Однажды просыпаюсь там — на Бибиковском. Что такое? Идет стрельба по всему бульвару. Выбегаю, оказалось — красные ворвались в Киев, гонят белых.
Ну, тут наше спасение! Однако на улицах стреляют так, что ходить рискованно. Э, была не была, надо же связаться со своими. Красные бойцы! Но подступиться к ним не просто. Это же регулярная армия в бою. Я все-таки подошел.
— Здравствуйте, товарищи.
— Здравствуйте.
— Какая это часть?
— А тебе какое дело?
— Не Федько ли командир?
— А ты откуда знаешь?
— Полагается мне кое-что знать.
— Смотри, будешь много знать — голову не сносишь.
— Это ничего. Где же Федько-то?
Нет, не отвечают. Народ неразговорчивый. Я с удовольствием отметил, что красноармейцы начеку. И продолжал допытываться:
— Федько, видимо, не скоро приедет. А где у вас штаб полка? И какой это полк?
— Тебе зачем?
— Нужно для связи.
— Ты что, подпольный?
— Да вроде так.
— Ну, так полк наш Пятьдесят второй.
— Лунин у вас командир?
— Да.
— А где штаб Лунина?
Раз я назвал фамилию командира, красноармеец уже отнесся ко мне с доверием.
— Тут Федько должен проехать. Жди.
Гляжу — катит по улице автомобиль. Красноармеец подсказал:
— Ага. Это автомобиль Федько и есть.
Я вылетаю на середину улицы и вздымаю руки, чтобы остановить машину. Но, во-первых, я оброс бородой за это время. Во-вторых, на мне была довольно дрянная шинелька. Все же автомобиль остановился.
— Здравствуй, Федько.
Он на меня уставился.
— Черт побери! Дыбец?
— Дыбец.
— Как же ты сюда попал?
— Еле-еле вырвался из махновских лап.
— А жинка где? Жива?
— Жива. Мытарствуем вместе.
— Беги за ней. Тащи ее сюда. А я поеду на Крещатик, посмотрю, как мы там воюем. Буду проезжать обратно через полчаса. А ты с жинкой стой на этом же месте. Я вас подберу.
— Понятно. Бегу.
— Погоди. — Федько сунул мне пачку николаевок. — Денег небось ни черта нет. Наверное, живешь у бедняков. Расплатись. И возвращайся сюда с жинкой.
Автомобиль тронулся. Я опрометью бросился на Кузнецкую улицу — минувшей ночью Роза спала там. Прибегаю. Розы нет. Куда-то отлучилась. Наконец отыскал ее. Спешим к назначенному месту. Но пока мы туда подоспели, белые уже оттеснили наших, захватили улицу. На всякий случай огрели и нас пулеметной очередью. Снова мы отрезаны. Разочарование такое, что только силой воли себя сдерживаешь.
24
Ну, что же делать? Еще терпеть уже невмоготу. Единственное спасение — убираться по Днепру.
К этому времени мы уже знали, что из-под Гомеля, находившегося на территории красных, люди ездят в Киев на лодках, закупают в Киеве соль и везут обратно. И это занятие очень прибыльное. И таких лодок очень много.
Стали ходить на берег присматриваться. Действительно, именно так дело и обстоит. Подошли к одному дядьке:
— Пассажиров вверх будете брать?
— Каких пассажиров? С тобой хлопот не оберешься.
— Обыкновенных граждан. Паспорт в порядке.
— Тогда ничего. Можно.
— Сколько возьмешь?
— Николаевские есть?
— Есть.
— Хорошо. Цена такая: сотенную с носа.
Пришлось поторговаться. Он согласился за сто рублей перевезти двух человек. Потом вновь оглядел меня.
— Ты так не езди. Во-первых, возьми пуда два картофеля. А то чем будешь кормиться? Ехать ведь десять дней по Днепру. Во-вторых, купи соли. А то спросят: зачем едешь?
— К родственникам.
— Не поверят. Ты скажи, что будешь торговать солью. А мы скажем, что ты наш крестьянин.
Внял я благому совету. Купили мы с Розой около пуда картофеля. Загнали ее последнее кольцо, которое она получила от матери. Загнали ее часы. Я не любитель обременяться большим грузом, но, кроме картофеля, приобрел и полпуда соли.
Однако дядьку, с которым я условился, мы упустили. Он уехал без нас. Договорились с другим. Тоже бородатый мужик. Тут я был уже умудрен опытом: еду-де с солью.
— Ладно, за сто рублей царскими двоих возьму.
И мы отчалили. Этих лодок было множество. Называются они дубы. Многие десятки таких дубов всякий день уходили вверх из Киева. Поднимает эта лодка пудов двадцать пять — тридцать. А условие такое: сел, бери весло, греби. Грести против течения — чертова работа. У меня моментально вздулись мозоли. Но все-таки гребу. Плывем.
Двигаемся день, другой. На пути — пограничная охрана белых. Проверка паспортов. У меня все оказалось в порядке. Никаких подозрений.
— Зачем едете?
— Как зачем? Соль везем.
— Ишь ты, спекулянт.
— А чем жить? Надо же кормиться.
Офицер спрашивает:
— Где же твоя соль?
Я неопределенным жестом показываю на лодку. Она полна мешками с солью. Не разберешь: где моя, где не моя.
— Ну, ладно, иди.
Охрана у кого-то водку отняла, у другого продукты отобрала. У нас с Розой отнимать нечего. Словом, дуб был проверен. Мы отъехали.
Бородатый хозяин дуба долго на меня смотрел.
— А я хотел тебе сказать, что у тебя солишки маловато. Но ты сам сообразил, показал на лодку. Видать, парень с головой.
— Не бойся, твоя соль мне не нужна.
— Да я не к тому. Я к тому, что котелок у тебя работает.
Плывем дальше. Это была, как сказал наш бородач, последняя белая стража, особенно опасная, а дальше путь свободен. Но на дубе мы еле продвигались. Кое-где нужно было брать веревку, впрягаться по-бурлацки и вытаскивать на себе этот проклятый дуб.
А уже шел октябрь. Ночи холодные. На ночь останавливаемся, разжигаем костер из тальника. От такого топлива больше дыма, чем огня. Около костра и спали. На мне шинелишка, на Розе синий больничный халат, который не спасал от холода. Брюки мои окончательно приняли неприличный вид, протерлись на заду от непрестанной гребли. Но днем я опять упорно греб.
Дня через два встретили бронепароход под красным флагом. Ох, наконец свои! С парохода дали команду: лодкам подъехать! Подъехали. Командир спрашивает:
— Что там в Киеве? Какие пароходы у белых?
Я в ответ кричу:
— У них три парохода.
— А пушки установлены?
— Устанавливаются.
— А, значит, додумались.
Я сообщил общие сведения о войсках в городе. Рассказал, что Федько врывался в Киев.
— Это знаем без тебя. Ну, отваливай. Чего ждете? Отчаливай, а то будем стрелять.
Мы отчалили. Гребем, удаляемся от парохода. Дядька на меня посматривает:
— А глаз у тебя хороший.
— Что же, человеку глаз дан для того, чтоб видеть.
— Оно верно. Ну, ребята, навались, греби.
Снова и снова работаю веслом. А по ночам все холодней. Злющая осень. Неожиданно выпал снег. Это уже была беда. В наши с Розой планы вовсе не входила такая ранняя зима. Мужики стали говорить, что утром, может быть, реку схватит лед. Всю ночь от холода не спали. Натянули крестьяне шатер. Внутри развели костер. Ну, мочи нет — один дым. Тальник сырой, кое-как тлеет. Выйдешь из палатки — холод, войдешь — дым. Промучились всю ночь.
Наутро мужики посоветовали:
— Лучше идите пешком. Часто бывает, что лодки вмерзают в лед среди Днепра, а потом мы сами на подводах выбираемся.
Мы с Розой подумали-подумали, решили идти пешком. Привязал я свои полпуда соли на спину, туда же взвалил и мешок с остатками картошки, и двинулись мы в путь. В первый день сделали около двадцати километров. Такие концы нам уже были не внове. У какого-то крестьянина переночевали. Ужинали картофелем. Поделились и с хозяином.
25
На следующий день прошли еще километров двадцать пять. Опять падал снег и тут же на земле таял. У нас целыми днями мокрые ноги. Но когда идешь, ничего, ноги не стынут. А ночью забираешься в крестьянскую избу и отогреваешься.
Утром мы увидели на реке другой бронепароход под красным флагом. Днепр все-таки не замерз. Вот он, пароход, рукой подать, но как к нему подойти? Он стоит на середине Днепра. Зашагали мы в ближайшую деревню. Прокрутились до вечера. День-то короткий. Искали, у какого мужика есть лодка. Вечером никто не решился ехать. Переночевали. А рано утром подрядили парня, чтобы он довез нас на лодке к броне-пароходу. К нашему счастью, пароход подошел к берегу и набирал дрова. Значит, лодочник нам не понадобился.
Мимо часового я вбежал на пароход. За мной проскочила Роза.
— Ведите к капитану! — потребовал я.
Однако капитан оказался не военным человеком. К нам вышел военный комиссар. Я представился:
— Так и так, я такой-сякой, бывший военком боевого участка Красной Армии.
— А документы?
— Какие же документы, когда я прошел пешком столько-то верст сквозь расположение белых? Вот паспорт, выданный белыми.
— Ничего не выйдет. У меня жесточайший приказ: никого не брать на борт. Я не могу ослушаться.
— Как хочешь, но меня только силой снимешь.
— А нам недалеко ходить за силой. Сбросим, и точка. Приказ для меня не шутка.
Разговор идет на высоких нотах: я ругаюсь, он ругается. Подходят матросы. И вдруг возглас:
— Товарищ Дыбец! Здравствуй!
Кто-то меня обнимает. Я его не помню, а он меня узнал.
— Ты что, военком? На кого напал? Да ты знаешь, кто это такой! Он у нас богом был. Иди, товарищ Дыбец, с женой в кубрик. Никому тебя в обиду не дадим.
Комиссар сделал вид, что чем-то занят, и ушел. Нас провели в кубрик. Сидим, отогреваемся. Входит комиссар.
— Сейчас будем отчаливать. Вы лучше сойдите.
— Нет, не сойду, брат.
— Тогда договоримся по-хорошему. Мы через два часа должны остановиться около плавучей базы. И вас пересадим на базу. Дайте слово, что перейдете на базу, и я прикажу отчаливать.
— Ладно, даю слово. Но ты уговори, чтобы база нас взяла, а то, если и она откажет, придется нам только прыгать в Днепр.
Пароход отчалил. Мы с Розой сидим среди матросов. С нами наша картошка и соль. Поделились с братишками. Кто-то вскипятил чаек, и за кружкой чая этот матрос, который меня знал, расписывал мои подвиги. В такой беседе время, как вы понимаете, для меня пролетело незаметно.