— И сравнивать нечего, — заметила Теа, но перстень с руки все же сняла.
Получив на руки «черный опал, два изумруда и четыре небольших бриллианта», Чиж растянулся на полу, положил оба перстня перед собой и вынул лупу. Но и без лупы было видно, как разительно перстни отличаются друг от друга. Теа была права: она носила на руке произведение искусства, а дымчато‑зеленый самозванец лишь подчеркнул это.
Может быть, лежа в земле, в гордом одиночестве, он и мог произвести впечатление формой, размерами и окраской, но теперь, когда их стало два!.. Крупная слива съежилась, камни стушевались и выдали свою копеечную сущность, а растительный орнамент увял.
— Вы правы, Теа. Это действительно жалкая подделка… Хотя и достаточно искусно выполненная.
— Искусно? Вы шутите?
— Во всяком случае — точно. Расположение камней, и рисунок орнамента… Все совпадает. До мелочей. Есть, конечно, кое‑какие неточности, вот, например, листик чуть меньше и не так повернут. Но, в общем, это хорошая работа.
Чиж неожиданно накрыл рукой перстень Теа, и случилось невероятное: его простецкий собрат снова засверкал и заискрился. И перестал быть самозванцем. И теперь вполне мог сойти за оригинал.
— Что скажете? — спросил Чиж.
— Очень философично, — подумав, ответила Теа. И недобро сверкнула глазами в сторону притихших товарок. — И очень подходит к нашему… террариуму единомышленников. Посредственность правит бал и даже может быть удобоваримой, пока не появился настоящий талант…
— Уж не себя ли вы имеете в виду, дорогая Теа? Когда заявляете о таланте? — выдохнула Минна.
— Вы, стало быть, талант, а мы, стало быть, посредственности? — выдохнула Софья.
— Заметьте, не я это продекларировала, а вы. На воре и шапка горит! — Теа даже притопнула ногой от удовольствия.
— Уж о шапке бы помолчали! Строчите по роману в месяц, и еще заикаетесь о таланте! Да вам некогда даже знаки препинания расставить! И частицу «не» с глаголами вы всегда пишете слитно, грамотейка!
— И что из этого? Моцарт тоже страдал скорописью. Но ведь никто не отрицает, что он гений.
— Моцарта приплели, надо же! Вы не Моцарт! Вы Сальери! — Минна и Софья понимали друг друга даже не с полуслова, а с полуслога. — Мерзкая отравительница!.. Вы внимательно рассмотрели перстень, молодой человек?
— В нем есть что‑то необычное? — Чиж принялся вертеть земляной найденыш в руках.
— Еще какое необычное! Он пустой внутри! Пустой, как орех! Нажмите на камешки.
Теперь и Чиж сообразил, что к чему. Он аккуратно утопил камни, и перстень с сухим щелчком раскрылся.
— Ну! Как вам это? — Минна заглянула через плечо Чижа с правой стороны. — Целый резервуар!
— Спецхранилище для яда! — Софья заглянула через плечо Чижа с левой стороны. — Этим количеством не то что трех человек, этим можно воздушно‑десантную дивизию отравить! И еще останется на тыловые службы и дивизионную прачечную!
— Лихо! — Чиж обвел раскрасневшихся детективщиц ревнивым взглядом. — И что вы думаете по этому поводу, дорогие дамы?
— А что тут думать! — Минна втиснула руки в узкий каньон между грудью и животом. — Эта мерзавка с самого начала задумала погубить дорогую Аглаю. Завистница! Заказала себе точную копию и приехала сюда с двумя перстнями!..
— Один, настоящий, который всей желтой прессой растиражирован, спрятала до поры до времени, — подхватила Софья. — А подделку с ядом нацепила на палец. Сделала свое черное дело и…
— И избавилась от подделки! В землю зарыла! А настоящий обратно на палец водрузила. Как будто и не снимала вовсе! И все. Тишь, гладь и божья благодать! И это сошло бы ей с рук, поверьте мне, если бы я не стала пересаживать малыша Pachira Aquatica! Видно, сам бог мне помогал! — закончила Минна.
И перевела дыхание. И застыла от осознания величия своей роли. Мне даже показалось, что щеки у монументальной Минны слегка забронзовели, а на губах появился гранитный налет: теперь она вполне могла сойти за памятник. Памятник провидению и торжеству справедливости. Жаль, что в руках у меня не было мятых ромашек или окостеневших глициний, — я обязательно возложила бы их к ногам прозорливой госпожи Майерлинг.
Судя по благоговейной тишине, воцарившейся в оранжерее, все остальные думали точно так же. Все, кроме Софьи, которая просто посинела от зависти к более удачливой сопернице. Сегодня был явно не ее вечер, а отмычка в ридикюле вчистую проиграла горшочку и лопатке.
Но триумф Минны длился недолго. Он был безжалостно разрушен громкими, как артиллерийская канонада, аплодисментами Теодоры‑Эйприл‑Вивиан‑Октавии Мкамбе.
— Браво, Минна! Значит, бог помогал вам рыться в черноземе! И поддерживал горшочек. И направлял лопатку! — Не удостоив Минну и взглядом, Теа обернулась к буряту: — Сколько растений в вашей оранжерее, Ботболт?
— Сколько?
— Ну да, сколько? Какое количество?
Ботболт дернул себя за мочку уха.
— Никто точно не подсчитывал, но что‑то около двух тысяч.
— Ага, — Теа явно не торопилась возлагать цветы к подножью мемориала имени провидицы Минны. — Значит, около двух тысяч. Но из этих двух тысяч дорогая Минна выбирает именно ту, распротак ее, пальму, под которой захоронен перстень. А до этого всячески пытается акцентировать на ней внимание. Вам не кажется это странным?
— На что вы намекаете, дорогая Теа? — тотчас же забыв о нелестном определении «мерзавка», разволновалась Минна.
— Я не намекаю. Я просто пытаюсь размышлять. И приглашаю к размышлению всех присутствующих. Вы, Алиса… Вы слышали, как дорогая Минна старалась выделить именно это растение? Как она над ним причитала?
— Слышала.
— Кто еще слышал?
— Я, — после небольшой паузы сказал Ботболт.
— Еще?
— Хозяин.
— Если я скажу, что тоже слышала, это не будет художественным преувеличением? — Теа, оправившись после нокдауна, нанесенного ей Минной, уже сама готова была отправить ее — и не в нокдаун, а в нокаут.
— Ну и что вы хотите этим доказать? — проигрывать бой Минне явно не хотелось. Особенно после такого впечатляющего хука справа.
— Ничего. Вы сделали все, чтобы свидетели отметили про себя… как это вы ее назвали? Пахиру, что ли? Все остальное дело техники. Если в первом акте заявлено ружье — в четвертом оно должно выстрелить. Если в первом акте заявлена пальма — в четвертом под ней обязательно найдется улика. Грубо работаете, дорогая Минна. Грубо и бездарно. Чем тягаться с чеховскими постулатами, занимались бы лучше своими вампирами, ей‑богу!
— Вы хотите сказать, что я сама… Я сама подложила перстень?
— Вероятность один к двум тысячам чрезвычайно мала. Вы никогда не убедите меня, что находка этой копеечной бижутерии — счастливая случайность. А тем более — в вашем случае. Вы даже рубля в «Спортлото» никогда не выигрывали. Я сама читала об этом в вашем интервью, дорогая Минна! В общем, делайте выводы сами.
— Вы… Вы… — по лицу Минны галопом пронесся синюшный призрак апоплексического удара. — Вы намекаете, что я все это подстроила?
— Умному достаточно, — ушла от прямого ответа Теа.
— Но это же клевета! Клевета! Как я могла заказать копию перстня, если я никогда не видела оригинала?!
— Зачем же так, дорогая Минна! — Моментально перестроившаяся Софья отыскала‑таки возможность ущучить толстуху. — Всем известно, как госпожа Тропинина дорожит этой вещицей. Этой дорогой безделушкой. Она с ней не расстается. И в любом иллюстрированном журнале можно найти изображение их обеих. Причем крупным планом. Так что срисовать перстень и заказать его любому мало‑мальски приличному ювелиру не составило бы особого труда…
Теа послала Софье исполненный благодарности взгляд и продолжила тему:
— Тем более что я подробно рассказывала о перстне в астрологической программе «Звездные камни». Куда вас, кстати, ни разу не приглашали, дорогая Минна.
— Зато меня два раза приглашали на ток‑шоу «Зоопарк в кармане»! — нашлась Минна. — А вас там и близко не было!
— Тоже мне радость! Двадцать минут вещать про свою облезлую ангорскую кошку и пристраивать облезлых чужих! Популярная писательница Минна Майерлинг, видите ли, возглавляет ассоциацию помощи бездомным животным «Найди меня!».
— И я горжусь этим! Все благороднее, чем по сомнительным презентациям таскаться! И клянчить статейки про себя у пьянчужек‑журналистов!
— Я никогда не клянчила статейки!
— Ах да, вы их не клянчили, вы за них платили!
— Наглая ложь! А с этой вашей ассоциацией тоже не все слава богу, — Теа сжалась в пружину, острие которой было нацелено Минне в глаз. — Говорят, вы продаете собак корейским ресторанам. За конвертируемую валюту!
— Что‑о?! — Мне показалось, что Минна сейчас взорвется, и, чтобы уберечься от возможных осколков, я на всякий случай укрылась за хрупкой спиной Чижа. — Как вы смеете!..
— За что купила, за то и продаю. А что касается перстня, то сделать его копию мог кто угодно! Вот так‑то. И потом, в оранжерее нашли ваш платок. Ваш, а не мой.
— Меня подставили, — плачущим голосом прошептала Минна.
— А почему вы не допускаете, что и меня могли подставить?..
— Я вас не подставляла!
— Но ведь перстень обнаружили именно вы! Да и где бы я могла хранить настоящий, пока использовала фальшивый? Не во рту же я его держала, в самом деле! У меня, в отличие от вас, даже сумочки нет!
Сумочки у Теа действительно не было. В отличие от Софьи с ее ридикюлем и Минны с ее похожим на солдатский вещмешок кисетом для табака и трубки. И Софья, и Минна носились с двумя этими почтенными вещами как курица с яйцом, и ни разу не выпустили их из рук — ни во время обеда, ни во время убийства, ни во время импровизированного расследования.
— Это еще ничего не значит, дорогая Теа. Вы могли оставить настоящий перстень где‑нибудь в укромном месте в оранжерее, а потом, когда дело было сделано, просто заменить фальшивку на настоящий. Только и всего! — не сдавалась Минна. — Или спрятать его прямо на теле.
— В трусах, что ли?