Приходит ответ:
жду не дождусь
– Мам, ты же терпеть не можешь торговые центры. И Маре тоже нужно кое-что купить. К тому же ты не можешь бросить все это… – Я окидываю взглядом горы украшений и искусственного снега.
– Ну, хорошо, – уступает она. – Но в ближайшие две недели постарайся не гулять все время, ладно? Брат приезжает не так часто, как нам хотелось бы… и как хотелось бы ему. Мы должны постараться чаще быть вместе, всей семьей.
– Ты лучше ему это скажи. Это же он будет все время проводить с Кевином.
– Не волнуйся, Кевин в этом году не сможет присоединиться к нам.
Я засовываю телефон поглубже в карман.
– Что ты имеешь в виду? Мир рухнул, что ли?
– Иди, хватит. – Мама закатывает глаза. – Не знаю. Кейлин просто сказал, что Кевин остановится у себя. У Армстронгов. Больше мне ничего не известно, – она всплескивает руками.
– Ну слава богу, – говорю я.
– Ничего не слава богу. Но это нормально, наверное. Они же все-таки его семья, – замечает она.
– Я это уже давно твержу.
– Ну… – начинает мама, но замолкает. Просто «ну».
Я уже думаю написать Трою и все отменить, но при мысли о предстоящей встрече с Кейлином чувствую тяжесть в груди, даже несмотря на то, что он приедет без своей второй половины.
Может, в 17.30? – пишу я Трою.
Мара с мамой на неделю уехали к бабушке, но она оставила мне запасной ключ. На экстренный случай. Знай об этом ее мама, у нее припадок бы случился. Как и у моих предков. Плавным образом потому, что я только что получила учебные права и мне пока нельзя водить машину. Но это наименее серьезное преступление, которое я намерена совершить сегодня, так что мне плевать.
Выруливая на парковку, вижу, что Трой уже на месте.
– Привет! – окликаю я его, выходя из машины. – Давно ждешь?
– Не-а, – тихо отвечает он, отбивая невидимый мяч. – Только пришел.
Подхожу ближе. Он выглядит как-то иначе в свете заходящего солнца. По сути, еще день, а я же никогда не видела его при свете солнца. Но даже его поза, его взгляд кажутся другими.
– Что случилось? – спрашиваю я и встаю напротив. Никогда не замечала, что мы одного роста. Впрочем, мы с ним никогда и не стояли вот так, лицом к лицу. Он вечно сидит – на диване, на полу, еще где-нибудь. Сидит, развалившись, и курит.
– Что? Да ничего, – отвечает он, пожимает плечами и убирает волосы за уши. В голове проносится ужасная мысль: он знает, кто-то рассказал ему про меня и его брата.
– Тогда почему ты такой? – спрашиваю я.
– Какой? – растерянно отвечает он и оглядывается.
– Не такой, как обычно. Сердишься, что ли?
– Да нет, не сержусь. Ты что? – Он медленно расплывается в улыбке. – Уже выпила, что ли? У тебя паранойя, подруга, – со смехом заключает он. И даже эти его слова звучат как-то иначе.
– Да нет же, ты просто… какой-то другой! – выпаливаю я.
– Просто я не за рулем и трезвый. Наверное, поэтому выгляжу не совсем нормально! – Он снова смеется. – Ведь для меня это состояние неестественно! Я тебя ждал.
– А. – Об этом я как-то не подумала. Не представляла даже, что такое возможно. – А, – повторяю я и смеюсь, – тогда все ясно.
– Значит, не можешь расслабиться? – с улыбкой спрашивает Трой, кладет руку мне на плечо и начинает массировать мне шею.
Он так сосредоточенно смотрит на меня – я его таким еще не видела. Он подходит ближе. Я делаю шаг назад. Нельзя, чтобы он меня поцеловал. Только не сейчас. Я смотрю вниз. Потом делаю еще один шаг назад. Он тоже смущенно смотрит себе под ноги.
– Пошли в машину, – парень растирает руки, – холодно тут.
– Спасибо, что согласился встретиться, – говорю я, включая печку.
– Какие проблемы, – Трой пожимает плечами и вытаскивает из-за кресла бутылку, завернутую в пакет. – А ты чего такая напряженная? – спрашивает он и смотрит на меня.
Он передает бутылку мне, и я делаю большой глоток.
– Семейные проблемы.
– Понятно. – Парень включает радио на идеальную громкость.
Мы несколько раз передаем друг другу стеклянную емкость. Трой откидывает пассажирское сиденье и почти лежит, глядя в ветровое стекло на солнце, клонящееся к закату над деревянным замком. Я смотрю в ту же сторону: на небо, на глазах меняющее цвет, как во сне. Это не тот черно-белый мир, к которому я привыкла. Этот мир полон жизни, он дышит. И я в нем живу – это невероятно.
– Ты всегда такая? – спрашивает он.
– Какая? – Я с трудом выдавливаю из себя слова.
Парень делает последний глоток и прячет бутылку под сиденье.
– Красивая, – он смотрит на меня из-под полуприкрытых век.
Я улыбаюсь. Потом медленно наклоняюсь и целую его. Все вокруг замедляется. Он нежно касается моего лица, и я сразу вспоминаю Джоша. Мы целуемся очень долго. Его поцелуй медленный, нежный, тягучий, как мед, – совсем не такой, как у его брата.
– Надеюсь, я это вспомню, – шепчет он, и мы начинаем смеяться, и хохочем, и никак не успокоимся.
Следующее, что я помню – мягкий приглушенный свет, мешающий мне спать. Вокруг какое-то шевеление. Кто-то снимает мои ботинки. Стягивает куртку. Я слышу шаги. Открываю глаза. И упираюсь взглядом в потолок своей комнаты, залитой теплым золотистым светом настольной лампы.
Глаза снова слипаются. И тут я вспоминаю, как припарковала машину Мары перед ее домом; как шла в темноте по сугробам, вставляла ключ в замочную скважину. Экран телевизора в гостиной.
Я открываю глаза. Надо мной стоит Кейлин.
– Кейлин? – бормочу я.
– Все в порядке, Иди, – отвечает он. – От тебя разит спиртным, – шепчет брат, упершись, руками в бока.
– Почему я в кровати? – спрашиваю я и сбрасываю одеяло. – Не хочу спать в кровати.
– Тихо. – Он накрывает меня одеялом. – Даже знать не хочу, как ты добралась до дома, с кем и где была и чем занималась! – сердитым шепотом отчитывает меня Кейлин.
– Замолчи. – Я закрываю уши. По крайней мере, мне кажется, что я это говорю.
– Ты пришла домой и вырубилась прямо на пороге, Иди! Предки ничего не знают. Они уже спят.
– Уходи, – хнычу я.
– Тебе надо проспаться.
И снова становится темно.
– Мара, привет! – К нашему столу в библиотеке подходит Камерон. Садится и мельком смотрит на меня. Я в наушниках, и он даже не утруждается заговорить со мной. Но я киваю ему в знак приветствия и уменьшаю громкость до минимума, чтобы подслушивать их приглушенный разговор. При этом я рассеянно пролистываю толстенное пособие по подготовке к Академическому оценочному тесту. Его принесла мисс Салливан, заметив, что я не готовлюсь, а читаю журнал. После зимних каникул вся школа просто помешались на этом тесте. Все вдруг стали такими серьезными, аж жуть: ходят, хлещут энергетики и переоценивают ценности.
– Привет! – отвечает она и, кажется, улыбается всем телом.
– Что делаешь? К тесту готовишься?
– Пытаюсь. – Она вздыхает и роняет голову на руки. – Кошмар! – Учебник захлопывается, и она теряет свою страницу.
– А не хочешь вместе заниматься? – спрашивает он. – Какие у тебя планы на завтрашний вечер? Ко мне Стив придет, будем готовиться. Ты тоже приходи. Получится учебная группа. Будем морально поддерживать друг друга, – парень смеется. – И она пусть приходит, если хочет, – он кивает в мою сторону. Я переворачиваю страницу.
– Спасибо за предложение, но у меня на вечер планы. У нас обеих. Наверное. Мы с этим парнем Алексом идем на вечеринку, так что… – При Камероне Мара отзывается об Алексе не иначе как об этом парне. А Камерон с каждым упоминанием о нем все заметнее морщится. Мара точно знает, что делает, как и я знаю, что делаю. Почти всегда.
Я поднимаю глаза. Камерон просто смотрит в глаза Маре и молчит.
– Что? – невинно спрашивает она.
– Когда тебе это надоест, дай мне знать. – Он встает и на секунду кладет руку ей на плечо, а потом уходит. Мара оборачивается и провожает его взглядом.
Я снимаю наушники. Она поворачивается ко мне; глаза круглые, как блюдца.
– О боже, – шепчет она и хватает меня за руки, – что это было? Ты поняла?
– Ну да.
– И что мне теперь делать? Пойти за ним? Он на меня сердится? – Мара тараторит. – Догнать его?
– Нет, не догоняй. И он не сердится, а просто ревнует. – Я улыбаюсь. – Мои поздравления.
– Что? – она растерянно смотрит на меня.
– Брось, разве ты не с этой целью все время твердила про Алекса? – Я закрываю учебник – этот разговор явно займет остаток урока, если не остаток моей жизни. – Чтобы Камерон приревновал?
– Нет. То есть не совсем. Конечно, в каком-то смысле… – Подруга задумывается и расплывается в улыбке. – А ведь это хорошо, да?
– Учитывая, что ты уже три года в него влюблена и он наконец отреагировал – да, я бы сказала, неплохо, – смеюсь я.
– Отреагировал, – восторженно повторяет она.
Никогда бы не подумала, что в пятницу вечером окажусь в гостях у Камерона, в его гостиной, с его родителями, приносящими нам напитки и закуски, и путающейся под ногами ши-тцу. И уж точно никогда бы не подумала, что Камерон с его пирсингом, панкготическим прикидом, знаменитыми синими волосами и потайными татуировками (Мара клянется, что они у него есть), окажется ребенком из образцовой семейки.
Мы сидим по-турецки на гигантских пуфах за большим круглым журнальным столиком из полированного дерева, я – напротив Камерона. Это его мама настояла, чтобы мы уселись на эти пуфики. Мара уходит в туалет – наверное, хочет в десятый раз нанести блеск для губ. Я оглядываюсь: обстановка в гостиной самая что ни на есть традиционная. На стене над диваном – картина с изображением мирно проплывающего под мостом кораблика, повсюду нежные нейтральные цвета, ваза с букетом бледно-желтых тюльпанов на маленьком столике, чье единственное предназначение, видимо, в том, чтобы быть подставкой для вазы с букетом бледно-желтых тюльпанов.
Мне в ладонь утыкается маленькая мордочка.
– Как ее зовут? – интересуюсь я у Камерона.