Кстати, миссис Хадсон подобрала для Басины вполне подходящую одежду: красивое темно-синее платье с белым отложным воротником, светлые нитяные чулки и бордовые лаковые туфельки. Они (как и многие другие вещи) остались у нас от двоюродной племянницы хозяйки, Элли Клайн, гостившей у нас на Бейкер-стрит позапрошлым летом. Они оказались для Басины несколько великоваты, но зато мгновенно превратили ее из чумазого «арапчонка» в приличную и очень симпатичную английскую девчушку.
Я, находясь внизу, слышала, как великий сыщик нетерпеливо ходит у себя в комнате в ожидании возможности задать Басине необходимые вопросы, но ничем не могла ему помочь. Да, мне тоже хотелось услышать рассказ девочки, но нельзя же мучить бедное дитя! Пусть и в самом деле немного отдохнет и придет в себя.
Между тем короткий зимний день начал постепенно клониться к закату. Фиолетовый сумрак лондонских улиц сделался мутным, густым и вязким, его, как всегда, резко разрывали четкие квадраты желтых окон и расплывчатые круги газовых фонарей. И я решила, пока не поздно, пойти погулять. Выскочила через свой кухонный дверной лаз на улицу и побежала по привычному маршруту.
— Сосиска на ножках, сосиска на ножках! — раздалось тут же сверху.
Я даже не подняла голову — ясно же, что это рыжий разбойник Пигсли. Не обращая на него внимания, я сделала свои дела и понеслась вдоль длинного забора, отгораживающего наш задний двор от соседнего, — искать кота Барти. Но того нигде не было видно.
— Что, своего дружка ищешь? — ехидно спросил сверху Пигсли. — Так его нет — ему Ганси и Труди изрядно надавали.
— За что? — удивилась я.
— За то, что дружит с тобой, — злорадно прошипел рыжий. — Это же просто неприлично — чтобы благородный уличный кот и якшался с какой-то вшивой шавкой! Позорище невероятное!
— Интересно, Пигсли, а ты себя тоже считаешь благородным? — ехидно спросила я у кота.
— Конечно! — надулся тот от гордости. — Разве могут быть какие-то сомнения? Я — настоящий джентльмен улиц и лорд лондонских дворов! От самого рождения и до самой своей смерти!
— Тогда скажи, Пигсли, за что тебя хотели утопить? Не за воровство ли? А разве благородные коты так поступают — тащат чужую еду?
Рыжий зло, противно зашипел: бывшие хозяева и в самом деле едва не утопили его — за то, что воровал на кухне. Надо сказать, Пигсли раньше жил в весьма приличном доме, был всегда сыт, ни в чем не нуждался, но не смог удержаться, стал красть еду. Натуру ведь не исправишь! Его поймали, что называется, с поличным и собирались сурово наказать…
Пигсли с большим трудом удалось вырваться и скрыться в каких-то подвалах, с тех пор он живет в нашем районе. И очень не любит людей. А также собак — за то, что мы им помогаем. Но если разобраться, рыжий сам виноват в своих бедах: жил в тепле и уюте, его хорошо кормили, любили, даже лечили, когда болел. Но все-таки начал потихоньку таскать хозяйскую еду: подцеплял острым когтем мясо из кастрюли, уволакивал в темный угол и съедал втихую. А кому это нравится? Вот и получил, что называется, по заслугам.
Барти же, наоборот, с самого рождения — настоящий благородный уличный кот, домашней жизни никогда не знал. И она ему, пожалуй, даже не нужна — слишком высоко он ценит свою волю и независимость. Его девиз: пусть голодно, зато свободно. Поэтому, кстати, Барти и не захотел войти в банду Бальтазара, хотя ему не раз предлагали. А ведь мог бы сейчас каждый день есть мясо и колбасу! А не какие-то там объедки из помойки… Но он решил, что, согласившись, утратит часть своей независимости и кошачьей вольности. И наотрез отказался.
Его поступок вызывает у меня чувство искреннего уважения: далеко не каждый уличный кот способен на такое — пожертвовать гарантированным куском мяса ради свободы… Поэтому Пигсли отчаянно завидует Барти: ему пришлось долго просить и унижаться, чтобы его соизволили принять в банду, и он до сих пор в ней на третьестепенных ролях… Мелкая сошка, так сказать, по сути — кот на побегушках. А это очень, очень обидно! Какое уж тут благородство!
— Кстати, — продолжил рыжий, — что у вас там за девочка в квартире появилась? Я заметил ее через окно.
— Это племянница миссис Хадсон, — совершенно спокойно ответила я, — приехала сегодня утром. А тебе до нее какое дело, рыжий?
— Да так, ничего… А мальчика в вашей квартире нет?
— Мальчика? — сделала я удивленные глаза. — Нет, конечно.
— Может, мистер Холмс прячет его у себя?
— Да ты и правда дурак, Пигсли! — громко рассмеялась я. — Неужели ты думаешь, что от меня можно что-то скрыть в нашей квартире? Я бы сразу его учуяла, в два счета. Нюх у меня — не хуже, чем у полицейской ищейки! Вот, например, хочешь, я скажу, что ты ел сегодня?
И принюхалась:
— Ага, рыбьи кишки! Значит, ты все еще лазаешь по помойкам, Пигсли? Тебя плохо кормят у Бальтазара, дают жалкие объедки, ты голодаешь? Нет, не похоже: ты очень располнел за последнее время, разъелся, можно сказать, стал толстым… Значит, это лишь твои воровские привычки?
— Не твое дело! — зло зашипел рыжий разбойник. — Что хочу, то и делаю, что люблю, то и ем. Я свободный кот!
— Да-да, верю, — иронично произнесла я. — Такой свободный, что дальше некуда! Вон, кстати, тебя уже зовут, беги скорее, а то получишь от братьев. И отнюдь не вкусный кусочек ветчины, к которому привык!
И кивнула на соседнюю крышу, где появился одноглазый Ганси. Он с явным презрением смотрел на меня сверху и зло щурился. Тоже меня не любит… Как и я — всех их, усатых-полосатых бандитов Бальтазара.
Ганси повелительно махнул лапой рыжему — давай, мол, за мной. И тот, прошипев на прощание еще пару ругательств, мгновенно исчез. Да, очень свободный кот, нечего сказать!
Но мне все-таки нужно найти Барти, узнать, как у него дела. И помочь, если что. Но это — потом, а сейчас — скорее обратно в квартиру: во-первых, холодно, я уже изрядно замерзла, во-вторых, Басина, надо думать, уже проснулась и пьет чай с миссис Хадсон. Значит, Шерлок тоже спустился в нашу комнату и ждет своей очереди, чтобы поговорить с девочкой. А мне тоже хочется присутствовать при этом важном разговоре. Интересно же!
Глава десятая
Я оказалась права: миссис Хадсон действительно уже с удовольствием угощала Басину чаем. Более того, на столе стояла фарфоровая тарелочка с моими обожаемыми миндальными бисквитами. Из-за этого мерзкого Пигсли я чуть было не пропустила свое любимое лакомство!
Через полминуты я уже сидела возле миссис Хадсон и внимательно слушала — Басина начала рассказывать. Доктора Ватсона с нами не было — он еще не вернулся после дневных визитов. Я пару раз умильно посмотрела на Холмса, слегка поскулила — и получила свой миндальный бисквит. И еще позволила Басине погладить себя по спинке — чтобы не боялась меня и окончательно успокоилась. Таким образом, в нашей комнате воцарилась добрая, доверительная атмосфера, располагающая к неспешной дружеской беседе.
Басина говорила спокойным, тихим голосом, медленно, иногда замолкая на минуту-другую. Однако, как я поняла, не потому, что плохо знает английский язык, вовсе нет, а потому, что эти воспоминания причиняли ей боль.
— Однажды к нам в фургон пришли чужие, неприятные люди, — рассказывала девочка, — и стали убеждать папу принять участие в одном деле… Нужно было залезть в музей и выкрасть украшения царицы Нефед. Они стоили очень дорого… Обещали нам за это много денег, а мы очень в них нуждаемся — чтобы вернуться обратно в Египет. Заработать на билеты у папы никак не получается. Этим людям требовался худой, ловкий мальчик, циркач — такой, как я, вот и обратились к нам. Они же не знали, что я девочка, папа при людях всегда называл меня Азимом! В конце концов отец согласился — иначе нам домой никогда не попасть, и уговорил меня. Мне объяснили, что надо сделать: как забраться в воздуховод, снять решетку, разрезать стекло алмазом и что именно взять…
Позапрошлой ночью папа подвез меня к музею и помог забраться наверх. Я влезла в воздуховод и долго ползла по нему, а затем увидела решетку и сняла ее — как мне объяснили. Это оказалось совсем несложно. Потом я спустилась вниз по шторе и подошла к витринам, стоящим у стены. Мне сказали, что открывать их ни в коем случае нельзя, нужно лишь осторожно разрезать стекло алмазом. Что я и сделала. Я достала украшения и сложила их в два мешочка, которые мне передал папа. Затем забралась обратно в дыру и поползла назад. На улице я отдала оба мешочка папе, и он похвалил меня, сказал, что я очень храбрая и умная девочка, все сделала правильно. Затем мы вернулись в наш фургон. Было поздно, и никто нас не видел…
А утром к нам снова пришли те неприятные люди, и папа отдал им один мешочек, второй же еще ночью отнес куда-то и спрятал. Куда, я не знаю, спала в это время. Я ведь так переволновалась и так устала!
Я решила, что все на этом закончилось, но вчера ночью снова пришел один из этих страшных людей и стал требовать у папы остальные украшения. Они долго спорили, папа не хотел отдавать, и тогда этот человек ударил его ножом. Я в это время сидела под цирковыми костюмами — папа успел накрыть меня, но все слышала. Мне было очень страшно, особенно когда стали стрелять… Я заметила, что папа ранен, хотела помочь ему, но он сказал, что мне нужно спрятаться и никому не показываться, особенно — полиции. И что меня будут искать плохие люди, а потому их тоже следует опасаться. Мне удалось незаметно вылезти в окно и забраться в клетку к Симону, нашему цирковому льву. Я знала, что он мне ничего плохого не сделает, ведь до этого я часто кормила его и чистила клетку, а мистер Хальве, хозяин и дрессировщик, платил мне за это. Там, в этом домике, всегда тепло, можно прятаться долго… Я хотела просидеть у Симона до тех пор, пока не вернется папа, но очень испугалась, когда ваша собачка начала на меня лаять. Вот и выскочила наружу, решила: а вдруг она меня укусит?
— Что ты, Басина, — ласково улыбнулась миссис Хадсон, — наша Альма — умница и красавица, кусает только злых людей. Так ведь, девочка моя?