– Это все для меня? – с улыбкой спрашивает он.
Мне бы его убить, мне бы сделать еще миллион вещей, но я лишь спрашиваю дрожащим голосом:
– Что «все»?
Он молчит и лишь смотрит на меня с ухмылкой, шарит по мне взглядом, а мое сердце бьется так сильно, что его стук слышен в ушах. Видимо, я слишком осмелела. Забыла, как далеко простирается его власть. Он решил мне напомнить. Он уходит так же тихо, как вошел, а я от страха места себе не нахожу.
Ночью, в час семнадцать, когда Рождество уже наступило, просыпаюсь от металлического лязга. Сердце колотится, как бешеное, – он снова пришел, чтобы сделать это. Я уверена. Он пришел и стучит в дверную ручку.
– Иди? – шепчет кто-то за дверью.
– Кто это? – с трудом выдавливаю я.
– Кей. Впусти меня, – произносит громким шепотом Кейлин.
Я встаю и прижимаюсь ухом к деревянной двери.
– Ты один? – спрашиваю я.
– Один? Да.
Я отпираю дверь и приоткрываю ее на щелочку, чтобы убедиться, – за ней мой брат, и он действительно один.
– Что тебе нужно?
– Нам надо поговорить, – шепчет он. – Ты меня впустишь или нет?
Я отхожу в сторону, впускаю его и закрываю дверь.
– Ты что, спишь на полу? – спрашивает Кейлин, переступая через мой спальник.
– Спина болит, – вру я.
Брат садится на край кровати. Она скрипит. У меня внутри все сжимается.
– Иди, сядь. – Кейлин похлопывает по кровати, но я придвигаю стул.
– В чем дело? – вздыхаю я и смотрю на него, скрестив руки на груди.
– Иди, мы с Кевином сейчас гуляли с ребятами. – Он замолкает, словно ждет, что я как-то отреагирую. – С которыми раньше вместе играли в баскетбол. – Снова молчит, снова ждет реакции. – Они сейчас в выпускном классе.
Кажется, я понимаю, к чему он клонит, но пусть скажет сам – я хочу услышать это от него, все до последнего слова.
– И что? – спрашиваю я.
– Ммм… они рассказывали всякое. Про тебя. Это все, конечно, вранье, чушь полная. Но я просто хотел убедиться, что тебя никто… не обижает, – неуверенно произносит брат.
– А что они говорили?
Кейлин открывает рот и вдруг начинает смеяться.
– Боже, какой бред, что я вообще тебе это рассказываю. Дурь полная. Чушь какая-то. Они сказали… короче, говорят, что в школе тебя считают. – он замолкает, а потом бормочет сквозь зубы, – …шлюхой. Но ты не бойся, я за тебя заступился. Сказал, что такого быть не может. – Он качает головой, абсурдность происходящего по-прежнему его забавляет. – Ведь ты даже не знакома с Джошуа Миллером!
– Вообще-то, знакома, – отвечаю я.
– Что? – его голос дрожит.
– Вообще-то, мы очень хорошо знакомы, – с улыбкой говорю я.
Кейлин резко бледнеет и так же резко краснеет. А потом снова смеется.
– Прикалываешься, да? Конечно, прикалываешься. Ну ты даешь. До смерти меня напугала. – Он продолжает нервно смеяться и неотрывно смотрит на меня.
Но я не смеюсь и не улыбаюсь. Мое лицо не выражает абсолютно ничего.
– Погоди. Это ведь шутка, да?
Я продолжаю смотреть на него без эмоций, без сожаления.
Тогда он перестает улыбаться.
– Иди, пожалуйста, скажи, что это шутка. Прошу. – Брат все еще надеется, что я просто пошутила, а он не понял, как уже не раз бывало.
Я качаю головой и пожимаю плечами. Мол, подумаешь.
И он молчит.
Долго молчит.
А я, в общем-то, и не против. В последнее время я полюбила тишину. Она стала моим союзником. Тишина способна на многое. Плавное – не позволить ей вывести тебя из себя, и тогда она сделает тебя сильнее. Она станет твоим непробиваемым щитом.
– Это невозможно… Иди, ты… ты что, с ума сошла? – Обвиняющим тоном произносит он и крутит пальцем у виска. – Меня всего год не было, и ты вдруг… Господи… ты же еще ребенок!
– Ребенок? – фыркаю я. – Это вряд ли.
– Нет, Иден, ты не можешь так себя вести.
– Серьезно? А ты кто такой, чтобы указывать мне, что я могу, а что нет?
– Я твой брат, ясно? Вот кто я такой! Ты хоть представляешь, что они о тебе говорили? – Он показывает пальцем на дверь, как будто все те, кто называл меня шлюхой, набились как сельди в бочку в нашу гостиную по ту сторону двери.
– Меня это не волнует, – вру я.
– Нет, – говорит брат, как будто это «нет» все меняет. – Это не ты, Иди, – он машет рукой перед моим лицом. – Нет, нет! – Он твердит это «нет», как будто оно способно перечеркнуть все, что не подходит под его представление обо мне.
– А может, ты не прав? – спрашиваю я. Он, кажется, не понимает. – И это я? Откуда ты знаешь, какая я? Тебя же здесь не было.
Он игнорирует мой вопрос и продолжает диктовать свои условия.
– Послушай. С ним ты встречаться больше не будешь. С Миллером, я имею в виду. Ты еще слишком маленькая, Иди. Тебе четырнадцать, а ему восемнадцать.
Разница в целых четыре года! Ты только подумай! Это как если бы вы с Кевином…
– Прекрати! Прекрати, слышишь? – Я не желаю знать про «нас с Кевином». – Во-первых, мне уже пятнадцать. Во-вторых, я и не собираюсь с ним больше встречаться, но лишь потому, что сама так решила. – Неправда. – Но я буду видеться, с кем хочу, и делать то, что захочу! И твое разрешение мне не требуется!
– Ты понимаешь, что тебя просто используют, да? – вырывается у него. – Ты же не слепая и не думаешь, что кто-то на самом деле.
– Никто меня не использует! Ничего ты не знаешь, Кей. Никто меня не использует. Никто!
– Брось, Иди, конечно, использует! И я говорю тебе об этом, потому что мне не все равно, ясно? Они охотятся за такими, как ты, Иди, ты должна.
– За такими, как я? Ну-ка, расскажи, гений, что это значит – «такие, как я»?
– Наивные и невинные, глупенькие – вот кто им нужен, слышишь? Они тебя с потрохами сожрут и выплюнут. Ты понятия не имеешь, с кем связалась! Они попользуются тобой и выбросят. Я-то знаю, Иди. Сто раз видел, как они это делали. Эти парни… им просто плевать. Ты правда думаешь, что ты им нужна? Ерунда все это!
– Все было не так. Джош не такой. – Но я осекаюсь. – А с чего ты взял, что мне не все равно? С чего ты взял, что я сама их не использую? – Я говорю «их», хотя на самом деле никого, кроме Джоша, не было. Но сейчас это уже не важно.
Брат морщится, как будто я пытаюсь втолковать ему законы ядерной физики.
– Используешь для чего?
Я отвечаю его же фирменным тоном, делая вид, что передо мной величайший в мире тупица:
– А сам не догадываешься, Кейлин?
Это заставляет его замолкнуть. Он тихо качает головой, как будто пытается отогнать промелькнувшие мысли, стереть их, как надпись на грифельной доске.
– Слушай, – произносит брат, – не знаю, что с тобой творится, но если станешь продолжать в том же духе, у тебя будут неприятности.
– Убирайся вон из моей комнаты, – абсолютно спокойным голосом говорю я.
– Иди, пообещай, что хотя бы будешь предохраняться. Вы же пользовались…
– Кейлин, прошу, я же не полная идиотка.
– Я просто беспокоюсь, Иди, – говорит брат каким-то уж очень озабоченным тоном.
Его искренность выводит меня из себя.
– Ах, значит, теперь ты начал беспокоиться? – Вспыхнувший в груди огонь охватывает все жизненно важные органы, окутывает густым черным дымом сердце и легкие. – Сейчас самое время, чтобы начать беспокоиться, – цежу я сквозь зубы. – Большое спасибо, но мне это уже ни к чему!
– О чем ты?
Но я уже сболтнула лишнего.
– Беспокойся лучше о себе. – Мне стоит больших усилий не добавлять «придурок» в конце каждой фразы. – И не лезь не в свое дело. – Придурок. – Я сама о себе позабочусь, ясно? – Придурок. – Уходи. Вон. Сейчас же!
Он поднимает руки и встает. У двери оборачивается, смотрит не на меня, а мимо, и произносит твердо, решительно:
– Знаешь, я тебя не узнаю.
И уходит.
А я закрываю дверь, запираю замок, отпираю, еще раз запираю и для верности дергаю за ручку.
– Эй, – шепчет мне на ухо мужской голос, – говорят, ты горячая штучка.
Я оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с этим парнем. Я его помню – он из баскетбольной команды. Стоял рядом с Джошем на этом самом месте в тот день в коридоре, когда Джош передал мне записку. Но он не один – их двое. Второй мне тоже знаком – старшеклассник, не баскетболист, но из компании Джоша. Этот похож на модель из каталога одежды для спорта и отдыха – мышцы не подтянутые и сухие, как у спортсменов, а выпуклые, литые, будто он все свободное время проводит в тренажерном зале.
Первый учебный день после зимних каникул. В коридоре больше никого. Уже поздно, уроки закончились, а я помогала мисс Салливан регистрировать новые книги.
– Что ты сказал? – отвечаю я, надеясь, что, возможно, его не расслышала.
– Я сказал, что ты любишь покувыркаться, да? – Парень из баскетбольной команды пытается коснуться моей щеки. Я начинаю пятиться назад, захлопываю шкафчик, надеваю рюкзак и иду к выходу. Кожа горит и чешется, а перед глазами вспыхивает сигнал: ОПАСНОСТЬ ОПАСНОСТЬ ОПАСНОСТЬ.
Второй – красавчик со страниц каталога – бросает мне вслед:
– Не убегай. Мы просто хотели кое о чем тебя спросить.
– Да, о чем? – резко отвечаю я, пытаясь казаться храброй, спокойной и крутой. А сама как можно быстрее шагаю по коридору к выходу.
Красавчик отвечает:
– Думали, ты согласишься сыграть в нашем фильме.
– Понимаешь, мы тут небольшое кино снимаем, – вступает баскетболист. – Ходят слухи, что ты очень опытна в этом… эээ… жанре. Вот и решили взять тебя на главную роль.
Человеческий мозг – поистине уникальный орган. Несмотря на тошнотворные мысли, которые возникли в этот самый момент, в глубине души я поражена, что этот тупица знает слово «жанр» и употребил его правильно.
– У тебя отличные рекомендации, между прочим, – добавляет красавчик и покатывается со смеху.
Я ускоряю шаг, потому что мне становится страшно. Иду как можно быстрее, не переходя на бег, но ноги тяжелеют с каждым шагом. Двое моих преследователей не отстают, гогоча у меня за спиной.