ассовым стаканчикам и принялся осматривать их. А заодно — и пол вокруг.
— Похоже, они выжрали все до дна. Ни одной капли не пролито!
Полтора часа назад Аглая сделала всего лишь пару глотков. И этого оказалось достаточно, чтобы умереть.
— А цианистый калий действует на всех одинаково? — глупо спросила я.
— Смотрите в самый корень, Алиса, — Чиж взглянул на меня с одобрением. — Один грамм яда, попавший в кровь, — и уже ничто вас не спасет. Но достаточно и пятидесяти миллиграммов. У них не было шансов.
— Но ведь тогда убийца… Если это был убийца… Он должен был уничтожить все следы… Затереть пол, вылить остатки яда. Или унести бутылку… А если он унес бутылку, то зачем оставил стаканы? И к тому же — три, а не два!
— Я же говорил вам! — Чиж даже затряс головой. — Я же говорил, что все в этих преступлениях неправильно. Что так не должно быть! Он над нами издевается!
— Кто?
— Тот, кто это сделал!.. И куда девалась их обувь?
Мы с Чижом принялись обшаривать глазами аппаратную. Ни одной ниши, ни одного, даже самого завалящего, шкафа. Ни одной вешалки. Пол, диван, два кресла, аппаратура на открытом стеллаже. И стена с мониторами.
— Кстати, почему работают только три монитора? Только три из восьми?
— Вы у меня об этом спрашиваете?
— Ладно. Оставаться здесь смысла не имеет. Идемте.
Мы вышли из аппаратной, плотно притворив за собой дверь. Но направились не к залу, а в противоположную сторону.
— Куда теперь? — спросила я у Чижа, после того как мы миновали несколько дверей и нишу со скульптурным воплощением очередного Будды.
— Не знаю… Если они пришли из гаража, то где‑то оставили хотя бы обувь… В зале их никто не видел, следовательно, попасть в дом они могли только через это крыло.
— «Если они пришли из гаража»! А если нет и Ботболт действительно солгал?
— Не думаю.
До самого конца коридора Чиж молчал. И оживился только тогда, когда мы остановились перед небольшой дверью с узкими витражными стеклами. Дверь венчала собой небольшую площадку, которую смело можно было назвать прихожей: небольшой домотканый коврик на полу и шкаф‑купе слева от двери. Стоило Чижу приблизиться к двери, как он тотчас же упал на колени и принялся обнюхивать коврик.
— Ну вот, что и требовалось доказать! — протрубил он. — Коврик мокрый. Значит, кто‑то здесь был! И совсем недавно. Кто‑то пришел с улицы. И собаки его не тронули.
После таких впечатляющих оргвыводов сыщик‑любитель переместился к шкафу и раздвинул дверцы.
— Смотрите, Алиса!
В шкафу висели два коротких тулупчика из овчины. А прямо под ними стояло две пары высоких ботинок на шнуровке.
— Доржо и Дугаржап! Очень аккуратные молодые люди! — провозгласил Чиж и двумя пальцами по очереди приподнял ботинки.
На том месте, где они стояли, образовалась цепочка еще не подсохших лужиц.
— Они пришли не так давно. Снег успел растаять, но следы просохнуть не успели.
Оставив ботинки в покое, Чиж запустил блудливую руку в карманы тулупов. Первым, что он извлек на свет, оказалась тонкая металлическая цепь сантиметров пятидесяти в длину с крупными кольцами по краям. За цепью последовали одинокий желтый ключ от английского замка, несколько вкладышей от жвачек с горячими, только что испекшимися пляжными девочками. И полупустая бледно‑зеленая пачка сигарет «Вог».
— Вам не кажется странным, Алиса, что два юных бурятских охранника и собаковода, проживающие в лесной глуши, курят дорогие женские сигареты?
— Разве это единственное, что кажется странным? — вполне резонно заметила я. — Самое странное, что мы до сих пор не спрыгнули с ума от всего происходящего.
— Вы правы… Кажется, я видел такие сигареты у одной из наших дам.
— У Теа, — подсказала я.
— И именно Теа нашла молодых людей… в таком плачевном состоянии.
— Да. Вы думаете, что это может послужить уликой?..
— Ничего я не думаю, — неожиданно взвился Чиж. — Какие это, к черту, улики? В них нет никакого смысла! Так, набор предметов… Платок, сигареты… Как будто кто‑то хочет убедить нас, что именно это — улики! Как будто кто‑то хочет убедить нас, что чем больше вещей — тем лучше. Что, стреляя наугад, мы куда‑нибудь да попадем!
— Никто не просил вас стрелять наугад. Рыться в этом дерьме было вашей личной инициативой, — не выдержала я. — А след в оранжерее?
Чиж на секунду бросил потрошить полушубки.
— След в оранжерее — единственное, что заслуживает внимания. Но даже я не могу объяснить, как он там оказался… Если вам что‑нибудь придет в голову на этот счет…
— Если мне что‑нибудь придет в голову, я обязательно с вами поделюсь.
После неожиданной находки сигарет настала очередь бесформенного, грязно‑белого куска какой‑то субстанции с налипшими на него крошками.
— Что это, как вы думаете?
Не дожидаясь ответа, Чиж поднес кусок к носу, потом ко рту — и прежде, чем я успела что‑то сказать, лизнул его.
— Сладко! — промурлыкал он. — Похоже на какое‑то пирожное…
— Эклеры! — выпалила я. — Они ели пирожные. Во всяком случае, в подсобке стояло блюдце с недоеденным десертом.
Мое сообщение привело Чижа в неописуемый восторг.
— Так они сладкоежки! Жрали пирожные в свободное от работы время! Теперь все ясно!
— Что ясно?
— У них было какое‑то время. Немного, но было. Во всяком случае, чтобы допить шампанское. Сладкое в какой‑то мере нейтрализует действие яда. А если накапать цианид на кусок сахара и сожрать его на глазах у изумленной публики… Лучше — у девушек нежного возраста… То все может обойтись. А ты сам приобретешь статус сверхчеловека.
— Что, проделывали такое?
— Никогда, — признался Чиж. — Теперь вижу, что правильно делал. Пирожные этим двоим не помогли.
— Если честно, ваши познания меня потрясают, Петя.
— Да, если бы я хотел, то мог бы стать великим отравителем!.. — Поняв по моему вытянувшемуся лицу, что сболтнул лишнее, Чиж немедленно заткнулся.
Задвинув дверцы шкафа, он снова подошел к двери. И в задумчивости стал поигрывать дверной ручкой. Потом пальцы его переместились к английскому замку.
— Не хотите подышать свежим воздухом, Алиса? — спросил он.
— Как‑то не тянет, — призналась я. — Во‑первых, на улице снег… Во‑вторых, собаки…
— Давайте выйдем. Постоим возле двери… Наша дорогая Минна права. Этот дом начинает действовать на нервы…
— …и в‑третьих, — закончила я. — Вы же не станете прыгать рядом с домом в одной жилетке… Или вы хотите… Не стоит этого делать, Чиж!
Но оператора было уже не остановить. Он вытащил из шкафа полушубки Доржо и Дугаржапа и один из них бросил мне.
— Надеюсь, вы не суеверны.
— Суеверна! Еще как суеверна!
— Идемте, проветримся.
Господи, ну почему всем и всегда я говорю «да»?..
Через секунду полушубок угнездился на моих плечах. Он принес с собой массу неизведанных, незнакомых запахов: кислая овчина, законсервированный юношеский пот, острый привкус собачатины и что‑то еще… Что‑то яростно‑гормональное, что Бывший в минуты пьяных откровений о службе на точке ПВО где‑то в богом забытом Заполярье характеризовал поговоркой: «Чай кипит — заварки нет. Член стоит — Тамарки нет».
Пожалуй, это была самая бесстыжая одежонка в моей жизни: едва лишь напялив ее, я почувствовала себя изнасилованной.
— Ну что, готовы? — спросил у меня Чиж и щелкнул замком.
Через секунду мы уже стояли на улице.
Метель закончилась, и разом потеплело. А в невидимом небе дрожали крупные звезды. Им было глубоко наплевать на дом и его пленников.
Дверь с витражными бойницами вывела нас в крошечный, ничем не огороженный дворик с такой же крошечной деревянной пагодой; пагода светилась изнутри — в самой ее сердцевине горело несколько лампочек. Лампочки украшали и небольшие деревца вокруг пагоды. В этом было что‑то нереальное — красные, желтые, голубые точки света, парящие над снегом. От пагоды к двери вела дорожка из камней. Сейчас она была припорошена снегом.
Зачарованная изысканной рукотворной красотой пейзажа, я прошлась по дорожке и, обогнув пагоду, вышла к небольшому, старательно‑неправильной формы водоему: то ли запруде, то ли озерцу. Несмотря на зиму, вода в запруде не замерзла, совсем напротив: стоило мне только присесть на корточки и опустить руку в воду, как я тотчас же машинально отдернула ее. Озерцо было теплым — таким теплым, что по нему плавали кувшинки! А где‑то в самой глубине стояли рыбы. В этом было что‑то нереальное — красные, желтые, голубые точки света, парящие под водой.
Вода в запруду проникала через бамбуковый желоб, похожий на детские качели: она стекала из маленького фонтанчика прямо в пасть бамбуку. Когда ее набиралось достаточно, центр тяжести смещался, и желоб опрокидывался. Очередная партия воды пополняла запасы озерца. А край желоба ударялся о камень с мелодичным стуком.
— Какая красота! Вы когда‑нибудь видели такое, Чиж?
— В свое время я плавал в бассейне «Москва». Градусов в двадцать, в самый мороз, — ответствовал мне приземленный до последней степени специалист по ядам. — Так что меня ничем не удивишь.
— Вы бескрылый человек!
— Не я один. Все остальные тоже ходят по земле.
— Что вы хотите этим сказать?
— Не сказать, а показать. Видите следы? Они огибают дом. Думаю, что это тот самый путь, по которому Доржо и Дугаржап добрели до своей смерти.
Так вот ради чего Чиж вытащил меня на улицу! Ради того, чтобы найти снежный хвост покойников! Метель (очевидно, вступив в сговор с Чижом) закончилась вовремя. Теперь ничто не помешает ей выступить свидетелем обвинения: на первых же слушаниях она сообщит суду присяжных, что две цепочки следов прервались прямо у витражной двери. А до этого посетили места N, NN и NNN…
— Может быть, взглянем?
Еще не успев закончить фразу, Чиж снова потащил меня к дому: никаких «может быть» быть не может!
— Я бы не стала так рисковать, Чиж. Вы забыли о собаках.
Чиж опустил голову и уперся взглядом в следы: свежие, четкие отпечатки рифленых подошв искушали его, и противиться этому искушению было невозможно.