Конечно, многообразие страны лишает возможности рассказать о типичной деревне, об индийской деревне вообще. В Северной Индии плоскость равнин, перерезанных межами и земляными валами, которыми одно поле отделяется от другого, кое-где прерывают группы домов, поставленных посреди разбегающихся пыльных дорог и открытых солнечному свету. Вокруг ни кустика, тень отбрасывают лишь глиняные заборы, напоминающие наши среднеазиатские дувалы.
Бихарские деревни, состоящие из круглых хижин, теряются в красиво возделанных полях пшеницы и сахарного тростника. Бенгальские деревни видны далеко. Они расположены на естественных или насыпных холмах, которые спасают их от частых здесь наводнений. Внизу поля риса — ровные, как правило, заболоченные.
В Ориссе и Южной Индии деревни укрыты пальмами. Искривленные ряды стволов пальм на межах очерчивают границы полей.
Керала — одна сплошная деревня, один сплошной сад, разбитый на ступени-террасы и прерываемый лишь руслами речек, в пойме которых растет рис.
В Раджастхане на желто-серой твердой земле пустыни редко разбросаны кое-как обработанные участки и мелкие однодворные поселения — дхани.
И все же кое-что в облике индийских деревень можно считать общим. Русский человек прежде всего замечает, что дома в них обычно не деревянные, а глинобитные, саманные либо каменные, крашенные белым, нередко двухэтажные; много также хижин из тростника, камыша, бамбука, чаще всего круглых или овальных, похожих на юрты.
Характерной чертой деревенской жизни является бездорожье, хотя на Юге положение несколько лучше. В Бенгалии в период дождей дороги вообще исчезают под водой, и основным средством передвижения становится лодка. В Раджастхане дожди так редки, что дорожная проблема там не очень остра. Если не обращать внимания на пыль, можно путешествовать в любом направлении.
В Гуджарате я поехал в деревню, интересную для историка. Мне повезло — уполномоченный по выращиванию хлопка в Броче, очень любезный мистер Моди собрался туда же по делам, так что в нашем распоряжении оказался казенный джип.
Когда машина свернула с асфальтового шоссе, выбралась из кювета и покатилась, лавируя между колючими кустами и поднимая тучи пыли, мистер Моди развел руками и, словно продолжая разговор, счел необходимым объяснить:
— Есть у нас еще такие дороги.
Я сочувственно промычал, но удержался от замечания, что мне знакома подобная картина.
Позже я попросил одного своего товарища съездить в эту деревню опять: работа была не закончена.
Но наступили дожди, и он сообщил мне, что проехать туда пока невозможно.
Проблема дорог решается по-разному. Их, конечно, строят, но протяженность их совершенно недостаточна. Чаще индийские сельчане идут по пути приобретения мотороллеров, мотоциклов и велосипедов, способных, как известно, преодолеть любые препятствия. Сохраняется и традиционное пристрастие к двуколке, запряженной парой быков.
Однажды американский социолог, индийский экономист и я беседовали на излюбленную тему горожан — о судьбах индийской деревни. Американец, кстати сказать, занимавшийся исследованием кастового строя деревни, жаловался на консерватизм ее жителей, не желающих перенимать новую технику.
— Взять хотя бы знаменитую индийскую двуколку с ее огромными колесами. Она тяжела и неудобна, грузоподъемность ее ничтожна. Обычная телега — просто чудо техники по сравнению с нею. Но крестьяне упорно цепляются за двуколки, известные еще со времени Мохенджо-Даро.
Археологическая культура Мохенджо-Даро и Хараппы, или Индская цивилизация, существовала в 3000-2000 гг. до н. э. и считается началом индийской истории.
— Но примите во внимание, дорогой друг, — мягко возражал индиец, — состояние наших доро г. Ведь на четырех колесах по ним можно не проехать. Так что консерватизм наших крестьян в данном случае объясним.
Подобного рода обсуждения — не новое явление. По существу они ведутся вот уже двести лет, с момента прихода англичан в Индию. Презрительно взирали колонизаторы на «бестолкового» пахаря, который не имел лошади, «предпочитал» медлительных волов, употреблял деревянный плуг с небольшим железным наконечником (его даже нельзя было назвать лемехом, потому что он рыхлил, но не переворачивал пласт), не знал «правильного» севооборота, пахал то слишком часто, то слишком редко и, уж конечно, слишком мелко.
Много раз англичане пытались внедрить европейский железный плуг, ввести «правильный» севооборот, научить, наконец, индийского крестьянина уму-разуму. Но все усилия цивилизаторов разбивались об его, казалось, необъяснимую пассивность и нежелание изменить традиционным методам.
Потребовались долгие годы изучения индийского сельского хозяйства, прежде чем стала вырисовываться истинная картина. Конечно, никто не станет отрицать, что крестьянин в Индии и в других странах консервативен. Он, безусловно, больше доверяет тысячелетиями накопленному опыту своих предков, чем новомодным приспособлениям и ухищрениям, часть из которых, как показывает тот же опыт, бывает ненужной или даже вредной для урожая.
Индийский земледелец за многие века создал собственную систему обработки земли, приспособленную к почвам, климату, имеющимся тягловой силе и удобрениям. Основой системы служит тот самый проклинаемый экономистами как символ технической отсталости плуг, который вовсе и не плуг, а соха. Этот плуг действительно бывает целиком деревянным — «палка с вертикально торчащим сучком» (так его презрительно именовали англичане). Но употребляется он только на легких лессовых, хорошо обработанных, размягченных орошением почвах. Там он вполне пригоден. Если же почва чуть тверже или если это залежь, индиец всегда, по крайней мере в течение двух тысячелетий, надевает на рабочую часть железный наконечник. А для подъема целинных и для вспашки черных почв, довольно распространенных на Декане, применяется плуг, который и поднять-то тяжело и в который запрягают парами шесть или восемь быков.
Разные плуги и разные упряжки нужны порой для одного и того же поля, находящегося на разных стадиях индийского оригинального севооборота. Так, для первого посева поле обрабатывается очень тщательно — производится несколько вспашек-рыхлений, вручную собираются корневища сорняков, и хорошо разбиваются комья. Но зато потом, лет пять-шесть, а то и все десять или двадцать, его засевают ежегодно почти без обработки лишь после легкого боронования поверхностного слоя.
Некоторые читатели, возможно, слышали об оригинальном методе обработки земли, предложенном Терентием Мальцевым. Статьи об этом не раз печатались в газетах, изданы книги самого Мальцева. Я читал все эти материалы со странным чувством: долгое время мне казалось невероятным, что может быть какая-то связь между Сибирью с ее суровым климатом, необозримыми колхозными полями пшеницы и тропической Индией с ее мелкой агрикультурой риса. А связь прослеживалась.
Сибирский самородок, овладевший современной агрономической наукой и ставший крупным ученым, на основе опыта и размышлений разработал систему, поразительно напоминающую ту, которая была создана многими поколениями неграмотных индийских земледельцев!
Теоретические принципы системы Т. Мальцева излагать я, конечно, не буду, но замечу, что предложенные им глубокая безотвальная вспашка раз в несколько лет, удаление по возможности всех сорняков, а затем лишь боронование и посев без вспашки — это и есть индийская система. И самое поучительное, что урожаи в Курганской области, где применяется метод Мальцева, из года в год растут и достигли рекордных для Сибири цифр.
Напрашивается вывод, что об отсталости индийского сельского хозяйства надо бы говорить очень осторожно. Принятая там система земледелия неплоха, и не надо ее бездумно уничтожать только потому, что она отличается от общепринятой европейской.
Вместе с тем урожаи в Индии на протяжении последних ста лет снижаются — это тоже факт, и с ним республика не может мириться, особенно при бурном росте населения. В чем же причина? Видимо, дело как раз в том, что отличает колхозную Сибирь от Индии с ее обнищавшим, забитым крестьянством, в характере общественных отношений. Это они не обеспечивают правильного функционирования агрономической системы, которая считается «отсталой».
Прежде всего индийская агротехника предполагает большую неравномерность в количестве труда, прилагаемого к полю в разное время. Это означает не только сезонные колебания занятости (сев и уборка, например, требуют мобилизации всего деревенского населения, а в остальное время люди сидят без работы), но и колебания в трудовых усилиях в разные годы.
Поле надо вспахивать тяжелым плугом раз в пять-десять лет, однако держать все эти годы необходимые три-четыре пары быков невыгодно, и непосильно даже для среднего крестьянина. Разумеется, подобная трудность давно осознана, и индийские крестьяне придумали, как ее частично преодолеть. Бедные хозяйства иногда объединяют свой скот, чтобы по очереди вспахивать участки. Поля отдельного крестьянина (их всегда несколько, даже если земли немного) находятся обычно на разных стадиях кругооборота — одни поля в данный момент нужно пахать, другие лишь бороновать, третьи остаются под паром. Наконец, можно на короткий срок занять быков у богатого соседа.
Система «супряги» и взаимопомощи, наверно, хорошо действовала в древности, когда общинный быт приглушал стремление к личной выгоде. Теперь же «объединение усилий» нескольких семей на практике нередко означает, что бедняк отдает своего единственного быка в хозяйство богатого «сотоварища» и работает весь сезон на него, урывая несколько дней для собственного поля. Заем быков тоже стал очень дорогим удовольствием — за это надо расплачиваться трудом, долей урожая или деньгами. В результате земли деревенской мелкоты — а ее большинство — оказываются просто плохо обработанными.
Кроме того, индийская система не меньше, чем европейская, нуждается в применении удобрений — а их-то не хватает. Издавна здесь употребляли доступные виды удобрений — навоз, компост из травы, золу.