— Не нужно этого делать, Чиж… Пожалуйста.
— Я просто хочу проверить свою версию. Я подозреваю, что она верна.
— А если неверна?
— Если неверна, пусть высокое собрание выслушает последнюю волю приговоренного к смерти. Вы готовы выслушать ее, Ботболт?
Ботболт кивнул головой в знак согласия.
— Ты готова выслушать ее, Алиса?
— Может быть, для начала напишешь бумажку? — Чиж сознательно играл у меня на нервах, и я была больше не в силах сдерживаться. — В моей смерти прошу никого не винить.
— Два свидетеля. Два свидетеля — вполне достаточно. Никаких бумажек не надо. — Он опустил голову и тихим жалобным голосом попросил: — Поцелуй меня, пожалуйста.
— Что?!
— Поцелуй меня.
— Не поняла…
— Он попросил, чтобы вы его поцеловали, — просуфлировал Ботболт.
— С какой радости?
— Это — моя последняя воля. Возражения есть?
Я молчала.
— Неужели откажешься? — заканючил Чиж. — Отказать приговоренному — это все равно что пьяного обобрать! Это все равно что ребенка ударить. Это все равно что… Это все равно что дать на лапу Генсеку ООН! В рублях!..
Последний аргумент был особенно неотразим, и я решилась. Я подошла к Чижу и, закрыв глаза, поцеловала его в твердую и почему‑то пахнущую бензином щеку.
— Не пойдет, — прокомментировал Чиж мой смиренный монашеский поцелуй. — Считай, что пьяного ты уже обобрала!
В общем это соответствовало истине: я обобрала. Но не просто пьяного, а мертвого пьяного. Доржо (или Дугаржапа). Восхитительная платиновая пантера покоилась в моем кармане, и иначе, чем мародерством, назвать это было нельзя. Увы мне, увы! Позор, презрение и анафема!..
— Я не знаю… — пролепетала я.
— Чего не знаешь? Как целоваться? Брось, ты же не проститутка! И не грудной младенец…
И прежде, чем я успела что‑либо сообразить, Чиж притянул меня к себе и поцеловал в губы.
Господи, как же давно меня не целовали! Как давно меня не целовали так! Чиж, кем бы он ни был на самом деле, превратил поцелуй в целый ритуал, в хорошо отпечатанную программу передач с анонсами к высокорейтинговым проектам. Я получила весь набор телевизионных ощущений: от бесплотного утреннего «Голоса верующего» в начале до разнузданного «Цвета ночи» в конце. Высокодуховные христианские пожевывания и покусывания сменились глубоким бурением в стиле незабвенной «Эммануэль». Почетный член «Клуба кинопутешественников» «ПетяНоМожноЧиж» добросовестно исследовал горную цепь моих зубов и спустился в долину языка. Бессменный егерь «В мире животных» «ПетяНоМожноЧиж» сделал полный анализ микрофлоры моей слюны. «О, счастливчик!» «ПетяНоМожноЧиж» верно ответил на вопрос «Все ли в порядке с пломбами у Алисы Зданович», выбрав вариант D — «Все в порядке».
Это была чистая правда: позавчера, ровно за двое суток до рокового самолета на Питер, я вышла из платной стоматологической шарашки «Доктор Дент» со свежезапломбированным верхним резцом. Хороша же я была бы, если бы Чиж, кем бы он ни был на самом деле, нащупал дупло в моем богохульном рту!.. Но я оказалась во всеоружии!..
В какой‑то момент нам обоим не хватило воздуха, и Чиж на секунду отвалился от моих разомлевших губ. Этого было достаточно, чтобы я пришла в себя и попыталась не допустить второго захода.
— Надеюсь, последняя воля приговоренного к смерти исполнена? — тяжело дыша, спросила я.
— Почти, — тяжело дыша, ответил он.
— Что значит «почти»? Надеюсь, ты не попросишь меня продемонстрировать нижнее белье и родинки в паху?
— Нет… Но вот если бы ты согласилась пообедать со мной, я был бы полностью удовлетворен.
Я сильно сомневалась, что какой‑то одноразовый обед в состоянии удовлетворить мужчину больше, чем какая‑то, пусть даже одноразовая, женщина, но на всякий случай решила согласиться:
— Хорошо. Я пообедаю с тобой.
— А если шампанское все‑таки отравлено? — не ко времени встрял Ботболт.
— Тогда закажете поминальный пудинг за упокой моей души.
Чиж со значением посмотрел на меня, перехватил ботболтовской перчаткой матовое стекло бутылки и налил полный бокал шампанского. Судя по всему, оно давно выдохлось и даже не рискнуло выпустить пену.
— Ну, мое здоровье!..
По вискам Чижа стекали капли пота, а губы, минуту назад целовавшие меня, крупно дрожали. Отвага покинула его — в самый последний момент.
— Ну! — подстегнул оператора Ботболт. — Что же вы?
— Сейчас…
Если всю эту комедию он затеял только для того, чтобы вырвать у меня поцелуй, то…
Додумать я не успела. Чиж крякнул, хекнул, кашлянул, шмыгнул носом, втянул ноздрями воздух, закрыл глаза — и опрокинул шампанское себе в рот!
Прошло пять секунд. Десять. Пятнадцать. Двадцать. Почти остановившееся время с трудом подползало к минуте, а с Чижом ничего экстраординарного не происходило. Он стоял перед нами, раздавленный собственным безрассудством, — и был живее всех живых!
Еще спустя несколько секунд он посмотрел на часы и расплылся в самодовольной улыбке.
— Все! Все! Все! — объявил он. — Контрольное время вышло, а я жив и здоров! Что и требовалось доказать! Я жив и здоров, а значит, моя версия верна! Верна!
— Если вы такой умник, — Ботболт был явно недоволен бескровным исходом дела. — Если вы такой умник, то зачем я бегал за железным купоросом?..
Действительно, о железном купоросе, этом обличителе (если верить словам Чижа) цианида, все благополучно забыли.
А Ботболт помнил.
— Или про купорос вы сказали для красного словца?
— Нет, не для красного… Просто математически построить версию гораздо интереснее, чем довериться унылым лабораторным опытам.
— Так вы математик? — не отставал Ботболт. — Вы же сказали, что химик!
Только теперь я заметила, что Ботболт злится. Нет, внешне ничего не изменилось, и он оставался абсолютно спокойным, но под заледеневшей пергаментной кожей бурята теперь бурлила жизнь. Глаза стали чуть шире, рот — чуть больше, а ноздри расплющились так, что покрыли собой половину щек. Чиж не оправдал его ожиданий, он мог умереть, он даже вытребовал себе посмертные льготы — и остался жив!
— Вообще‑то, я оператор, — Чиж примирительно улыбнулся. — Но чистая математика интересует меня гораздо больше, чем химия. Как оказалось. Извините, если я вас расстроил.
Это прозвучало как: «Прости, старик, коньки я не откинул, хотя и старался».
— Ты обещал рассказать о версии, — напомнила я Чижу.
— Да. Я расскажу… Обязательно. Но ее должны услышать все. Убийца прежде всего.
По тому, как деловито Чиж произнес слово «убийца», стало ясно, что версия — посоленная, поперченная и обжаренная до золотистой корочки — уже готова к употреблению.
— Сделаем так, Ботболт. Вы можете отправляться к остальным. Мы с Алисой подойдем ровно через пять минут.
Ботболт, уже успевший взять себя в руки, слегка поклонился нам и исчез в коридоре.
— По‑моему, он сильно расстроился из‑за того, что акта самоубийства не произошло, — глядя вслед буряту, сказал Чиж.
— По‑моему, ты просто идиот. Ты действительно мог погибнуть, или это был спектакль, рассчитанный на простаков?
— А ты бы жалела?
— Ни секундочки, — с легким сердцем сказала я.
— Я тебе не верю, — безапелляционности Чижа можно было только позавидовать. — Тебе совсем не понравилось?
— То, что ты остался жив?
— То, как я тебя поцеловал.
Поцелуй, поцелуй… Интересно, как целуется Райнер‑Вернер? Его губы совсем непохожи на худосочный рот Чижа, его губы — мягкие и слегка припухлые, как пятки у младенцев… Интересно, какие они на вкус?..
— Прекрати! — зло бросил Чиж, и я даже вздрогнула от неожиданности.
— Что прекратить?
— Прекрати думать об этом лосе! Я же вижу! Стоишь рядом со мной и нагло сравниваешь… Мол, Петя Чиж — это так, детский лепет на лужайке! Мол, Петин поцелуй — это укус комара, не больше. Прихлопнул и забыл. А гансик — гансик совсем другое дело! И губы у него другие. Мягкие и слегка припухлые, как…
— Как пятки у младенцев, — раскололась я.
— Держи карман шире! Как переваренные пельмени! Кое‑какой товарный вид имеется, но жрать‑то невозможно!
— Кстати, насчет «жрать», — я почувствовала легкий укол совести и решила успокоить Чижа. — Если твое предложение остается в силе, мы можем пообедать. В каком‑нибудь ресторанчике. Когда все закончится.
Чиж, получивший утешительный приз, сделал круг почета по кухне.
— Мне кажется, это никогда не кончится! — с горечью произнес он. — А ты что скажешь?
Я развела руками: что тут скажешь, в самом деле!
— Ты подозреваешь кого‑то конкретно? Ты думаешь, это Минна?
Мой невинный вопрос вызвал у Чижа странную реакцию. Он снова принялся наматывать круги по кухне.
— Ох уж эта Минна! Она прямо как бельмо в глазу, честное слово! Куда ни кинь, везде она! Под благовидным предлогом она не пошла на прогулку, а осталась в доме. Более того, когда ты случайно… Так сказать… внепланово… заглянула на кухню, она была там и производила манипуляции с… С чем она производила манипуляции?
— Не знаю, — я вдруг почувствовала угрызения совести оттого, что днем оказалась не на высоте, не набросилась на Минну с нунчаками и ордером на арест и не потребовала от нее немедленной дачи показаний.
— И дверцы шкафа… Они были открыты. Почему они были открыты, ведь Ботболт утверждает, что спиртное обычно запирается.
— Они были открыты, потому что их открыли. Может быть, это сделали Доржо с Дугаржапом. Раз уж они такие порочные и лакают что ни попадя, то подобрать ключи к буфету для них не было проблемой…
— Ты хочешь сказать, что Минна просто воспользовалась этим?
— И не только она, — неуверенно протянула я. — Я тоже.
— Я не верю в случайности. Вернее, в цепь случайностей. Цепь случайностей — это уже закономерность. Это хорошо продуманный план. И это смущает меня больше всего.
— Что именно?
— Для того чтобы провернуть это дельце и выйти сухим из воды, преступник должен был отлично знать дом. И не просто изучить его за пару часов. Он должен был приехать с заранее заготовленным планом! Иначе ему бы просто не удалось провернуть его. Иначе он просто не открыл бы дверь на кухню.