— А вы — нет, воровка! Очевидно, составители пронюхали о ваших порочных наклонностях!
— В гробу я видела ваш купленный справочник! — Теа потеребила серебряное колечко в носу. — А вот в каталоге «Сто самых ярких звезд России» вас и близко не было. Мы с дорогой Аглаей, царствие ей небесное, были, а вас не было! Вы там и не ночевали, голубушки!
Минна с Софьей переглянулись:
— Да его на корню купили, этот пресловутый «Сто самых ярких звезд России»! Всем известно, что финансируется он вшивыми америкашками, которые спят и видят, как бы принизить величие нашей Родины! Вот и печатают там, с позволения сказать, рыла, которые дискредитируют страну! Ваше, например!
— Значит, у меня рыло? Может, и у дорогой Аглаи — рыло?!
Это был провокационный вопрос, особенно, если учесть, что Аглая, покрытая простыней, лежала в соседнем помещении. А клеймо убийцы витало в воздухе, раздумывая, к чьей бы щеке прилипнуть.
— Не трогайте дорогую Аглаю, жалкая клептоманка! — замахала руками Минна.
— Да! Не трогайте классика жанра, мелкая расхитительница! Дорогая Аглая теперь принадлежит истории, и оспорить этого не может никто! — замахала руками Софья.
— Вот как вы заговорили! А совсем недавно готовы были ее с дерьмом сожрать!
— А вы не готовы были ее с дерьмом сожрать?!
— Где тут сожрать, когда вы стояли первые в очереди на кормежку! С ложками наперевес!
— С какими это ложками? — Софья и Минна даже взялись за руки от полноты чувств. — Уж не с теми ли, которые вы слямзили?..
Ситуация явно выходила из‑под контроля: еще несколько оскорбительных реплик — и почтенные беллетристки, представляющие разные (в основном — филейные) части детектива, вцепятся друг другу в волосы. А, учитывая массу Минны и ощетинившийся и совершенно мистический рот Софьи — Теодоре Тропининой придется туго.
Чтобы не допустить ненужного кровопускания, Чиж громко постучал ребром ладони по стволу Pachira Aquatica — виновницы нынешнего скандала.
— Дамы, дамы! Будьте благоразумны! И давайте вернемся к существу дела.
— Да. Давайте вернемся. — Теа сразу же успокоилась и отпрянула от двух воительниц, как от свиноматок, зараженных ящуром. — Сумки!
Призыв о сумках снова заставил Минну и Софью приуныть.
— Хорошо, — выдавила из себя Минна. — Начну я… Но мне хотелось бы… Мне хотелось бы заранее извиниться. Дело в том, что произошло небольшое недоразумение. Видите ли… Я почувствовала себя плохо… А у меня, как я уже говорила, хронический гайморит. И воспаление носовых пазух. А поскольку какая‑то сво… Кто‑то из присутствующих умыкнул мой платок, а все остальные платки находились наверху, в моей комнате…
— Короче! — грубо прикрикнула Теа.
— Я… позаимствовала салфеточку… Для носа… Вот!
С этими словами Минна вывернула на пол содержимое кисета: теперь к антикварной трубке и вполне современной жестяной коробке с табаком прибавилось несколько туго свернутых кусков нежнейшей ткани. Даже в поспешно‑спеленутом виде они поразили меня своей строгой обветренной красотой и нежными переливами — от светло‑песочного до красно‑кирпичного.
Пока я восхищалась игрой цвета и дыханием пустыни, коснувшимся моего лица, Ботболт деловито развернул салфетки: их оказалось ровно четыре штуки. Изумительные сами по себе, они были украшены такой же изумительной арабской вязью.
— Пятнадцатый век, ручная работа, — провозгласил он. — Священные письмена из стран Магриба. Были куплены хозяином на аукционе в Нью‑Йорке в прошлом году.
Стало так тихо, что, если бы в оранжерее вдруг забилась о стекло сонная зимняя муха, у всех просто полопались бы барабанные перепонки.
— Как вы сказали? Пятнадцатый век?.. Господи, какой конфуз!.. А я‑то думала… Какой конфуз, господи!..
На Минну было жалко смотреть: она съежилась, усохла в плечах и подбородке и моментально перескочила из шестидесятого размера в пятьдесят шестой. А то и пятьдесят четвертый. Зато Теа торжествовала:
— Какой уж тут конфуз, дорогая Минна! Это не конфуз, а самое настоящее воровство!
— Это недоразумение… Они просто лежали… Я подумала, что это салфеточка… Я ничего не знала про пятнадцатый век и священные письмена из стран Магриба!..
— Да ладно вам целку‑то из себя строить! — Теа, только что пережившая публичную порку, была особенно беспощадна. — Не знала она! Прекрасно знала! Даже не специалист поймет, что вещь старая и ценная.
— Клянусь вам…
— Не клянитесь! У клятвопреступников руки отсыхают и язык отваливается! А еще обзывала меня жалкой клептоманкой! Мерзавкой! Воровкой! Домушницей! Сама — ворюга последняя! Тьфу на вас!..
— Нелепая случайность, — продолжала вяло отбиваться Минна. Впрочем, без особого успеха.
— А что их четыре штуки — тоже случайность? Четыре‑то вам зачем понадобились? Если вы, как говорите, нос решили вытереть! Четырьмя сразу? По две на каждую ноздрю?!
— Они просто прилипли друг к другу… Три другие я просто не заметила!
— Ах, не заметили! Ну вы и поганка, дорогая Минна, — секунду подумав, Теа вернула толстухе подачу. — Правда, я теперь не знаю, стоит ли мне по‑прежнему называть вас дорогой…
Софья, до этого молчавшая, неожиданно выступила вперед:
— Лично я оправдываться не собираюсь, но хочу сообщить… Одна из вещей в доме показалась мне подозрительной. А именно — нож. Похожий нож проходил у нас по одному делу об убийстве. Так вот. Я взяла этот нож. Чтобы отдать его на экспертизу. Сами понимаете: убийство — вещь серьезная! Я как раз хотела сообщить об этом нашему другу Ботболту, ни в коей мере не желая бросить тень на его хозяина. Но…
— Но? — спросила Теа.
— Но? — спросила Минна.
— …но не успела. А сейчас сообщаю. Вот так.
Софья открыла ридикюль и победно вознесла над головой узкий серебряный стилет, рукоять которого была украшена камнями. По красоте и изяществу стилет мог поспорить со священными письменами из стран Магриба. А то и превзойти их.
Ботболт подошел к Софье, вынул стилет у нее из пальцев, обмахнул его фланелью и уже привычно забубнил:
— Червленое серебро, дамасская сталь, два рубина и надпись на клинке «Cominus et eminus». «Вблизи и вдали». Принадлежал генуэзскому дожу шестнадцатого века. Был куплен хозяином на аукционе в Париже в этом году.
— Уж не генуэзский ли дож проходил у вас по делу об убийстве? — съязвила Теа. — Старик, видимо, хорошо сохранился…
— Не ваше дело. Разглашать тайны следствия я не собираюсь!
— А вот вы — вы не просто воровка, Софья! Вы к тому же еще и пошлая лгунья. Свистнули кинжал для своих нужд и прикрываетесь святым именем закона!.. Хотя бы прессы устыдились.
Упоминание о прессе, в лице моей бывшей подруги Дашки и ее диктофона без батареек, а также инициативного болвана Чижа, заставило писательниц присмиреть и снова объединиться перед лицом опасности.
Только что они готовы были перерезать друг другу глотки и пропустить в образовавшееся отверстие языки — и вот теперь взаимная неприязнь улетучилась как дым. Не то чтобы они перестали ненавидеть друг друга, нет — теперь для ненависти было гораздо больше оснований. Но пресса!.. Не нужно было обладать особым воображением, чтобы представить восторженный гул бульварных газет!
«ТЕОДОРА ТРОПИНИНА ИГРАЕТНА КРАДЕНЫХ ЛОЖКАХ»
«ПРЕСТУПЛЕНИЕ МИННЫ МАЙЕРЛИНГ,ИЛИ К ЧЕМУ ПРИВОДИТ ЛЮБОВЬК СВЯЩЕННЫМ ТЕКСТАМ»
«СОФЬЯ САФЬЯНОВАДАЕТ ФОРУ МАТЕРЫМ УГОЛОВНИКАМ»
И это еще были бы самые щадящие заголовки! Да и хищно вытянувшийся нос Дашки никаких сомнений не оставлял: эта сдаст горе‑воровок с потрохами!
Первой оценила ситуацию Теа.
— Господи! Мы совсем с ума сошли, — патетически воскликнула она. — Возводим мелкие несуразицы в ранг преступления, в то время как настоящий преступник вольготно расхаживает между нами! Нужно говорить о главном — об убийстве. А не делать из мухи слона! Наша дорогая Минна решила просто прочистить нос, а ее огульно обвиняют в краже каких‑то кусков ткани, которым и цена‑то три копейки!
— Восемнадцать тысяч долларов, — смиренно поправил Теа Ботболт.
— Может быть, у вас и чек сохранился? На покупку? — парировала Теа.
— Нет, но есть бумаги…
Теа демонстративно повернулась к Ботболту спиной и продолжила:
— А кинжал! Это же смех в раю! Где гарантия того, что он — не копия ножа, который действительно фигурировал в преступлении?
— Нет такой гарантии! — хором ответствовали Минна и Софья.
— Вот видите! Так что наша дорогая Софья поступила как настоящий профессионал сыска, и ее бдительность заслуживает только поощрения! Я уже не говорю о приснопамятных ложках! С этими ложками нужно еще разобраться, равно как и с пьяницами из вашей обслуги! Вместо того чтобы следить за порядком, разбрасывают столовые приборы где ни попадя! Две ложки я лично подобрала у мойки! А еще одну — у камина!
— Точно! — обрадовалась Минна. — Я сама видела, как две ложки валялись у мойки!
— А я видела третью у камина! — обрадовалась Софья. — Я еще подумала тогда: нужно разобраться с пьяницами из обслуги, которые спустя рукава относятся к своим обязанностям! Сама хотела ее поднять, эту злополучную ложку, да дорогая Теа меня опередила!
— Да‑да! — обрадовалась Теа. — Мы с вами едва руками не столкнулись, помните?
— Конечно же, помню!..
Я понятия не имела, какими писательницами были на самом деле СС, ТТ и ММ — плохими или очень плохими, но по части изворотливости они могли обскакать всех классиков, вместе взятых!
— Вам не кажется, дорогие дамы, что кто‑то специально пытается навести тень на плетень? — Теа, казалось, источала аромат мирта и роз. — И уводит нас в сомнительные следственные эксперименты по поводу злосчастных предметов обихода? Вместо того, чтобы сосредоточиться на убийстве!
— Кажется, — подтвердила Минна.
— Еще как кажется! — подтвердила Софья.
— Вот и отлично! — Чиж, чутко реагирующий на время «Х», вышел из тени Pachira Aquatica. — Давайте сосредоточимся на убийстве. И если уж речь зашла о следственном эксперименте… Вы не против, чтобы мы провели его?..