— Вы правы, правы, — бормотал он.
— Вы и мне не вполне доверяете, иначе сказали бы, что вас тревожит.
— Знаю. Почему вы не выправите этот зуб?
— Потому что это больно. Да он мне и не мешает. И вообще это не так уж важно.
Она замолчала, прикусила губу и вдруг прыснула со смеху.
— Оставим этот разговор, — сказал Сэм. — Сестра, я свалял дурака.
— Да? — она приготовилась к серьезному разговору. Он вышел из-за стула и взял ее за локоть.
— Да. Я по глупости взял и принес вам подарок.
— Подарок? Мне?
Она послушно повернулась, и они вместе направились к выходу.
— А потом вдруг оробел. Все болтался тут, заставляя себя сказать вам... Он внизу.
— А что это?
— Я не мог внести его без... мм... разрешения. Его не засунешь в карман. Он в моей машине.
Они вышли в парадное. Ее руки уверенно и беззаботно поворачивали ручки, отпирали замки.
— Я ни за что не позволю вам увезти его назад.
Сэм нажал кнопку лифта. Он нервничал.
— Вам это может показаться ужасно глупым. Я сам в него влюбился. Но откуда мне знать, понравится ли вам...
— А что это?
— Прошу вас, пропустите меня вперед.
— Зачем?
— Я... Мне надо кое-что приготовить.
— Подарок?
Он кивнул.
— Но ведь вы хотите преподнести его мне, правда?
— Пойдемте со мной. Разумеется, если он придется вам по душе.
— Вы хотите, чтобы я пошла к вашей машине?
— Да, потому что... Пойдете?
— Ладно. А где она?
— Вон там, за углом. Скоро начнет смеркаться, — немного запинаясь проговорил он.
— А нам-то что?
У нее даже намека на подозрение не было. Она не защищалась, не оборонялась, нисколько не боялась, и это его заворожило, повергло в ужас, показалось вызовом.
— А вас разве не учили не верить человеку, который предлагает вам конфетку? — Он был возбужден. — Мама вас этому не учила?
— Но ведь это не конфетка, — с особым смыслом сказала она.
— Нет, не конфетка. Это еще послаще. Если только вы любите сладкое. А мне кажется, вы любите сладкое.
— Сэм, вы меня просто заинтриговали. Только зачем вся эта таинственность?
Подошел лифт.
— О, я сам — сплошная таинственность. — Казалось, он дурачится. — Тс-сс. Мы друг друга не знаем. Молчите. Идите за мной.
Девушка засмеялась.
Они вошли в лифт. Сэм старался на нее не смотреть. Где-то между этажами она заметила со светской любезностью:
— День был чудесный, не правда ли?
— Да, чудесный, — не глядя на нее, небрежно кивнул он.
Только бы перестало стучать сердце, а то еще, чего доброго, выпрыгнет из груди. Выглянув из парадного, он заметил у самой стены дорожку. По ней он и зашагал.
Шагал он очень быстро. Машина слишком близко. «Нельзя этого делать», — думал он. И знал, что все равно сделает.
Все зависит от нее. Стоит этой маленькой глупышке пойти за ним...
Он нырнул в машину, отыскал в отделении для перчаток старый шарф, разорвал его вдоль на четыре части и откинул переднее сидение. От любопытных глаз его заслоняла дверца, поэтому ему были видны только ноги. Отступать некуда. Он согнулся, прислушался и услышал бодрое постукивание каблучков по тротуару.
ГЛАВА VIII
Алэн повесил трубку.
— Скоро? — спросил Солсбери.
— Сию минуту. Это надежный народ.
— И все равно денька два мы подержим ее взаперти. К тому же, хоть ты и против, я все-таки позвоню в полицию и изложу им суть дела. Пускай это перестраховка, все равно невинные люди не должны подвергать себя...
В дверь легонько постучали.
— Ты здесь, Чарлз? — спросила Марта. Мужчины переглянулись. Муж Марты взял себя в руки. Он боялся говорить ей о том, что им сказал Сэм Линч. Кто знает, как она прореагирует?
— Войди, дорогая, — сказал Солсбери. Тут же раздался телефонный звонок.
Алэн взял трубку и сразу же ее положил.
— Спрашивают Кэй, — пояснил он. — Трубку снял Финни.
— Вам, ребятки, чаю или крепкого ликера? — поинтересовалась Марта Солсбери.
— Крепкого ликера, — сказал Солсбери. Он взял Марту под руку, и она в недоумении подняла на него глаза.
Алэн прошел вслед за ними в большую комнату.
— Простите, сэр, вы не знаете, где может быть мисс Кэтрин? — спросил Финни, лакей. — Ее просят к телефону.
— Она наверху, — ответил ее отец.
— Нет, мне кажется, она спустилась, — сказала ее мать. — Я полагала, она с вами.
— Она, наверное, в музыкальной, — с трудом выдавил отец.
Лакей направился в музыкальную.
Марта Солсбери высвободила руку, выпорхнула в прихожую и пропела в трубку:
— Алло? О, Филлис? Минуточку, дорогая. Кэй где-то здесь. — Взгляд Марты остановился на застывших фигурах мужчин. Остановился всего лишь на секунду и скользнул дальше.
— А все-таки, мне кажется, она наверху, — заметил Алэн.
— Должно быть, — кивнул Солсбери.
— По-моему, она могла выйти бросить письмо, — повернувшись в их сторону, предположила Марта. — Вы не думаете, что это так и есть?
Ей никто не ответил. Фигуры остались неподвижны. Лакей вернулся из музыкальной и в ожидании дальнейших распоряжений молча стоял у двери.
— Я поищу ее наверху, — сказал Алэн.
— Фил, дорогая, она вам позвонит, — сказала в трубку Марта. — Прошу прощения. — И повесила трубку.
— Кэй? — донесся сверху голос Алэна. И тревожней: — Кэтрин?!
— В чем дело? — удивилась ее мать.
Солсбери ловил ртом воздух.
— Кэтрин! — позвал он. Как слепой прошел мимо жены и бросился по комнатам. — Кэтрин!
Лакей направился к окнам.
— В чем дело? — Марта семенила своими маленькими ножками. Сначала ее высокие каблучки застучали в направлении окна, потом в сторону лестницы.
— Я думал, она вышла на улицу, — сказал Финни, повернувшись от окна. — Но сейчас возле почтового ящика никого нет.
Миссис Солсбери покачнулась. Побледневший Алэн кричал, перегнувшись через перила:
— Кэтрин!
Солсбери вернулся в прихожую.
— Кэтрин! — умоляющим голосом взывал он.
Марта Солсбери встретилась взглядом с мужем и подняла руки, как бы защищаясь.
— Кэтрин! — позвала она. Ее высокий чистый голос срывался от волнения. — Кэтрин!
Было темно. Ночь, окутавшая дощатую хижину, шептала плеском озерной волны у покосившегося крылечка, шуршала листьями, топала торопливыми ножками маленьких зверюшек по тонкой крыше.
Кроме водопровода здесь не было никаких удобств. Освещение — керосиновая лампа с грязным стеклом. От окон еще не отодрали прибитые на зиму грубые доски. Внутри царил беспорядок: неприбранные кровати, книги на столе и на стульях, железная печка посреди комнаты. И никаких занавесок, ковриков, безделушек. Лишь пестрые индейские покрывала, брошенные на две койки, да и те разные.
Кэтрин Солсбери натянула на свои окоченевшие лодыжки краешек одеяла.
Мир рухнул на улице, прямо возле ее дома. Ей долгое время казалось, будто она кружит в какой-то пустоте, где не на что опереться.
Она была перепугана, растеряна, но и рассержена тоже. И теперь злость одержала верх над всем остальным. Она больше не боялась, что ей могут причинить физическую боль. Но кровь ударяла ей в голову при одной мысли о том, что ни родители, ни возлюбленный не знают, что с ней, и что ей запрещено сообщить им о себе. И она страдала, представляя себе их страдания.
Она была молода, здорова и, как и все юные существа, уверена в себе, и теперь лежала с мокрой головой на койке лицом к доскам с подоткнутым с боков пальто и покрывалом на ногах и старалась думать. Успокоиться и думать.
Он тоже молчал. Слишком много было ими сказано. У него болело горло от тщетных уговоров, бесполезных доводов. Он сидел на жестком стуле, облокотясь о стол и обхватив руками свою черную голову. Мрачный, изнуренный человек. Они боролись — она была против его безумной затеи с ее волосами, потом долго спорили.
Он, Сэмуэл Линч, этот странный парень, был изнурен. И как же легко он разгадал ее уверенность в собственной исключительности, ее детское тщеславное довольство собой! Как легко провел ее, заставил поверить, что привез ей щенка. Наврал, что на полу в машине копошится что-то маленькое, живое. И она поверила, залезла в машину, потому что он хотел закрыть дверь, чтоб не убежала собачка.
И тут из-за спинки переднего сидения на нее опустились его беспощадные руки. Горло сдавил шарф, не позволяя крикнуть. Она ехала, лежа вниз головой в узком пространстве между передним и задним сидениями. Полнейшая беспомощность, бессильная ярость, полный рот какой-то гадости. И не пошевелиться. Тьма под этим старым пальто была кромешная. Возмутительно.
— Холодно? — не поднимая головы, поинтересовался он.
— Да.
Он с усилием встал, железкой сдвинул конфорку и подбросил в печку дров. Красноватые блики подсвечивали его лицо снизу, оттеняя впадины на скулах, глубокие глазницы. У него было изможденное, трагическое и в то же время отрешенное выражение лица.
Она подняла воротник своего пальто.
— Хочется есть?
— Нет.
— Кажется, где-то есть бобы, — равнодушно заметил он и снова сел.
Сперва ей казалось, что ей хотят сделать больно, может, даже убить. Была минута, когда ее охватил ужас: а что, если ее ждет смерть? Но теперь она все могла себе объяснить.
Этот рассказ о каком-то Амбиелли и его бесчеловечном приятеле казался ей чистейшей воды вымыслом. Он ей рассказывал, а у нее было впечатление, что он все на ходу сочиняет.
Сейчас она была готова поверить, что тут не все выдумка. Но что Сэм на их стороне, это ей было не по душе. Где-то в глубине души сохранился страх за свою жизнь. Сэма силой заставили выполнить приказ этого Амбиелли. «Он как-то зависит от Амбиелли», — глубокомысленно решила она. Как — ей это не известно. Но это не имеет никакого значения. Такое в жизни бывает.
А его странные сердитые наказы не быть доверчивой можно объяснить тем, что он не хотел подчиняться приказу. Внять бы им. Она же пропустила их мимо ушей. Из этого она решила, что вовсе ему не безразлична.