– Да что за хрень здесь творится?! – кричу я и делаю шаг вперед. Не успеваю я понять, что происходит, как раздается громкий глухой шлепок, эхом звенящий в голове. И моя щека вдруг вспыхивает.
Она продолжает что-то говорить, но звон в ушах перекрывает ее голос.
И поскольку я чувствую, что тоже могу ее ударить, то отворачиваюсь. Беру все, что попадается под руку, и запихиваю в рюкзак. Потом поднимаю валяющуюся на полу записку и кладу ее в карман.
– Прочь с дороги, – цежу я сквозь зубы и отталкиваю ее в сторону.
– Иди? – лепечет мама тонким голосом, как будто ей вдруг стало нечем дышать. – Не уходи. Пожалуйста.
– Переночую у Мары, – бросаю я, открывая входную дверь. Потом оборачиваюсь и смотрю на нее: она так и стоит на пороге моей комнаты с выражением беспомощности на лице, а отец делает вид, что ничего не происходит. Тогда я говорю: – Ненавижу этот дом. Я действительно ненавижу этот дом! – и как можно сильнее хлопаю дверью. Я иду и не вижу дороги: очки запотели от горячих слез.
Свернув на его улицу, я чуть не струсила. Единственный источник света во всем доме – тусклый отблеск телевизионного экрана в занавешенном окне гостиной. Я подхожу к ступеням и кладу очки в карман куртки. Часы на телефоне показывают 23:22. Я стою на пороге и прислушиваюсь, ходит ли кто-нибудь по дому. Обдумываю, что скажу про вчерашний вечер, как объясню случившееся. Неожиданно начинает кружиться голова, как будто все внутри рвется наружу. Я сажусь на ступеньки. Мне просто нужно собраться с мыслями.
В 23:46 к дому подходит кошка. Она подбегает ко мне, как будто ждала моего прихода, начинает тереться о мои ноги своим гибким телом, тереться головой о мою ладонь. Потом запрыгивает мне на колени и лежит там, позволяя себя погладить. Решила составить мне компанию, хотя я всего лишь глупый маленький мышонок.
Ее урчанье успокаивает и согревает мои руки в холодную ночь. Снова смотрю на часы: 0:26. Он написал: «Надеюсь, увидимся». Я не могла ошибиться. Пытаясь достать записку из кармана, я меняю позу, и кошка смотрит на меня с осуждением.
Скрипит входная дверь. Я оборачиваюсь.
Кошка молниеносно спрыгивает с моих колен и забегает в дом. Я открываю рот, чтобы объясниться, но дверь уже захлопнулась – он меня даже не видел. Просто впустил кошку. Но я должна с ним поговорить. Сейчас же.
– Джош, подожди! – Мой голос звучит так тонко в пустой и темной ночи.
– Черт! – Он вздрагивает от неожиданности и смотрит на меня расширенными от испуга глазами. – Черт, – повторяет он, уже смеясь. – Ты меня напугала.
– Прости. Я просто… привет.
– Привет. Холодно же. Давно ты тут сидишь? – Он выходит на холод, закрывая за собой дверную сетку. Он босиком, на нем спортивные брюки и не очень свежая на вид футболка. Он трет глаза – наверное, я его разбудила. Ветер закручивает воронку из листьев и бросает их к моим ногам. Он съеживается от холода.
– Нет, – вру я, хотя зубы уже стучат. Долго – это сколько? Один час и четыре минуты – не так уж долго, если мыслить относительно.
Он оглядывает тихую темную улицу, где ничего не происходит. Протягивает руку. Я беру ее. Его кожа горячая, как огонь, но, наверное, мне так только кажется, потому что я замерзла.
– Ты почему не зашла и не позвонила в дверь? – спрашивает он, когда мы заходим в дом.
Я пожимаю плечами.
– С тобой все в порядке?
– Да. Все нормально. – Но я отвечаю слишком быстро, слишком резко, и он понимает, что я вру.
– Но я не понимаю. Почему ты сидела на крыльце? Я ждал тебя. Точнее, перестал надеяться уже пару часов назад.
– Я не знала, хочешь ли ты меня видеть, поэтому… – Я отвожу взгляд и смотрю на телеэкран. Потом оглядываюсь по сторонам. Он устроил в гостиной настоящий кавардак. Вязаный плед, раньше лежавший на спинке дивана, сполз и перекрутился, застряв между диванными подушками. Маленькие подушки на полу; вместо них на диване лежат две большие с его кровати, под удобным для просмотра телевизора углом. Журнальный столик завален мусором: слегка приоткрытая коробка от пиццы, банки от газировки, тарелка с недоеденной хлебной корочкой, три разных пульта.
– Иден… – медленно произносит он.
Я поворачиваюсь к нему.
– Что происходит? – он подозрительно смотрит на меня. – Ты что, под кайфом?
– Нет. – Я не принимаю наркотики. – С чего ты взял?
– Твои глаза… – Он берет мое лицо в свои руки и разглядывает его. – Они стеклянные и покраснели, как будто ты…
Я отворачиваюсь, чтобы на него не смотреть.
– Нет, я просто… – Но я не могу выговорить «я просто плакала». Пусть лучше думает, что я накурилась.
– Слушай, я рад, что ты пришла, хотя ты, наверное, считаешь меня полным идиотом. Но если ты принимаешь наркотики, тебе лучше уйти. Не хочу показаться жестоким, но… Я просто не хочу связываться, понимаешь?
– Да ничего я не принимаю, клянусь! Я не такая. – Кажется, он мне не верит. – Господи, что же ты обо мне думаешь? Что я из отбросов общества?
– Нет, – он вздыхает. – Но ответь мне честно, Иден: ты сейчас под кайфом?
– Да нет же! Я просто. – я откашливаюсь, – …я просто плакала. – Я выпаливаю эти три слова как одно, стараясь говорить как можно тише. – Чуть раньше. Ясно?
– О… – Кажется, Джош не знает, что на это ответить. Его лицо выражает нечто среднее между скептицизмом и жалостью. Мне неприятно видеть и то, и другое. – Хмм…
– Если хочешь, чтобы я ушла…
– Нет, оставайся. Правда. Можешь остаться. – Он берет мой рюкзак и кладет его на пол.
Я смотрю вниз, на свои ботинки, и тереблю молнию на куртке. Мне неловко, я смущена и чувствую себя уязвимой, ведь теперь он увидел еще одну прореху в моей броне.
– Чем хочешь заняться? – Я протягиваю руку, и наши пальцы соприкасаются. Вопрос риторический. Я прекрасно знаю, чем он хочет заняться. Иначе зачем попросил меня остаться?
– Мне все равно, – отвечает парень и берет меня за руку. – Иди сюда. – Он притягивает меня ближе и обнимает. От него пахнет мылом, чистым бельем и дезодорантом.
Я отстраняюсь слишком быстро – у меня просто не получается вести себя нормально. Когда он отпускает меня, голова начинает кружиться, как будто мы танцевали.
– Есть хочешь? Там пицца осталась. – Парень показывает на квадратную картонную коробку на журнальном столике. Она вся в жирных пятнах. – В холодильнике еще что-то должно быть.
Я открываю рот, хочу ответить «нет», но в животе урчит. Я и впрямь хочу есть. Я знаю, что не должна ничего хотеть. Не должна ни в чем нуждаться. Но в последний раз я ела батончик-мюсли за обедом. Кашлянув, я отвечаю:
– Кажется, да. Пицца сойдет. Но только если ты составишь мне компанию. Ты же сам будешь есть?
Джон улыбается.
– Конечно.
И я думаю: он милый, правда, очень милый. Он несет пиццу на кухню, а я, кажется, тоже начинаю улыбаться. Я слышу, как он гремит тарелками, нажимает кнопки на микроволновке, а потом раздается знакомый гул. Он появляется в проходе между кухней и гостиной и стоит, облокотившись о дверной косяк. Стоит и просто смотрит на меня. Без очков я вижу его нечетко. Не знаю, о чем он думает, но в кои-то веки это меня не пугает. Мы молчим, и это нестрашно. «Бип», – раздается сигнал.
– Сейчас приду, – шепчет он.
– Хорошо, – отвечаю я, но, кажется, он меня не слышит.
Джош возвращается в комнату с двумя тарелками от разных сервизов и по пути выключает локтем свет на кухне. Поставив тарелки на журнальный столик, садится рядом и спрашивает:
– Хочешь, посмотрим что-нибудь?
– Давай, – киваю я.
Он щелкает пультом, не задерживаясь ни на одном канале подолгу. Кейлин тоже так делает. Меня это страшно раздражает, но с Джошем все по-другому.
– Ничего интересного, – вздыхает он. – Может, это?
Он включает какую-то незнакомую передачу – ситком с закадровым смехом. Дурацкая комедия. То, что надо.
– Мне все равно. Давай это посмотрим. – Уже очень давно я не чувствовала себя так спокойно, как сейчас, сидя на диване в его гостиной с куском резиновой подогретой пиццы в руках, без макияжа, с растрепанными волосами, перед телевизором, где идет дурацкая передача. И он в старой пижаме рядом.
Парень съедает свой кусок меньше чем за минуту. Для меня всегда было загадкой, как у ребят получается есть так быстро. Неужели они не чувствуют себя свиньями? Наверное, нет. Он откидывается на диван, смотрит то на меня, то на экран и улыбается.
– Что? – наконец спрашиваю я.
– Тебе уже лучше?
– Угу, – киваю я.
– Хорошо. Ты всегда ешь так медленно или это потому что я здесь? – усмехается он.
– Это называется дегустацией. Никогда не слышал? – Кажется, мне действительно лучше, раз я уже начала подшучивать над ним.
– Никогда не видел, как ты ешь. Это очень мило. – Он смеется, и это выходит у него так непринужденно, что мне тоже хочется засмеяться.
Я проглатываю последний кусочек. Более вкусной пиццы я никогда не пробовала.
– Я выгляжу милой с набитым ртом? – спрашиваю я, не дожевав еду.
Джош кивает.
– У тебя тут соус. – Он касается краешка моих губ.
– Хватит смотреть, как я ем, это отвратительно! – Я вытираю рукой рот. – Вытерла?
– Иди сюда, я вытру. – Я наклоняюсь, продолжая вытирать губы. – Ближе. Дай посмотреть. – Я уже почти у него на коленях и тут понимаю, что он играет со мной. Он улыбается и целует меня в губы. – Все.
Я в шутку толкаю его в плечо и прижимаюсь к нему. Он обнимает меня. На экране по улице идет парень в костюме кролика.
– Какого черта мы это смотрим? – смеется он.
– Понятия не имею.
Парень берет пульт и выключает телевизор, потом садится на диван, вытягивает из-под нас плед и закутывает меня в него. Я лежу, положив голову ему на грудь.
– Так почему ты плакала? – наконец спрашивает Джош.
– Не знаю, – отвечаю я.
– Из-за меня? Из-за того, что случилось вчера?
– Нет. Нет, ты тут ни при чем. – Джош вздыхает с облегчением. – Ты прости меня за вчерашнее. Не знаю, что на меня нашло. – Я сама удивляюсь, как легко у меня получается извиниться – слова сами слетают с языка.