— Мне это нравится.
— Я понял.
Опустив голову, Чиж побрел в зал, а Райнер‑Вернер слегка придержал меня за плечо.
— Я его понимаю, — рога для завоевания самки отпали сами собой, и во всем облике Райнера появилось что‑то голубиное.
— Понимаете?
— Он первым разглядел вас… К сожалению. Я только сейчас понял, какая вы… Эта пленка, она раскрыла мне глаза! Вы красивая, вы настоящая русская красавица… Вы помните, что я обязан вам жизнью?
Теперь, после всего происшедшего, инцидент с прорубью казался мне курьезом, ничего не значащим эпизодом, любительским ансамблем, выступающим на разогреве всего остального шоу: шоу с тремя трупами.
Но мне не хотелось думать об убийстве: голос немца обволакивал меня, соблазнял и просил о таком же соблазнении.
— Может быть, мы поднимемся наверх, в нашу комнату? — шепнул мне Райнер‑Вернер.
— А зачем? — Похоже, я рождена только для того, чтобы нести чушь.
— Чтобы получше узнать друг друга. Мне нужно многое вам сказать…
— По‑моему, вы уже начали говорить! — сказала я, беспомощно наблюдая, как немец расстегивает пуговицу у меня на груди.
— Это далеко не все, что я хочу вам сказать!
Гори все огнем, едва держась на ватных ногах, подумала я. Гори все огнем! Изменить прошлое невозможно, а вот настоящее… Внезапно вспыхнувшую страсть Райнера‑Вернера можно объяснить только помутнением мозгов. Еще бы, увеселительная прогулка за город обернулась связкой трупов, тут и у закаленного политурой и дефолтами совка крыша поедет. А что уж говорить о тепличных немцах, которые ничего страшнее холодного бигоса не видели!..
— Да, — бессвязно прошептала я. — Да, да, да… Мне тоже нужно многое вам сказать!
Еще мгновение — и мы будем в коридоре. А там и до лестницы рукой подать. А на лестнице уже можно расстегивать те немногие пуговицы, которые не успел расстегнуть Райнер‑Вернер. Ослепительный Райнер‑Вернер… Волшебный Райнер‑Вернер… Само совершенство Райнер‑Вернер…
Но до лестницы мы так и не дошли. Как не дошли и до коридора: в дверном проеме маячил горный массив по имени Ботболт.
— Позвольте нам пройти, — немец, несмотря на стесненное дыхание и некоторые подвижки в паху, был предельно вежлив.
— Куда? — Ботболт и не думал освобождать проход, напротив, он намертво прилип к косяку.
— Нам нужно подняться к себе.
— Зачем?
— Обсудить… обсудить сложившуюся ситуацию.
— Сложившуюся ситуацию уже обсуждают, — походя заметил Ботболт, и принялся вытирать вечно‑белой фланелью лишь ему заметное пятнышко на дверном косяке.
— …обсудить сложившуюся ситуацию в более узком кругу.
Ботболт покачал головой, и мне стало ясно, что наверх он нас не пропустит. Ни при каких условиях. За слоноподобным Ботболтом настолько явно просматривалась комариная фигура Чижа, что я даже поморщилась. Хитрый оператор, потерпев фиаско в открытой борьбе, воспользовался запрещенным приемом: подослал к нам вышибалу, связываться с которым было так же бесперспективно, как и плевать против ветра. Даже у накачанного Райнера не было никаких шансов против этой невозмутимой горы бурятского мяса.
Но каков подлец Чиж! Жаль, жаль, что я не треснула его палашом по башке!
— Вам лучше вернуться в столовую, — посоветовал Ботболт.
— Нам лучше знать, что делать, — Райнер‑Вернер все еще пытался сохранить лицо.
— В доме произошло несчастье. И в ваших интересах никуда не отлучаться. Быть на виду. Чтобы избежать ненужных проблем в дальнейшем.
Что ж, приходится признать, что Райнеру‑Вернеру нет равных только в битве за самку. Во всем остальном — это обычный среднестатистический мужичонка. А среднестатистические мужичонки никогда не связываются с вышибалами. Особенно, если у вышибал такие равнодушные, такие уверенные в себе лица. И никакими рогами их не забодать, и никакими мускусными выделениями их не заставить обратиться в бегство.
— Что ж, пойдемте, Алиса… Надеюсь, в этом доме найдется уголок…
Уголок, чтобы сорвать с меня одежду! Уголок, чтобы сорвать одежду с умопомрачительного немца… О, если бы он только нашелся, этот уголок!..
— Не найдется. Я же сказал, всем быть на виду, — процедил Ботболт и наконец‑то отпал от дверного косяка. И медленно погнал нас в сторону зала. Как каких‑нибудь зазевавшихся сайгаков.
…Стоило нам войти в столовую, как мы сразу же попали в эпицентр вялого тайфуна, именовавшегося «версия Чижа». Чиж не удостоил нас и взглядом. Вернее, Чиж не удостоил взглядом меня. А через секунду вообще повернулся ко мне спиной. Что тут поделать, я оказалась самой обычной, узко мыслящей куклой, каких две дюжины на десяток. Я предпочла артистизму и изобретательности Чижа, его хохолку и жилетке самого обычного туполобого мэна, каких две дюжины на десяток. Я разочаровала Чижа, и теперь его спина злорадно семафорила мне: «Ну что, деятельница, ухватила свой кусок баварской сардельки? Для этого не стоило ехать в такую даль и становиться свидетельницей убийства. Для этого просто нужно было открыть любую газетенку с брачными объявлениями и найти рубрику «замуж за иностранца». И прочесть художественно оформленную эпитафию: «Состоятельный немец привлекательной наружности ищет русскую дуру (желательно круглую), которая готова повесить свою губу на его крючок. Письмо с фотографией ускорит встречу…»
— Вот и недостающие участники драмы, — сказал Чиж, так и не соизволив повернуться. — Если мне не изменяет память, вы оба стояли возле шахматной доски.
— Да, — ответил за нас обоих Райнер. — Я играл с фрау Аглаей в шахматы, а фройляйн Алиса наблюдала за нашей игрой.
— Что вы можете сказать относительно всех остальных?
— Я не помню точно… Я был увлечен игрой. Но мне кажется, что фройляйн Дарья тоже располагалась неподалеку. Она смотрела телевизор. И, по‑моему, была увлечена каким‑то фильмом…
— А другие женщины?
Райнер‑Вернер извинительно развел руками, что могло означать только одно: какое мне, цветущему молодому человеку, дело до старых кляч, флиртовать с которыми — все равно что флиртовать с мумией фараона Аменхотепа!..
— Нашли у кого спрашивать, — фыркнула Минна. — Разве не видно, что это типичный дамский угодник!
— Ему до нас и дела не было, — фыркнула Теа.
— Ему молоденьких подавай! — фыркнула Софья, и бесполезный свидетель Райнер‑Вернер отпал сам собой.
— А что вы можете сказать, Алиса? — Чиж все‑таки обратился ко мне — только для того, чтобы обрушить на мою несчастную голову дубину холодно‑отстраненного «вы». Вот и все, вот так Петя Чиж бьет линейкой по пальцам отступниц!
— Вряд ли я могу добавить что‑либо существенное к тому, что сказал герр Рабенбауэр. Я наблюдала за игрой.
— Ну, надо же, какое повальное увлечение шахматами! — встряла Теа. — Прямо не дом, а Нью‑Васюки какие‑то! Вы случайно турниры здесь не проводите, Ботболт?
Ботболт отрицательно покачал головой, и Чиж перекинулся на Дашку:
— А вы что скажете, Дарья?
— А за меня уже все сказали. Я наблюдала за телевизором. Была увлечена фильмом. Хичкок. «Леди исчезает». По‑моему, очень актуально.
— Врет! — уличили Дашку Минна и Теа.
— Врет и не краснеет! — уличила Дашку Софья. — Мы же с вами вместе примерно в это время выходили в оранжерею курить! Если вы были так увлечены фильмом, стали бы вы покидать столовую?!
— Стала бы. Терпеть не могу рекламу, а фильм как раз прервали на рекламный блок.
СС, ТТ и ММ заскрежетали челюстями. А потом начали препираться, кто, когда и сколько раз выпадал из столовой и выскакивал в оранжерею. Ничего хорошего из этого не вышло. Тем более что, кроме оранжереи, Теа, Минна и Дашка два раза отлучались в дамскую комнату, а Софья посетила ее трижды («все из‑за коньяка, он необычайно меня расслабляет»). А Теа даже выдвинула оригинальную идею бесконечных отлучек:
— С некоторыми из присутствующих трудно даже одним воздухом дышать. Вот и выскакиваешь периодически, кислороду глотнуть, чтобы не помереть от удушья.
Помимо путаницы с отлучками выяснилось, что ни у кого из присутствующих нет надежного алиби, базирующегося на показаниях хотя бы двух человек. Все скромно ограничились одним свидетелем, показания которого можно было легко опровергнуть. И выкатить бочку своих контрпоказаний. Я просто диву давалась, как такое небольшое количество людей на такой, довольно небольшой, площади не смогло уследить друг за другом. И только когда Теа едва не плюнула Софье в лицо, а Софья едва не растоптала брошку Минны, а Минна едва не вырвала у Теа кольцо из носа, я поняла тактику писательниц, невольно поддержанную всеми остальными. Главным было не обелить себя, а очернить другого.
Видимо, та же счастливая мысль пришла и в голову Чижу. Поняв, что в столовой ловить нечего, он направил людской поток в оранжерею. Здесь, в условиях, максимально приближенных к боевым, Чиж принялся за изложение своей версии.
Она была не лишена изящества сама по себе, но теперь, согретая дыханием Чижа, приобрела еще и стойкий сюрреалистический запашок.
— Как я уже говорил, мы имеем дело не просто с убийцей, — сверкая глазами, начал Чиж. — Мы имеем дело со своего рода поэтом, тонко чувствующим человеком. С человеком, реакция которого на любое событие, пусть даже самое незначительное, мгновенна. Кроме того, он умеет выжидать. И он основательно подготовился к сегодняшнему вечеру. Он узнал о существовании двери.
— Интересно, когда это он успел узнать о существовании двери? — спросила Теа.
— Между обедом и ужином прошло достаточное количество времени. Несколько часов. Этого было вполне достаточно, чтобы изучить дом. Особенно, если ты имеешь вполне определенную цель. И свободный доступ к цели.
— Все знают, что после обеда мы отправились на прогулку, — заслуженная работница прокуратуры Софья Сафьянова посмотрела на Чижа с ревнивым неудовольствием. — И собрались здесь буквально через полчаса после того, как вернулись.
— Ну, не все вернулись в одно время, — протянула Теа.