Она кладет голову ему на плечо. Он целует ее в лоб, а заметив, что я смотрю, смущенно улыбается. Я поворачиваюсь к Стиву. Тот тоже смущенно улыбается и сосредоточенно смотрит на экран. Полный отстой. Даже больше, чем отстой.
Кино на французском с субтитрами. Почему-то Мара забыла меня предупредить. Через пять минут я перестаю следить за титрами. А потом вообще закрываю глаза. И где-то между сном и явью слышу свой собственный капризный голос:
– Нет, я хочу быть собакой… я всегда собака, Кевин.
И я переношусь туда, но только не в качестве себя самой. Я наблюдатель, посторонний, сидящий с ними за столом. Вот я вижу, как она садится напротив него. Я словно смотрю кино и выискиваю знаки, предпосылки того, что должно произойти всего несколько часов спустя. Он тянется через стол и с улыбкой ставит напротив нее маленькую металлическую фигурку собаки.
– Спасибо, – пропевает девочка и чувствует, как ее лицо краснеет. Краснеет из-за него.
– А я, значит, буду шляпой, – разочарованно вздыхает он.
– Нет, лучше ботинком. Ботинок лучше, чем шляпа. – Выбор невелик. Естественно, все хотят быть собакой. Машину они потеряли еще несколько лет назад в той злосчастной игре в «Монополию», когда всем пришлось срочно бежать в дом, чтобы укрыться от дождя. Осталась тележка, наперсток, шляпа и ботинок. Девочке кажется, что ботинок лучше остальных – ведь он может ходить. По крайней мере, в теории. Шляпа, наперсток, тележка одинаково бесполезны[3].
– Ладно. Раз тебе кажется, что ботинок лучше – буду ботинком. – Он улыбается, глядя на девочку через стол. Они одновременно ставят свои фишки на поле «СТАРТ», и она не может понять – то ли она сделала так, чтобы их пальцы коснулись друг друга, то ли он. – Хочешь, чтобы я был банкиром? – спрашивает он. Она кивает. И вдруг у нее возникает странное чувство в животе – приятное чувство. Он вспомнил, что она терпеть не может быть банкиром. Ей это льстит. Ее щеки зарделись. Какая же она дурочка.
Он дважды обошел игровое поле, а она так и сидела со своими дешевыми приобретениями. Купила авеню Балтик, но потом ей достался «шанс», и пришлось вернуться на три клетки назад и заплатить подоходный налог. Ей никогда не везло в «Монополию».
– А где мой брат? – спросила девочка как бы невзначай. Кевин с Кейлином никогда не расставались. Странно как-то. И странно, что он вдруг начал воспринимать ее всерьез и добровольно проводит время в ее компании.
– По телефону разговаривает. – Ему выпало одиннадцать очков, и он купил площадь святого Карла; теперь у него была монополия на все розовые поля. Он построил два дома на авеню Виргиния.
– С кем? – спросила она. Ей очень хотелось, чтобы он продолжил с ней говорить. Выпали один и два: снова «шанс». Пятнадцать долларов – сбор в пользу малоимущих. – Вот гадость! – ругнулась она приличным словом, как и положено хорошей девочке. Не могла же она сказать «черт» или что похуже.
И тут он улыбнулся ей, как не улыбался еще никто. Впервые ей стало неловко, что на ней эта детская фланелевая ночнушка со спящими бассетами.
– Со своей подружкой, с кем же еще, – ответил он и забрал у нее деньги.
– Она симпатичная? Как считаешь? – спросила она. Он выбросил две четверки и заграбастал себе авеню Нью-Йорк и все оранжевые поля.
– Не знаю. Наверное. А что?
Она пожала плечами. Она видела девушку брата только на фотографии, но успела заметить, что та очень хороша собой. И почему ей вдруг стало любопытно, считает ли Кевин ее симпатичной? Может, потому, что сама не была красавицей? Локти и коленки торчат, грудь плоская. Кевин вряд ли считает ее симпатичной. Она боялась, что никогда не станет выглядеть привлекательно.
Ей досталось шесть и четыре. Отправляйся в тюрьму.
– Ну что за издевательство? Теперь еще и в тюрьму! – воскликнула она и показала ему карту.
– Вот гадость! – передразнил он девчачьим голосом.
– Эй! – Она улыбнулась, но потом поняла, что он над ней смеется и пнула его под столом.
– Ай! Ладно, ладно. – Он построил дом на авеню Иллинойс и Марвин-Гарденс, а она надеялась выкинуть дубль, чтобы выбраться из тюрьмы.
Когда пришла ее очередь, она встряхнула кубики двумя руками и бросила. Один скатился с игровой доски и остановился на краю стола – шестерка. Второй упал на пол и укатился под стул, на котором сидел Кевин.
– Что там? Что там? – спросила она, заглядывая под стол.
– Шестерка, – сказал он и положил кубик на стол шестеркой вверх. – Ты свободна, – улыбнулся он.
– Правда шестерка? – Девочка не любила жульничать.
– Богом клянусь, – кивнул он и поднял руку, как для присяги.
Она с подозрением взглянула на него и наконец решила:
– Не верю.
– Ого. До сих пор не научилась мне доверять? Обидно, Иди. Правда. – Он говорил как-то странно, почти серьезно, но при этом улыбаясь. Девочка не понимала, на что он намекает. Но его слова заставили ее занервничать и испытать приятное волнение. Как будто за столом происходило что-то еще, кроме игры в «Монополию». Вот только что именно – она не знала.
– Хорошо. Я верю тебе. Доверяю, – произносит девочка.
Мне хочется ее ударить. Встать и стряхнуть со стола игровое поле, собачку и ботинок, пластиковые домики и бумажные деньги. Девочка застенчиво улыбается, а я смотрю ему в глаза и понимаю то, чего не понимала она: вот он, тот самый момент. Он уже давно это задумал, это было ясно, но именно тогда понял, что сделает это и что она позволит ему уйти безнаказанным.
– Хорошо, – он снова улыбается. – Теперь твоя очередь.
Она передвинула собачку на игровом поле, думая лишь о том, как он смотрит на нее – как на девушку или как на ребенка, который вечно путается под ногами. Сделала вид, что что-то попало ей в глаз, и сняла очки.
– А у тебя подружка есть? – спросила она как можно более спокойным голосом. Помню, как билось ее сердце, когда она ждала ответа, как вспоминала всех красивых девушек, которых видела с ним.
– Есть, – ответил он, как будто это был самый дурацкий вопрос в истории человечества.
– О. Значит, есть? – Она пыталась говорить спокойно, но вышло так, будто она сожалеет об этом, будто ее это огорчает. Она снова бросила кубики и с трудом сложила в уме выпавшие числа.
– У тебя восемь. А ты только семь шагов сделала, – деловито поправил ее он. Она сдвинула собачку еще на одну клетку. – Ждала другого ответа? – вдруг спросил он, каким-то образом прочитав ее мысли.
Она взглянула на него. Без очков его черты слегка расплывались перед глазами.
– Другого? Нет. С какой стати?
– А у тебя есть парень? – спросил он.
Она задохнулась. Он издевается, это точно.
– Парень? Да, конечно, – буркнула она и взяла очки. Но вдруг почувствовала его ладонь на своей руке. Всего на секунду.
– Ты симпатичная без очков.
Она в буквальном смысле перестала дышать.
– Я… правда? – Она заткнула за уши растрепанную отросшую челку. Прошла через старт и забрала свои двести долларов. Сердце словно замерло.
– Да. Я уже давно заметил. – Он потянулся через стол, пристально глядя на нее. – У тебя еще остался этот шрам. – Кевин коснулся ее лба в том месте, где виднелся шрам. В том месте, где он у меня до сих пор.
Она тоже потянулась к нему, зеркально повторяя его движения. Ошарашенная происходящим, она лишилась дара речи и боялась, что потеряет сознание.
– Помнишь тот день? – прошептал он, улыбаясь, как будто тот день и для него что-то значил, как будто он запомнился ему, как и ей. – В больнице. Когда ты упала с велосипеда.
– Да, – пролепетала она. Он словно понял, что она все время только о том дне и думает. Что ей кажется, будто ничего более романтичного с ней никогда не случалось и не случится.
– А ты хотела бы, чтобы у тебя был парень? – прищурившись, спросил он девочку. – Тебе уже нравятся мальчики, да?
– Я… да, но… я…
Она совсем растерялась. Что он хочет знать? Как будто спрашивает, хочет ли она, чтобы он стал ее парнем. Но нет. Нет, конечно же, нет, молча сказала она себе. Поглядела на свою плоскую грудь и подумала: не может быть, конечно же, нет! Кроме того, у него есть подружка. Он только что сам сказал. И он намного старше ее, он слишком взрослый, думала девочка. Но эта улыбка… что она значит?
Из комнаты вышел брат девочки, встал у стола, посмотрел, как они играют.
– Кев, ты не обязан с ней нянчиться. Она сама найдет себе занятие. – Он улыбнулся. А девочка даже не поняла, нужно ли на него обижаться. Ей бы разозлиться на него за такие слова. Но она почему-то не злилась. Брат ушел на кухню и тут же вернулся с пакетом чипсов под мышкой и двумя бутылками пива. – Пошли, – шепнул он Кевину, боясь, как бы отец не заметил, что они крадут его пиво.
Но девочке хотелось играть дальше, хотя она и не до конца понимала, в чем заключается эта игра. Ей хотелось закончить. Потому что ей казалось, что сегодня, возможно, самый важный вечер в ее жизни.
– Иди, – позвал ее Кейлин. Указал на нее пальцем, а потом приложил его к губам – универсальный призыв к молчанию. – Поняла?
Она кивнула. Она считала их такими крутыми, и ей льстило оказаться причастной к их преступлению.
Кевин отодвинул стул и встал.
– Отлично поиграли, Иди.
Ребята вышли из комнаты с украденным пивом и чипсами. Девочка сделала несколько вдохов и выдохов, пытаясь дышать нормально, потом надела очки, как и было положено. Убрала разноцветные деньги и пластиковые домики, собачку и ботинок. Свернула игровое поле и убрала его в разваливающуюся коробку, а потом отнесла игру на обычное место – на полку в чулан. Но все равно у нее осталось чувство, что что-то не так.
Она на цыпочках пошла в гостиную, поцеловала маму и папу и пожелала им спокойной ночи. А потом отправилась спать в одиннадцать часов. Она знала точное время, потому что, закрывая дверь своей комнаты, услышала голос диктора из выпуска новостей: «Одиннадцать часов вечера. Вы знаете, где ваши дети?» Она легла, плотно подоткнула одеяло и отодвинула своих плюшевых зверей подальше к стенке. Плюшевые звери для маленьких, а ей так надоело быть маленькой. Глупая, глупая девочка.