– Да. – Еще никогда в жизни я не была так уверена в ответе.
– И в этот раз не будешь просто дышать в трубку? – усмехается он.
– Нет, – улыбаюсь я.
Парень кивает и машет мне на прощание.
– Ты чего не в школе? – бормочет Кейлин. Он все так же лежит на диване, как и несколько часов тому назад. Не спит, а просто смотрит в пустоту. Даже не смотрит на меня, когда я вхожу.
– Кей, нам надо поговорить.
– Иди, прошу. Я сейчас не могу.
Мне его жаль. Жаль, что брат узнал такое о своем лучшем друге. И еще больше жаль из-за того, что ему предстоит узнать от меня.
– Принести тебе что-нибудь?
Он качает головой и закрывает глаза.
Иду на кухню и наливаю ему стакан холодной воды из холодильника. Потом сажусь на пол у дивана.
– Вот.
Он медленно садится и делает глоток.
– Спасибо.
– Кейлин, это важно. – Наконец мне хватает храбрости говорить. Впервые за долгое время моя проблема перестает быть неважной и незначительной. Впервые за долгое время я перестаю быть незначительной.
Но он даже не сразу меня слышит.
– Ладно, – в конце концов произносит он, ставит стакан на журнальный столик и трет глаза. У него совершенно потерянный вид.
– Кейлин, я должна рассказать тебе кое о чем, и очень важно, чтобы ты меня выслушал и не прерывал.
– Ладно, ладно. Я слушаю.
Я делаю глубокий вдох. У меня получится.
– Так. Это нелегко… совсем нелегко. Даже не знаю, с чего начать…
– С начала? – саркастически предлагает он, не догадываясь, что на самом деле помогает мне.
– Хорошо. Начну сначала. Как-то ночью… – я запинаюсь. И начинаю заново. – Я тогда училась в девятом классе… я никогда никому не рассказывала, но той ночью… все спали… и Кевин зашел в мою комнату…
– Господи, Иди, ты можешь не запинаться?
– Пожалуйста, не прерывай меня. – Я поднимаю руку, и в кои-то веки брат замолкает. – Он зашел в мою комнату посреди ночи и… – Не могу произнести это слово, глядя на него, поэтому закрываю глаза руками. Только так я смогу рассказать. – Он лег в мою кровать, – я делаю вдох, – и изнасиловал меня. Он изнасиловал меня, Кейлин. Я никогда никому об этом не рассказывала, потому что Кевин сказал, что убьет меня, если я расскажу. И я поверила ему. Поэтому и знаю, что все обвинения против него – правда. Потому что он и со мной это сделал. И мне очень жаль, потому что тебе, конечно же, не хочется это слышать. Но если ты не поверишь мне, Кей. – я осекаюсь и перевожу дыхание, – …ты мне больше не брат.
Я выдыхаю. И жду. Вдыхаю. И жду.
Он молчит.
Я медленно открываю глаза. Думала, что Кейлин смотрит на меня, но нет – он сидит, зажав уши и крепко зажмурившись. Он повернулся в мою сторону, ссутулился, свернулся калачиком. Не шевелится. Я даже не слышу, чтобы он дышал. Не знаю, что сказать, поэтому молчу. Я оставляю его в покое. У него в голове все должно уложиться. Надеюсь, брат мне поверит и выберет мою сторону. Я жду.
– Я… – начинает он, но осекается. Я смотрю на него. – Я… я просто не понимаю, что ты такое говоришь, Иди, – бормочет Кейлин, зажав ладонью рот. Потом выпрямляется и смотрит на меня. – Я не по-ни-ма-ю, как это про-и-зо-шло!
Брат произносит каждое слово по слогам медленно и отчетливо. Внимательно смотрит на меня, словно ищет ответ, но я тоже не понимаю, как это произошло.
И тут он вскакивает и начинает ходить по комнате, словно тысяча мыслей одновременно проносятся у него в голове.
– Нет, – бормочет он себе под нос, заворачивает за угол и заходит в свою комнату.
Я хочу окликнуть его, но тут слышу грохот. Как будто мусоровоз врезается в стену дома. Кейлин кричит: «Черт, черт, черт!» Ревет, как раненый зверь.
Ноги сами несут меня к его двери. Я смотрю, что он наделал, что делает. Все, что стояло на комоде, – трофеи школьной славы, баскетбольные кубки, медали, дипломы, фотографии и модели машин, которые они с Кевином подолгу склеивали вместе, – валяется на полу в куче, похожей на лужу рвоты с ошметками воспоминаний. А он голыми ногами лупит по двери шкафа.
Брат никогда не давал волю эмоциям. Нет, пару раз я видела, как он злился; бывало, он выходил из себя, но таким не был никогда. Кейлин разворачивается, бросается к комоду и хватается за углы. Я зажимаю рот рукой, чтобы не закричать «не надо!» – ведь я знаю, что он собирается сделать. Опрокинуть комод. А тот, должно быть, весит больше, чем мы вместе взятые – это же старый антикварный комод, принадлежавший еще нашим прабабке с прадедом. Наверняка и стоит кучу денег. Так и вижу, как сооружение падает, пробивает дыру в полу и проваливается в подвал. Но почему-то ничего не делаю: просто сжимаюсь и смотрю, как комод шатается, а пол скрипит под его весом.
Потом все прекращается. Комод снова встает на четыре ножки, а Кейлин перестает кричать. Он стоит посреди комнаты, тяжело дыша, стоит прямо напротив, смотрит на меня и, кажется, наконец меня видит. Наконец все понимает. В его глазах блестят слезы, и он щиплет себя за нос и прижимает к глазам кулаки, пытаясь остановить слезы.
– Не понимаю, – повторяет он, только на этот раз уже не чеканит слова: его голос дрожит и срывается. Потому что теперь он понимает.
У него подкашиваются колени, брат опускается на пол, и я тоже кое-что понимаю. Это касается не только меня. То, что случилось, затрагивает всех нас.
Я держу ее визитку в дрожащей руке. Услышав гудки, еще раз перечитываю ее имя.
Кейлин отвозит меня в участок в центре города. Я до крови сгрызаю ногти. Кейлин делает резкие глубокие вдохи, но я не слышу, чтобы он выдыхал. Мы не произносим ни слова, и лишь поднимаясь по высоченной мрачной лестнице полицейского отделения наконец заговариваем.
– Кейлин, тебе необязательно со мной идти. – Мне хочется избавить его от лишних переживаний. Каково ему будет выслушивать все в подробностях?
– Нет, Иди. Я тебя одну не брошу.
Мы выкладываем все из карманов и проходим через металлоискатель. Полисмены в пуленепробиваемых жилетах проводят по нашим рукам и ногам ручными детекторами. Мы идем по стрелочкам и поднимаемся на четвертый этаж. Я медленно толкаю двойные двери и ищу детектива Дориан Доджсон в большом помещении, где стоит куча столов, компьютеров, стульев, звонят телефоны и бегают серьезные люди с папками.
– Иден, я рада, что ты так быстро смогла прийти, – К нам подходит детектив Доджсон. – Кейлин, рада снова тебя видеть. Давайте найдем более спокойное место и поговорим.
– Детектив…
– Зови меня Дориан, – отвечает она.
– Хорошо. Дориан, Кейлину необязательно присутствовать, так ведь?
– Нет.
– Иди, я не уйду, – настаивает Кейлин.
– Иногда чем меньше людей присутствует при таком разговоре, тем лучше. Понимаешь? – Дориан чувствует, как я боюсь.
Кейлин кивает и, кажется, испытывает облегчение.
– Понимаю, – отвечает он. – Иди, позвони, когда закончишь, и я сразу за тобой приеду. Я буду в баре через дорогу – с бело-зеленым навесом, помнишь? Это рядом.
Он протягивает Дориан руку и учтиво кивает.
– Спасибо, что привел ее, Кейлин, – благодарит она. – Береги себя.
Она проводит меня в комнату, где есть окно, рядом с ним горшок с каким-то растением, диван и журнальный столик. Комната совсем не похожа на кабинеты для допросов, что показывают по телевизору.
– Некоторые вещи может быть трудно вспомнить, – предупреждает она и ставит передо мной банку диетической колы. – Но постарайся как можно подробнее описать, что случилось.
Мне, наоборот, жаль, что все вспоминается так легко.
– Он зашел в мою комнату. Это случилось в 2:48 – тогда я посмотрела на часы, – а в 2:53 уже закончилось, – рассказываю я. Но мои слова не отражают всю правду.
Пять минут. Каких-то триста секунд. Это мало или много? Все зависит от того, что успевает произойти за это время. Будильник звонит, ты нажимаешь на «ВЫКЛ», снова засыпаешь и просыпаешься через пять минут, как будто их и не было. Но вот ты выступаешь перед классом, все смотрят на тебя, или ты у зубного и тебе ставят пломбу – тогда пять минут тянутся очень долго. А если тебя унижает и мучает тот, кому ты доверяла, тот, с кем ты вместе росла, тот, кого ты любила, то пять минут покажутся вечностью. Такие пять минут длиннее всей оставшейся жизни.
И как рассказать о том, как его губы почти касались моих? Как объяснить, насколько одинокой я чувствовала себя в тот момент, как будто нет никого в целом мире, кто мог бы мне помочь и помешать ему. И никогда не будет. Как выразить всю глубину моего страха, когда он пригрозил убить меня, как объяснить, почему я поверила ему сразу и безоговорочно? Я перевожу дыхание, смотрю Дориан прямо в глаза и стараюсь подыскать слова, которые бы объяснили то, что объяснить словами невозможно.
Я рассказываю, как могу, описываю все нелицеприятные подробности.
Она поддакивает мне: «угу, угу… ммм», а еще спрашивает: «как именно он держал твои руки? Можешь показать? Была ли пенетрация?» Что за слово такое, пенетрация – ну как можно так говорить? «Он применял силу? Больше необходимого? Это было до или после? Ты могла позвать на помощь? Можешь еще раз рассказать, как именно он заткнул тебе рот рубашкой? Ты теряла сознание? Опасалась за свою жизнь? И он пригрозил убить тебя, если ты расскажешь о том, что случилось?»
Это длится несколько часов. Я повторяю все тысячу раз. Потом она вручает мне папку, стопку бумаги и ручку, и приходится еще раз описывать все письменно, в ее присутствии. Я исписываю несколько страниц, и у меня начинает болеть рука. Я делаю перерыв, встряхиваю рукой, вытягиваю пальцы.
– Это ужасно, что я ни о чем не рассказала, да? – спрашиваю я.
– Почему?
– Если бы я рассказала, он бы не… я хочу сказать, другие не пострадали бы.
– Когда тебя угрожают убить, это не пустые слова, – спокойно замечает женщина.
– Но что, если.
– Нет. Никаких «что, если», – твердо заявляет она. – Ты правильно сделала, что пришла ко мне, Иден.
– Откуда вы знаете, что правильно, а что нет? – спрашиваю я и думаю о том, как все теперь изменится.