— Нужно вызвать «Скорую», — сказала Софья, приближаясь к телу. — Вы слышите меня, молодой человек?
Ботболт повел раскосыми глазами, но даже не сделал попытки сдвинуться с места. Напротив, присел на корточки рядом с задравшимся подолом Аглаиного платья и стал меланхолично собирать осколки.
— Не стоит этого делать, — раздался голос позади меня. Малокровный, анемичный голос. Этого голоса я никогда не слышала, а если и слышала, то напрочь забыла, кому он принадлежит. — Не трогайте осколки.
Храмовый служка при смокинге пожал плечами, но от осколков стекла все же отступил. А СС, ТТ и ММ синхронно повернули головы: кто это еще разговорился? Я последовала их примеру. Вместе с Дарьей, все еще не желавшей выйти из теплых ласкающих волн смерти Королевы.
За нашими спинами стоял Чиж.
Тот самый оператор «ПетяНоМожноЧиж», бесплатное приложение к камере, бледная телевизионная спирохета, последний козырь режиссера Фары. Все это время он находился в тени своей всемогущей «SONY Betacam» — тени настолько плотной, что я даже не могла рассмотреть его как следует.
Хохолок на макушке, потрепанные джинсики, потрепанная жилетка с таким количеством карманов, что по ним можно было бы рассовать всю Лондонскую публичную библиотеку; потрепанные ботинки армейского образца и полное отсутствие физиономии. То есть, безусловно, что‑то на этой физиономии присутствовало — при близком контакте там можно было обнаружить нос, рот и даже глаза. И все же, все же… Какими‑то смазанными они были, какими‑то совсем тусклыми. Без камеры Чиж смотрелся как сорокалетняя женщина без макияжа, как дом без окон, как павлин без хвоста.
Даже я со своей совсем неброской внешностью могла сойти рядом с ним за супермодель Клаудию Шиффер.
И вот теперь этот павлин без хвоста что‑то пропищал. Малокровным, анемичным голосом:
— Не трогайте осколки.
— А в чем дело? — спросила Минна.
— Мы ведь не можем оставить все так, — сказала Теа.
— Пока не приехала «Скорая», — сказала Софья.
— Пока не приехала милиция, — отбрил Чиж. — Пока не приехала милиция, не нужно трогать осколки.
Пожалуй, я ошиблась. Он оказался совсем не слабосильным, голос Чижа. И анемией он не страдал. Напротив, в нем было что‑то вивисекторское, что‑то заставляющее вспомнить лабораторные реторты, опыты на мышах и пункции плевральной полости.
— Не думаю, что это сердце, — сказал Чиж и деловито бросил Дашке: — Отойдите от тела.
Дарья подчинилась.
Сменив ее на посту № 1, Чиж принялся деловито обнюхивать, ощупывать и осматривать Аглаю. Потом так же деловито переключился на осколки.
СС, ТТ и ММ сбились в отару, Райнер‑Вернер повис у меня на плече, а Дашка демонстративно отошла к шахматам.
— Никто не утверждает, что это обязательно сердце! — топнула ногой Теа.
— Вот именно. Никто не утверждает, — топнула ногой Минна. — Может быть, это астма. Острый приступ, а под рукой не было никаких лекарств…
— Такое иногда случается при астме, — топнула ногой Софья. — Моя собака умерла от астмы. И тоже внезапно. Почти как дорогая Аглая. Я очень страдала…
— Все дело в том, что у нее не было никакой астмы. — Неужели это мой собственный голос звучит так спокойно? — И сердце у нее было здоровым. Она была абсолютно здоровым человеком.
Все три писательницы посмотрели на меня со скрытой ненавистью.
— Абсолютно здоровых людей не бывает, — выступила от лица триумвирата Софья. — Абсолютно здоровые люди уже давно лежат в могилах…
…Беглое обследование длилось не более пяти минут, после чего Чиж самым будничным голосом произнес:
— Она не умерла.
— Жива? — спросила Минна.
— Жива? — спросила Теа.
— Неужели жива? — переспросила Софья.
— Она не умерла, — Чиж затряс хохолком на затылке. — Ее… отравили.
Через секунду раздался грохот падающих шахмат, приправленный Дашкиным гомерическим смехом. Этим смехом ознаменовалось начало очередного акта драмы: Райнер‑Вернер икнул, Ботболт поскреб безволосую щеку, а метрессы приблизились к Чижу и опекаемому им телу Аглаи вплотную.
— Что значит — «отравили»? — Минна, кряхтя и охая, опустилась на пышно взбитые подушки коленей.
— Когда это ее отравили? — Теа последовала примеру Минны, не издав при этом ни единого звука.
— Отравили чем? — Софья, хрустнув коленными чашечками, присоединилась к остальным.
— Я думаю — это цианид, — Чиж уселся на паркет и подпер голову ладонью. А потом обвел взглядом всех троих.
— Бред, — Минна покраснела.
— Полный бред, — Софья побледнела.
— Чушь собачья, — резюмировала Теа, сразу же перевоплотившись из цивилизованной мулатки в дикую, угольно‑черную африканку племени кокофу.
— Если быть совсем точным — цианистый калий, — определенно, Чиж поставил перед собой задачу довести присутствующих до умоисступления.
Я поверила Чижу сразу, хотя он и не думал приводить доказательства своей версии. Да и кто такой Чиж, чтобы иметь право на версию?!
Но я поверила. И все потому, что на моих руках дрожала собака Аглаи Канунниковой — породы ксолоитцкуинтли. И все потому, что я знала об Аглае гораздо больше, чем все остальные. И все потому, что я знала об Аглае гораздо больше, чем сама Аглая. Во всяком случае, о том, что предшествовало трагедии.
Бледно‑восковой брат чайной розы появился неспроста. Он взял доверчивую Аглаю под локоток, шепнул на ухо анекдотец, пообещал мороженое, чертово колесо и поцелуй в последнем ряду на последнем киносеансе — он даже залез к ней в декольте. А потом подвел к самому краю смотровой площадки и столкнул вниз. Лицом в смерть.
«БОЙСЯ ЦВЕТОВ, СУКА!»
Никто не видел этой записки. Никто, кроме меня. И человека, ее написавшего. Одна только мысль о том, что этот человек может находиться здесь, совсем рядом, и безнаказанно предаваться мыслям о совершенном злодеянии, обдала меня жаром. О, если бы можно было вскрыть все имеющиеся в наличии черепные коробки! В какой‑нибудь из них я бы наверняка обнаружила эти самые слежавшиеся сладостные мысли об этом самом злодеянии.
Вот только в какой именно?..
— Цианистый калий? Да вы с ума сошли! — хихикнула Минна.
— Цианистый калий даже в аптеках не продается, — хохотнула Теа.
Софья же, наплевав на вялые протесты Чижа, ухватилась за осколок, в котором еще поблескивали капли шампанского, и приблизила его к лицу.
— У вас больное воображение, молодой человек, — надменно бросила она спустя некоторое — совсем непродолжительное — время. — Если даже предположить… Просто предположить, что причиной смерти, как вы утверждаете, явился цианистый калий…
— Он, родимый, — с готовностью подтвердил Чиж.
— Тогда куда делся запах, а? Сильный запах горького миндаля?
— Вот именно — горького, — поддержала Софью Минна.
— Вот именно — миндаля, — поддержала Минну Теа.
— Какой же цианистый калий без сильного запаха горького миндаля? Это, простите, как… — Софья даже щелкнула пальцами. — Это как Буало без Нарсежака!..
— Вот именно. Как А. Вайнер без Г. Вайнера. — Теа по примеру Софьи тоже щелкнула пальцами.
А Чиж перевел взгляд на толстуху Минну: что‑то она скажет? Давай, Минна, припечатай самонадеянного юнца!
Но детективные тандемы кончились. Прощелыга‑мулатка увела последний прямо из‑под носа неповоротливого эсминца «Майерлинг», и Минна впала в легкую задумчивость.
— Ну, а вы как думаете, дорогая Минна? — хором спросили Теа и Софья.
Минна по‑лошадиному фыркнула мясистым носом: все равно отвечать придется.
— Я думаю, что цианистый калий без сильного запаха горького миндаля — это все равно что Хемингуэй без кошек… — выдохнула она.
— Вот видите? — Софья снова повернулась к Чижу. — Надеюсь, против Хемингуэя вы ничего не имеете?
— И против кошек тоже, но это дела не меняет. Запах все равно присутствует, просто он не такой сильный. Не особенно выраженный… Словом, совсем необязательно, чтобы от цианистого калия за версту несло горьким миндалем. Выдумка это. Таких вот… с позволения сказать мастеров детектива…
Если бы Аглая была жива, она послала бы Чижу воздушный поцелуй — летучий, как синильная кислота.
— Что это значит — «с позволения сказать»?
— То и значит. Ваше невежество когда‑нибудь вас погубит. Консультировались бы со специалистами, дамы, прежде чем расписывать ужасы отравления.
— А вы специалист? — Софья с сомнением уставилась на хохолок Чижа.
— Я химик по первому образованию. К тому же, посещал факультатив по ядам.
Некоторое время дамы молчали.
— У меня в книгах только горло перерезают. И распинают на кресте. Или живьем в землю закапывают, на худой конец. — Минна оказалась самой нестойкой. — А больше ни‑ни. Никаких отравлений!
— У меня тоже никаких. — Теа сочла за лучшее присоединиться к Минне и лишний раз не нервировать дипломированного специалиста. — Если вы, конечно, читали Теодору Тропинину, молодой человек. Смерть от маникюрной пилочки как минимум. Или в пасти крокодила — как максимум…
— Вот только не надо делать себе дополнительную рекламу, дорогая Теа, — Софья недовольно поджала губы. — «Если вы читали Теодору Тропинину»!.. Люди сами разберутся, что им читать. А если горький миндаль отпадает… И если вы, как говорите, химик… Какие у вас есть основания предполагать, что это цианистый калий, голубчик?
— У кого‑нибудь есть нож? — спросил бледнолицый оператор‑оборотень. — И салфетка?
Нож тотчас же нашелся у Ботболта. Ему стоило только отогнуть полу смокинга — и на свет божий явился внушительного вида тесак с костяной, украшенной орнаментом ручкой. Ботболт, не говоря ни слова, почтительно протянул тесак Чижу.
В следующий момент Чиж полоснул ножом себе по пальцу. И подставил под капающую кровь салфетку. На белой ткани сразу же расплылось красное пятно. Все, с облегчением забыв о трупе, уставились на салфетку.
— Есть еще добровольцы?
— Предлагаете нам сделать харакири? — Теа поморщилась. — В знак цеховой солидарности с покойной? Учтите, читатель нам этого не простит…