплошь выложена кафелем, а в левой через равное расстояние, метров в десять, располагалось десять или двенадцать стальных дверей со сканерами.
Скол и Карл шли бок о бок, держа руки за головой. Довер! Первый человек, к которому он обратился! А почему нет? Так яростно ругал Уни в тот день на катере «ПИ»! И ведь именно он сказал им с Лилией, что Свобода – это тюрьма, в которую Уни разрешил им перебраться!
– Довер! – сказал Скол. – Как, злость побери, ты…
– Не останавливаемся.
– Ты же не одурманен, не проходишь терапию!
– Нет.
– Тогда как? Почему?
– Увидишь через минуту.
Дверь резко отъехала в сторону. За ней протянулся еще один коридор: шире, менее освещенный, с темными стенами без кафеля.
– Вперед.
Вошли и остановились, широко раскрыв глаза.
– Шагаем, шагаем.
Они подчинились.
На полу лежал золотистый ковер. Скол никогда в жизни не видал такого густого мягкого ворса. Стены были отделаны блестящим полированным деревом, по обеим сторонам пронумерованные (12, 11) двери с круглыми золотыми ручками. Между дверями висели картины, прекрасные, несомненно, доунификационные полотна: женщина со сложенными руками и мудрой улыбкой; город с окнами на холме под странным затянутым черными тучами небом; сад; полулежащая женщина; воин в доспехах. В воздухе чем-то приятно пахло; терпкий незнакомый аромат.
– Где мы? – спросил Карл.
– В Уни, – отозвался Довер.
За открытой двустворчатой дверью показалась просторная красная комната.
– Не останавливаемся.
Они вошли. Со всех сторон сидели товарищи. Люди. Улыбались, смеялись, вставали с мест, начинали аплодировать; молодые, старые, они поднимались с кресел, диванов, смеялись и хлопали – все до единого хлопали! Смеющийся Довер потянул его руку вниз. Скол и Карл ошеломленно переглянулись. А вокруг аплодировали: пятьдесят или шестьдесят мужчин и женщин, бодрые, живые, в шелковых, а не паплоновых комбинезонах, зеленых, золотых, синих, белых, лиловых; высокая красивая женщина, чернокожий мужчина, женщина, похожая на Лилию, мужчина с седой шевелюрой, за девяносто на вид; хлопали, хлопали, хлопали…
Скол повернулся к Доверу.
– Это не сон, – ухмыльнулся тот и обратился к Карлу: – Это на самом деле.
– Что? – спросил Скол. – Что, злость побери, это такое? Кто они?
– Программисты! – рассмеялся Довер. – Ты тоже им станешь! Видели бы вы свои лица!
Скол уставился на Карла, потом на Довера.
– Иисус и Уэй, что ты мелешь? Программисты умерли! Уни… он же работает сам по себе, у него нет…
Довер с улыбкой посмотрел куда-то мимо. В комнате воцарилась тишина.
Скол обернулся.
Упругой походкой к ним приближался мужчина в улыбающейся маске Уэя (что за наваждение?!) и красном шелковом комбинезоне со стоячим воротом.
– Ничто не работает само по себе, – раздался высокий звучный голос, причем улыбающиеся губы маски двигались, как настоящие.
Да маска ли это? Желтая кожа, туго обтягивающая острые скулы, узкие блестящие глаза, пучки седых волос на лоснящемся черепе…
– Ты, надо полагать, Скол с зеленым глазом. – Улыбнулся и протянул руку. – И чем, скажи на милость, тебе не угодило имя Ли?
Всколыхнулась волна смеха.
Протянутая ладонь была нормального цвета и молодой. Скол взял ее (я брежу!) и ощутил крепкое, на мгновение – до боли, рукопожатие.
– А ты Карл. – Он вновь с улыбкой протянул руку. – Вот если бы это ты надумал поменять имя, я бы понял. (Засмеялись громче.) Пожми. Не бойся.
Карл, выпучив глаза, подчинился.
– Вы… – начал Скол.
– Я Уэй. – В узких глазах заплясал огонек. – Отсюда и выше. – Он коснулся высокого воротника. – А ниже – несколько других товарищей, в основном, Иисус РЕ, чемпион 163-го по десятиборью. – Улыбнулся им обоим. – В мяч в детстве играли? Со скакалкой прыгали? «Погиб Иисус и Вуд. А Уэй и ныне тут». По-прежнему правда, как изволите видеть. Устами младенцев… Присаживайтесь. Утомились, я полагаю. И почему не воспользоваться эскалаторами, как нормальные люди?… Довер, рад тебя видеть. Отличная работа, за исключением той прескверной истории на мосту в 013.
Они сидели в глубоких удобных креслах, пили бледно-желтое искристое вино из бокалов, ели изумительное тушеное мясо, рыбу и непонятно что еще на тонких белых тарелках, которые, восхищенно улыбаясь, подносили молодые товарищи – сидели, пили, ели и… беседовали с Уэем.
С Уэем!
Сколько лет этой обтянутой желтой кожей голове, живущей и разговаривающей на гибком теле в красном комбинезоне, которое без труда потянулось за сигаретой, непринужденно скрестив ноги? Последний раз праздновали какую годовщину со дня его рождения? Двести шестую? Или двести седьмую?
Уэй умер, когда ему было шестьдесят, через двадцать пять лет после Унификации. За много поколений до строительства Уни, который программировали его «духовные преемники», почившие, естественно, в шестьдесят два. Так учили Семью.
И вот он сидит, пьет, ест, курит… Вокруг кресел толпятся мужчины и женщины, слушают его стоя, а он, кажется, не обращает на них внимание.
– Острова выполняли все эти функции. Сначала были оплотом первых неизлечимых. Потом, как ты выразился, «изоляторами», куда «сбегали», хотя в те дни мы еще не доходили до такой щедрости, чтобы предоставлять лодки. – Уэй с улыбкой затянулся сигаретой. – Потом, однако, я подыскал островам лучшее применение. Теперь они служат, прошу прощения, заповедниками, где могут проявить себя вожаки от природы, такие, как ты. Теперь мы подсовываем лодки и карты, а также даем «проводников», в данном случае – Довера. Они возвращаются вместе с товарищами и по возможности предотвращают кровопролитие и, естественно, – завершающий этап, уничтожение Уни, хотя обычно мишенью является экспозиция для туристов, и никакой настоящей опасности нет.
– Голова кругом: где я? – произнес Скол.
Карл, подцепив на золотую вилку кубик мяса, ответил:
– Спишь в парке.
Вокруг рассмеялись.
– Да, есть от чего прийти в замешательство, – улыбнулся Уэй. – Ты думал, что компьютер – неизменный, никому не подконтрольный повелитель Семьи, а на самом деле он ее слуга, подчиняющийся таким же, как вы, товарищам – предприимчивым, мыслящим и ответственным. Его цели и методы постоянно меняются в соответствии с решениями Верховного Совета и четырнадцати подкомитетов. Мы, как видите, живем в роскоши, однако лежащая на нас ответственность ее более чем оправдывает. Завтра вы начнете со всем этим знакомиться. А теперь… – он наклонился и затушил сигарету в пепельнице, – уже очень поздно, благодаря вашему пристрастию к туннелям. Вас проводят. Надеюсь, ваши комнаты послужат достаточной наградой за долгий путь.
Уэй улыбнулся и встал, они тоже поднялись. Пожал руку Карлу.
– Поздравляю, Карл.
Протянул руку Сколу.
– И тебя поздравляю. Мы давно уже подозревали, что ты рано или поздно придешь, и рады, что ты нас не разочаровал. То есть я рад. Все время забываюсь и говорю, как будто у Уни тоже есть чувства.
Он отвернулся, и вокруг сгрудились люди, тряся их за руку.
«Мои поздравления, не думал, что вы успеете до Дня Унификации»… «Ужасно, когда вот так входишь, а тут все сидят, да?»… «Поздравляю, вы освоитесь, не успеете огля…»… «Поздравляем»…
В просторной голубой комнате находились большая кровать с голубым бельем и горой подушек, стол, уставленный блюдами и графинами с крышками, темно-зеленые кресла и ваза белых и желтых хризантем на низком длинном столике.
– Очень красиво, – сказал Скол. – Спасибо.
Девушка лет шестнадцати в белом паплоне, которая его сюда привела, обычная на вид, показала ему на ноги:
– Садитесь, я сниму ваши…
– Ботинки, – улыбнулся он. – Спасибо, сестра. Я сам.
– Дочь.
– Дочь?
– Программисты – наши отцы и матери.
– А-а. Ладно. Спасибо, дочка. Можешь идти.
Она посмотрела удивленно и обиженно.
– Я должна остаться и за вами поухаживать. Мы обе. – Она кивнула в сторону двери за кроватью. Там горел свет и раздавался какой-то плеск.
Скол подошел.
В большой и мерцающей ванной комнате еще одна девушка в белом паплоне, присев на колени, набирала и помешивала рукой воду. Обернулась с улыбкой.
– Здравствуйте, отец.
– Здравствуй. – Скол оперся рукой о косяк и посмотрел на первую, которая убирала с кровати покрывало, потом опять на вторую – она снова улыбнулась, не вставая. – Дочка.
Глава 4
Скол закончил завтрак и сидел в постели. Потянулся за сигаретой. В дверь постучали, и одна из девушек открыла. Вошел Довер, улыбающийся, свежий и стремительный в желтом шелке.
– Как жизнь, брат?
– Неплохо, неплохо.
Вторая девушка зажгла ему сигарету, убрала поднос и спросила, не нужно ли еще кофе.
– Нет. Довер, кофе?
– Спасибо, не надо.
Довер с улыбкой сел в темно-зеленое кресло, скрестил руки на груди и вытянул ноги.
– Оправился от шока?
– Злость, нет.
– Старая традиция. Когда придет следующая группа, сам получишь удовольствие.
– Жестоко, очень жестоко.
– Погоди, еще будешь хохотать и хлопать вместе со всеми.
– И как часто приходят группы?
– Иногда по многу лет ни одной. А бывает, с интервалом в месяц. В среднем меньше человека в год.
– И ты все это время был на связи с Уни, дракин сын?
Довер, ухмыляясь, кивнул.
– Телекомп размером со спичечный коробок. Собственно, именно там я его и прятал.
– Паразит.
Девушка с подносом ушла, а другая заменила на тумбочке пепельницу, взяла комбинезон со спинки кресла и направилась в ванную, закрыв за собой дверь.
Довер посмотрел ей вслед, потом перевел вопросительный взгляд на Скола.
– Приятная ночка?